«Путь был неближний, а петербургские извозчики — народ разговорчивый. Прокатив меня один небольшой перегон доброй рысью, мой извозчик посдержал свою лошадь и пустил ее легким трус-ком, а сам, обернувшись ко мне в пол-оборота, повел со мной такую беседу:
— Дивные дела творятся на свете, господин! Слышь, сказывают, что господа Бога отменили: ни души, мол нет, ни Бога, и всему делу, по-ихнему, выходит голова — обезьяна. Диковинное дело. Жили жили, люди, все в Бога верили, а вон оно что напоследок вышло!.. Надысь, вот, не хуже тебя барина возил, видать, что из ученых, из „образованных“: уж он мне толковал, толковал об этом, об самом; и теперь я будто и сам вижу, что дураки мы все были; ведь и впрямь Бога-то нет.
— Откуда же ты это взял?
— Да, вот от него, от барина-то этого самого!
— Ну, да, ведь, то — барин: ему и книги в руки. Ты-то сам, как об этом думаешь?
— Чего ж тут думать? Кто Бога видел? Я вот, не видал, ты не видал, кого ни поспросишь — никто не видал. А не видали, значит, чего не видали, того, стало быть, и нет.
— Эк, ты какой! А Америку ты видел?.. Нет, стало быть, и Америки нет!
— Я-то хоть не видал, зато другие видели.
— Ну, другие видели, а ты им поверил?
— Как же не верить, когда видели. Да, вон о ней и в книгах пишут: ну, значит, и есть она, эта самая Америка.
— Ну, вот, друг милый, так-то люди и Бога видели и тоже о Нем в книгах писали и пишут. Стало быть, и по-твоему должно выходить, что Бог есть.
— Какие ж это люди Бога видели?
— А Божий угодники! Они и Господа Иисуса Христа видели, и Богородицу, и других святых Божиих. А что видели, о том и говорили, и писали.
— Ну, уж этому, барин, трудно что-то верится! Америку там твою, раз она на земле, нетрудно видеть: поехал туда на чугунке что ли или там на пароходе — вот и увидал. А Бог-то, разве к Нему доедешь, чтобы на него поглядеть?
— Зачем же к Нему ехать, когда Он везде?
— Везде?.. Отчего-же ни ты, ни я, ни иные прочие, кого я ни спрашивал, Его не видели?
— Оттого, что не теми глазами смотрели.
Этот ответ мой так озадачил возницу, что он даже попридержал лошадь и оборотился ко мне почти уже всем корпусом…
— Глазами, не теми? — недоверчиво и с полунасмешкой переспросил он меня. — Ну, барин, ты уж это, видно, тово! Какими ж еще глазами смотреть-то?
— А ты, брат, не дивись тому: у человека есть и другие глаза, кроме тех, которыми ты вот теперь на меня смотришь. Эти глаза — плотские, а то есть глаза духовные: ими-то только и можно видеть и Бога, и святых Его.
Извозчик повернулся ко мне спиной и, махнув кнутом, дал ходу своей лошади. Но, должно быть, слово мое, как ни показалось оно ему диким и безумным, а все-таки работало в его сердце. Проехал он одну улицу и опять стал придерживать лошадь, а там вновь заговорил со мной, но уж без насмешки в голосе:
— Задал же ты мне задачу, барин!.. Глаза какие^ то другие в человеке нашел, каких ни у кого нет. Какие такие глаза? Неужто ж человек, по-твоему, выходит четырехглазый?
— А ты думал — двуглазый? Конечно, четырехглазый. Да, мало того: не только четырехглазый, но и четырехухий.
— Ну, это ты, барин, похоже, с ума что ль свихнулся — зачитался, видно; это с вашим братом, говорят, бывает.
— Твое дело: хочешь меня слушать, слушай; а не хочешь, я к тебе не навязываюсь.
Очевидно, мои слова задели за живое моего со-вопросника: он опять повернулся ко мне почти всем корпусом и, пристально взглянув на меня, насколько позволял ему видеть меня свет уличных фонарей, заговорил со мной с явным на сей раз любопытством:
— Ну, и чудной же ты, погляжу я на тебя, барин! Таких я, признаться, еще и не видывал. Сказывай: как это, по-твоему, люди с двумя глазами и с двумя ушами да бывают четырехглазые и четырехухие. Сказывай, а мы послушаем!
— А, вот, как!.. Ты теперь, как меня свезешь в 12 Линию, куда поедешь?
— Домой!
— А дом твой где?
— Да, на извозчичьем дворе. Где-ж извозчичьему дому-то и быть в Питере?
— А еще у тебя дом есть?
— Известно есть: на родине в Калуцкой губернии, при всем хозяйстве — мы тоже не какие-нибудь бездомные.
И жена у тебя есть, и дети на родине-то.
— Как не быть? Сказал тебе: живем при всем хозяйстве.
— Ну, теперь послушай же меня, да послушай внимательно, что я тебе говорить буду!.. Вот, свезешь ты меня в 12 Линию, пойдешь к себе на извозчичий двор, отпряжешь лошадь, задашь ей корму, сам чем-нибудь поужинаешь и завалишься спать. А кругом тебя — все извозчики, и все спят, храпят, и воздух, небось, тяжкий, и темно, и грязно… Так это?
