Начало тут
День живёт Дивка в новом доме, другой, - и всё помогает, хозяйничает. Где у кого одежда прохудится - она зашьёт, к обеду щи всегда сварит, бельё постирает, а когда в доме всё переделает, то и огородом займётся, и скотиной. И всё к Афанасию ластится, ласкается. Но тот её к себе не подпускал. Память Настасьи чтил.
Справил Афанасий для Дивки хорошую одежду, гребень ей купил, зеркальце, ленты, и стал отправлять с молодёжью на гуляния. Она во всём его покорно слушалась, хороводы водила, в горелки с парнями и девками играла, по грибы вместе со всеми ходила - домой по два полных лукошка приносила. Только в храм по воскресеньям приходить отказывалась. Иногда вечером на закате с Афанасием вдвоём заходила, правда, не молилась, не крестилась, свечей не ставила. А уж с утра, на службу - ни в какую. Остановится перед калиткой в церковный двор, улыбается и всё тут, дальше ни шагу. Ну и перестал Афанасий её с собой таскать. А когда возвращался из церкви с дочками, у Дивки уж и хлеб испечён, и каша сварена, и огурцы посолены, и чистота, и в огороде овощи так и просятся на стол. Чего уж там, не хочет, пускай не ходит. Может, стыдно ей, что ни подпеть, ни "Господи, помилуй!", сказать не может.
Так прошёл месяц, бабье лето сменилось самой настоящей дождливой осенью, и стал замечать Афанасий, что его дочки понемногу изменились. То ли грустные, то ли просто уставшие. Не играют, не смеются, всё больше сидят по лавочкам, в ручках что-нибудь вертят. А встать порой будто и сил нет. Сначала ругался на них Афанасий, гонял. Те безропотно делали всё, что он велел, и снова на лавочку без сил опускались. Может, летнего солнышка им хочется, а на небе теперь только тучи, да ветры веют холодные. Может, подросли просто, старше стали. Но чтобы все три сразу? Уж не простудились ли, не заболели ли чем похуже, перепугался Афанасий. Нет, не перенесёт он ни одной больше потери. Что он за мужик такой, что за отец, что уберечь своих детей не может? И даже не знает, от чего.
Пошёл Афанасий к бабке спрашивать, как дочерей лечить. А та, толком не дослушав, ему и говорит:
- А ты не знаешь? Вон у Алексеевых все слегли, у Смирновых сыновья еле дышат. У Кузнецовых дочь при смерти.
- Ох, ничего-то я не знаю, Стефанидушка, а что ж делать-то? Неужто мор какой?
- Может, и мор. Только не знаю я такого мора, чтобы дети вот так на глазах чахли. Другое это.
- Уж не порчу ли кто навёл?
- А тебе ли не знать. Ты присмотрел бы получше за своей Дивкой, что она у тебя по ночам делает.
- Что ты такое говоришь? Спит она.
- Спит, не спит, а всё ж ты пригляди. Всяко дело может обернуться.
- Да как же я пригляжу, когда сам сплю как убитый?
- И с каких пор ты, как убитый, спишь?
Афанасий призадумался.
- Да вот как Дивку нашёл на гороховом поле...
- На гороховом, говоришь? Тем паче приглядывай. Сдаётся, дело нечистое!
Стал Афанасий кумекать, как же подстеречь Дивку, ведь спал он от заката до рассвета так крепко, что до третьих петухов ему хоть из пушки стреляй - не добудишься.
Наконец, придумал. Сказал дочкам с вечера так, чтобы Дивка слышала, что на ночную рыбалку пойдёт. Как все ложиться стали, взял удочку, снасти и вышел из избы. Немного в сторону озера пошагал по дороге, а потом тихонько вернулся и затаился на сеновале, в щёлочку за избой наблюдать стал.
Час сидит, два сидит, ничего. Во всей деревне ни звука, все спят давно. Уже и Афанасия сон почти сморил, нога затекла, на которой сидел, но держался мужик из последних сил, крест сжимал и молитву шепотом говорил, когда совсем глаза слипались. Настала глухая полночь, где-то за околицей проухала два раза сова. В тот же миг бесшумно открылась дверь избы и вышла оттуда Дивка в своей белой рубахе, с распущенными кудрями. На крыльцо присела, красные сапожки надела.
Вдруг как глянет прямо на сеновал, будто Афанасия сквозь стену увидела. А глаза пустые-пустые, и кроваво-красным горят. Поднялась Дивка и пошла к сеновалу медленно, и смотрит так холодно-холодно своими кровавыми глазами, что у Афанасия холодный пот пробежал по спине.
Но нет, прошла мимо, в овин зашла. Афанасий едва успел пересесть с затекшей ноги на отдохнувшую, как вышла Дивка из овина с лесенкой в руках. Подошла к избе, приставила лесенку к стене и залезла на крышу. Там постояла, огляделась по сторонам, волосы за спину отбросила. Потом топнула сапожком, подпрыгнула, руками взмахнула, да и полетела над землёй неведомо куда.
Бросился Афанасий в избу, осмотрел дочек при свете лучины, да так и обмер - у каждой на шее еле заметная ранка с запёкшейся кровушкой. Тут-то он и понял, что приютил к себе не кого-нибудь, а летавицу, дикую бабу. Вспомнил сразу все сказки, что ему в детстве бабка рассказывала. Вот, значит, кто жизнь у его дочек забирал, и у других детей.
Утром он дождался, пока Дивка вернётся, рассказал ей, как порыбачил. Она, как всегда, послушала, поулыбалась, и пошла пол мести. Афанасий на неё смотрит и думает: "Вот же ты оборотень, попалась мне за грехи мои тяжкие... Как же избавиться от тебя, и дочкам не навредить?"
Наварила Дивка каши, налила всем киселя и пошла в сарай скотину кормить. Едва она вышла, Афанасий наказал дочкам сидеть тихо, нашёл красные сапожки и выскочил с ними на огород. Там схватил копну соломы, поджёг на земле и сапожки туда бросил. Сначала не хотели они гореть, а потом всё ж таки схватились потихоньку, занялись. Горят они, скачут как живые, извиваются. Вдруг из пламени змейка выползла и мигом прочь со двора. Потом вторая, третья, всё больше и больше их, и все в разные стороны расползаются. Следом мокрицы полезли, сороконожки, жабы бородавчатые поскакали, и все мимо Афанасия, уползают восвояси, в кустах скрываются. Сапожки уже тлеют, а гады всё ползут из них.
Вдруг за спиной Афанасия раздался незнакомый голос:
- Ой, сгорели мои сапоги-скороходы! Ой, смертушка моя подступает!
Обернулся он, Дивка на крыше стоит. Как ночью, в одной рубахе, коса расплетена, глаза красным горят. Подпрыгнула, руками взмахнула, но не полетела, а рухнула замертво на землю. Подошёл Афанасий к месту, куда она упала, а Дивки уж нет, только алая кровь по земле струйкой течёт. Побежал в избу, а там его дочки живы-здоровы сидят, только на столе ничего нет, ни каши, ни киселя, а весь пол грязный, будто месяц его никто не мёл, миски да кувшины грязные, в плесени.
Ну да ничего, за день Афанасий с Агашкой и Анькой управились, всю избу вычистили, щей наварили, и ещё и гостей позвали.
