Браки подобны смерти. Время и период предопределены, вам не скрыться.
Лизелотта, герцогиня Орлеанская
Нептун, бог моря, и Аполлон, бог солнца, — две последние роли, которые Людовик XIV танцевал в придворном балете. Мероприятие, снова созданное совместными усилиями Мольера и Люлли, называлось «Блистательные любовники»; оно проходило в замке Сен-Жермен-ан-Ле 7 февраля 1670 года.
Вполне понятно, принимая во внимание название балета, что Мольер выбрал именно Атенаис; однако она не могла танцевать сама, учитывая, что была почти на восьмом месяце беременности. Партии Людовика исполняли два человека: неделю спустя Нептуна танцевал граф д'Арманьяк, а Аполлона — маркиз де Вильруа.
Король танцевал с восхваляемым мастерством уже двадцать с лишним лет. Чем было вызвано его решение? Ходили слухи, что некоторые строчки в «Британике» Расина, впервые поставленном несколькими месяцами ранее, разозлили его. В пьесе императора Нерона неприятно характеризуют и обвиняют в том, что он «потратил свою жизнь на театр».
Но Расин был общительным придворным больше, чем враждебным актером, и хорошо относился к королю; Сен-Симон с одобрением отмечал: «Слова придумал не поэт, а культурный человек». Он продолжал пользоваться успехом у Людовика, который сделал его одним из двух своих королевских историографов.
Более важным было собственное чувство важности короля. Сейчас ему было тридцать два года, и каждый помнит, что его тридцатилетию придавалось особое значение, как знаменованию конца куртуазного общения с дамами.
Даже если бы это было не так, искусство Придворного балета становилось все более сложным: оно требовало от него выложиться на публике больше, чем во время занятий любовью наедине. И имели значение его обязанности в правительстве, погоня за боевой славой в деле национальной безопасности – эта вечная формула, которая позволяла нациям вторгаться на территории соседей на протяжении всей истории. Стало очевидным, что Экс-ла-Шапельский мир был просто перемирием в борьбе Франции (как она это видела) за улучшение своих границ с Испанскими Нидерландами.
Следует понимать, что этот патриотический милитаризм был развитием, которое в то время вызывало большое восхищение в Европе: пацифизм, в конце концов, не был обычным чувством среди королей или народов. Сэмюэл Пипс, например, говорил на обеде в конце 1668 года о «величии короля Франции и о том, что он встал на правильный путь, чтобы сделать королевство великим, чего никогда раньше не удавалось ни одному из его предков».
***
На первый взгляд, Лизелотта была малоизвестной немецкой принцессой, далекой от того, чтобы быть лучшей парой в Европе, какой когда-то была Мария-Тереза. Не была она и сестрой короля, а этот король был важным европейским игроком, как и первая Мадам. Но Пфальц, княжество на Рейне со столицей в Гейдельберге, имел большое географическое значение, когда речь шла о планах Людовика XIV на востоке.
Династия Виттельсбахов приобрела Пфальц в тринадцатом веке, а к началу семнадцатого Пфальц был ведущим протестантским немецким государством. Однако во время Тридцатилетней войны он сильно пострадал. Брачный контракт Лизелотты, если он не будет выполнен, давал права и возможности в Пфальце, что представляет собой мрачную параллель (с точки зрения этой страны) с правами Марии-Терезы в испанских Нидерландах.
Лизелотта родилась 27 мая 1652 года и, таким образом, была почти на двенадцать лет моложе своего будущего мужа. Ее интересное происхождение включало бабушку по отцовской линии Елизавету Стюарт, дочь Якова I, известную как Зимняя Королева, которая сама была внучкой Марии Стюарт, королевы Шотландии, самой романтичной роковой женщины в истории (Правнучкой Лизелотты была Мария-Антуанетта: таким образом, она обеспечивала прямую кровную связь между двумя трагическими королевами, не будучи похожими ни на одну из них. И Мария Стюарт, и Мария-Антуанетта окончили свою жизнь на эшафоте).
Однако Лизелотта не была ни красивой, ни романтичной. Она была безразличной, если не сказать грубиянкой, а иногда даже прямо вульгарной. В своих письмах домой Лизелотта прикрывала эти пошлости легкими словами: «С вашего позволения, с вашего позволения», когда она давала волю таким комментариям, как этот: «С моей простудой я, вероятно, буду похожа на съежившуюся морковку». Более интересным было ее частое использование народных пословиц: «Снег падает так же легко на коровью лепешку, как на розовый лист» — вот одна из них. «Когда коза становится слишком резвой, она начинает танцевать на льду и ломает ноги», — а вот другая.
Видно, что в мире, где стиль и достоинство, все, чем обладала первая Мадам, так высоко ценились, Лизелотта была явным исключением. Великая мадемуазель подвергала критике ее «недостаток французского воспитания» из-за ее немецкого происхождения. Конечно, она должна была говорить по-французски с сильным немецким акцентом. Разумеется, по-французски она писала с такими же ошибками.