— Так.
— Слушай теперь дальше! Лег ты спать. Ни о чем ты теперь не думаешь, разве только о том, сколько ты денег за день наездил, да есть ли тебе барыш, да сыта ли будет лошадь, А то и вовсе ты ни о чем не подумаешь, только бы заснуть поскорее да получше выспаться… Ну, вот, заснул ты, и — диво! — лег ты спать на извозчичьем дворе и вдруг видишь, что ты у себя на родине, в деревне. Видишь ты свою бабу, ребятишек там своих видишь. Мало того: заводишь с бабой своей разговор о том, о сем, что, значит, до вашей деревенской жизни касается. И баба твоя тоже с тобой говорит; и ты все, что она тебе сказывает, слышишь… Там, глядишь, корова твоя с поля вернулась, замычала: и ее ты видишь и слышишь. Мальчонка твой маленький, глядишь, бегал, бегал, да споткнулся, упал и ушибся — заплакал: и ты все это видишь и слышишь. Бывало е тобой так-то?
— Чудной ты, право: ну как же не бывать? Бывало.
— Ну, а если бывало, то должен ты теперь знать, как так бывают люди и о четырех глазах, и о четырех ушах.
— Как так! Мне это что-то невдомек.
— Да, очень просто: ведь сам же говоришь, что видал и слыхал свою бабу, пока сам был на извозчичьем дворе в Питере, а баба твоя далеко в деревне. Говорю: видел ведь и слышал?
— Видать видел и слышать слышал. Да ведь то во сне!
— А ты не виляй, что сон. То-то и чуднее еще, что сон: во сне-то у тебя, небось, глаза закрыты; закрыты они у тебя или нет?
— Известно, закрыты.
— Какими ж ты тогда глазами видишь?
— Как какими?
— Ну да — какими?
— Известно, своими!
— Да ведь они у тебя закрыты?
— Известно, закрыты.
— А видишь?
— Вижу.
— И слышать слышишь?
— И слышать слышу.
— Ну понял ты теперь, что у человека есть и другие глаза, и другие уши, которыми он так же может и видеть, и слышать, но только не всегда, а когда его тело и душа находятся в особом состоянии. В такое состояние простые, обыкновенные люди приходят только во сне, и только во сне и может их душа смотреть своими, а не телесными глазами. Отчего так — только во сне? Да оттого, что мы люди плотские только и думаем, только и живем, что плотской жизнью, плоть свою развиваем и холим, а о душе нисколько не думаем, способности ее не развиваем и даже не знаем, какие есть у нее и способности-то.
— Чудеса! А, ведь, правда. Диковинный ты человек, барин! Экое слово загнул! И ведь правда истинная… Так, по-твоему, значит, и Бога так-то можно видеть, и угодников святых? О душе только, значит, надо больше заботиться, чем о теле, глаза душе открывать. Только как же. это сделать?
— Да так, как это сами Божий угодники делали. Ты, вот, простой человек, и вся думка твоя только о простом: о хозяйстве, о бабе, о прибытке да о хлебе насущном. О чем твои думки, о том и видения теми-то твоими глазами, которые видят только тогда, когда другие твои глаза спят. А вот, у угодников Божиих, которые ни о чем мирском и телесном не пекутся, а всю жизнь свою посвящают Богу, у тех эти вторые, духовные глаза благодатью Божиею открываются так, что они и мир духовный видят наяву так, как мы наши сонные видения. И Бога Христа Спасителя они так-то могут видеть, и видали, и Богородицу, и других себе подобных Божиих угодников видеть сподоблялись, да не в призраках или мечтаниях, а истинно, въяве. Вот, друг ты мой, эти-то святые, которые не чета ни нам с тобой, ни тому барину, что тебя ученым своим глупостям учил, эти-то, вот, святые, имея открытые Богом свои очи, все это нам для укрепления веры и передали.
Они передали, а мы, зная, что в устах их не было лжи, а только одна святая правда, им всем сердцем и поверили. И знаем мы, и веруем, что если и сами поведем подобную праведную и богоугодную жизнь, то и мы тех же небесных видений можем удостоиться, если только то будет угодно Богу… И, вот, друг мой милый, многие из нас Америки не видали, а было время, что и вовсе об ней не знали, а поверили на слово, что она есть, первому, кто в ней побывал, а по нем и другим, там побывавшим; а ведь те люди, бывает, и жизни-то были неправедной и лживой. А ведь поверили ж? Как же нам не верить тем, кто и жизнью своей, и смертью удостоверил свою святость?.. Понял ли ты, друг, теперь мои речи?
— Ну, барин! Теперь, кажись, ты на всю жизнь задачу задал. И понял я, и не понял, а вижу, что твоя правда… Спасибо тебе, родной, на речах твоих сладких!
Тут уж и 12 Линия была близко, и, подъехав к моей квартире, мы душевно распростились с моим совопросником. Он, было, и денег с меня не хотел брать; насилу уж я уговорил его взять хоть полтинник. О результате же этой беседы мы только на том свете узнаем.»
Барин — иером. Даннил (Болотов) +1907г.
Отрывок из книги С. А. Нилуса «Великое в малом»
https://azbyka.ru/znakomstva/blogs/188300/161628/barin-i-izvozchik