И Лизелотта решительно ненавидела танцы, искусство, которым отличался французский двор, начиная с исключительного мастерства самого короля. Об этом «проклятом балете» она однажды раздраженно воскликнула, вероятно, единственная при дворе, кто чувствовал это (Месье, как и его брат, был превосходным танцором). Не была она и романтиком. Сетования Беренис по поводу потери Тита в одноименной пьесе Расина не тронули ее: «Все вопли, которые она поднимает по этому поводу, выводят меня из себя».
Что касается ее внешности, то вторая Мадам и здесь была полной противоположностью своей предшественницы. Если Генриетта-Анна была грациозна и стройна, худея с годами, ни на секунду не теряя своего обаяния, то Лизелотта была крупной дамой и с годами становилась все крупнее. В этом процессе ей помогал живой интерес к еде и питью: она никогда не теряла вкуса к немецким блюдам и напиткам, таким как колбаса, квашеная капуста и пиво, которые ей присылала любимая тетя София.
Лизелотта была первой, кто описал свое лицо в комических терминах — это было лицо «барсук-кошка-обезьяна», а ее нос — «барсучья морда». Что касается ее цвета лица, то краснощекая свежесть ее юности быстро сменилась грубым обветренным видом, ее кожа преждевременно сморщилась и была «красна, как рак» благодаря ее мании охотиться весь день и каждый день без обычной маски для ее защиты. Все это было очень далеко от легендарного лица Генриетты-Анны, благоухающего как «жасмин и роза».
Когда ее вес увеличился, Лизелотта еще раз правильно оценила свою внешность: «Меня можно было бы съесть, если бы меня зажарили, как молочного поросенка». Не помогала и одежда: Лизелотта хвасталась, что не проявляет к ней никакого интереса; ни соблазнительного домашнего халатика для нее, ни громоздкой придворной одежды, ни удобных охотничьих костюмов, ничего ей не хотелось, ничего не шло и ничто не радовало.
Особые обстоятельства ее семейного происхождения, несомненно, объясняют то чрезмерное внимание, которое взрослая Лизелотта стала уделять тому, что Сен-Симон называл «честью, добродетелью, положением, благородством», с упором на последние два. Со временем в этом внимании возникнет что-то совершенно истерическое, особенно в отношении статуса королевских внебрачных детей: «мышиный помет в перце» — так прямо она и писала о них.
И все же Лизелотта выросла на фоне весьма необычного брака, вернее, двух браков. Постоянные споры ее родителей привели в конце концов к исчезновению ее матери со двора. Карл Людвиг уже поселил свою любовницу в комнате над своей, и она родила ему нескольких детей; Карл Людвиг женился на этой любовнице еще при жизни своей жены, чтобы «узаконить» их.
Самым счастливым временем детства Лизелотты были семь лет, проведенных с ее любимой тетей Софией, сестрой ее отца, вышедшей замуж за курфюрста Ганновера. София, которой позднее были адресованы многие письма Лизелотты, взяла девушку с собой в продолжительную поездку в Гаагу, где поселилась ее бабушка Елизавета Зимняя королева.
Именно здесь Лизелотта познакомилась со своим двоюродным братом Вильгельмом Оранским, который был на два года старше и, как и она сама, был протестантом. Лизелотта тихо надеялась выйти за него замуж. Теперь, по соображениям реальной политики, она не только выходила замуж в другом месте, но и выходила замуж за католика, вследствие чего ей пришлось поменять веру.
Никто в ее семейном кругу, казалось, не видел в этом ничего странного, в том числе и ярая протестантка София: брат французского короля был прекрасной парой для кого-то вроде ее племянницы. Просто приходилось идти на жертвы…
Позже Лизелотта сказала, что согласилась на обращение в другую веру только для того, чтобы почтить своего отца. Конечно, нельзя сказать, что католицизм когда-либо действительно запечатлелся в Лизелотте. И снова это отличало ее от тех, кто при французском дворе постоянно беспокоился о своем спасении. Мучения Луизы де Лавальер были ей неизвестны. Луиза боролась с католической совестью; Лизелотта нет.
Это было то, с чем она столкнулась в себе: она не была набожной и не имела той веры, которая могла бы двигать горы. Самое большее, что могла сделать Лизелотта, заявила она, это попытаться придерживаться Десяти Заповедей. Что касается Всемогущего Бога, она призналась, что восхищалась Им, «хотя и не понимала Его».
С годами Лизелотта пришла к отрицанию католицизма: «Скучно все это латинское нытье», — писала она в личной переписке об одной особенно затянувшейся Пасхе. Любая проповедь продолжительностью более пятнадцати минут заставляла Лизелотту мгновенно засыпать.
Возможно, ее цинизм начался со дня ее бракосочетания по доверенности в готическом соборе Меца, где за очень короткое время на нее пролился дождь из множества таинств: обращение в веру, причастие, принятие веры и брак.
- Продолжение следует, начало читайте здесь: «Золотой век Людовика XIV — Дар небес». Полностью историческое эссе можно читать в подборке с продолжением «Блистательный век Людовика XIV».
Самое интересное, разумеется, впереди. Так что не пропускайте продолжение... Буду благодарен за подписку и комментарии. Ниже ссылки на другие мои статьи:
