В молодости будущий идеолог нацистской пропаганды Йозеф Геббельс испытал сильное влияние нескольких писателей, среди которых был и Фёдор Достоевский.
В 1920—1930-х левые националисты, как и другие политические силы Германии, черпали идеи из опыта советской России. Мода на «новый русский мир» была повальной и не обошла стороной будущую нацистскую верхушку. Геббельс стал отъявленным русофилом и обожателем русской культуры.
Дневники молодого Геббельса говорят нам, что его путь к нацизму не был прямым и предопределённым, как он внушал читателям в первых пропагандистских сочинениях.
По мысли Геббельса, цитата из монолога Шатова о духовном предназначении русского народа, «народа-богоносца», прекрасно описывает ту проявившую себя в эпохе романтизма загадочную силу, о мелком писателе которой и была диссертация. Не менее точно цитата отражала устройство модерновой немецкой жизни.
Довольно часто Геббельс в воспоминаниях о студенческих годах описывает лишения и унижения. Нужда не прекратилась и после защиты диссертации в 1921 году. Ни диплом, ни степень, которая была для молодого доктора философии (PhD) поводом для гордости, не помогли ему встать на ноги и обрести душевный покой.
Весь опыт работы по специальности (литература) свёлся к дюжине литературных обзоров в местной прессе и частным урокам. После этого Геббельс пришёл к необходимости найти «приличное место» и «начать зарабатывать».
Не найдя заработка и вернувшись на попечение отца, 25-летний доктор философии вновь пережил приступ депрессии. По собственному признанию Геббельса, он пытался заглушить его «диким пьянством сутками напролет» и терзаясь мыслью о том, что «больше не вынесет этой муки».
Кроме пьянства, способом побега от реальности для молодого литератора стали книги. Осенью 1923 года это были произведения Стриндберга и Гессе, а затем «Мёртвые души» Гоголя. Прочтя первую часть поэмы, Геббельс назвал Гоголя «духовным отцом» Достоевского и отметил «исконную русскость» обоих писателей. Судя по воспоминаниям и дневнику, процесс его знакомства с творчеством самого Достоевского начался в 1919 году с «Преступления и наказания», пришелся в основном на 1920 год и закончился летом 1923 года романом «Идиот», оставившим у него «самое сильное впечатление».
С тех самых пор Геббельс вновь и вновь возвращался к произведениям Достоевского. Особенно интенсивно он перечитывал романы русского классика в начале 1924-го и начале 1925 года, то есть именно тогда, когда в его мировоззрении и судьбе намечались серьезные сдвиги, все дальше уводившие его из мира литературы в мир политики.
О важности Достоевского для молодого Геббельса можно судить и по, казалось бы, незначительным заметкам в дневнике.
Геббельс называл Достоевского величайшим эпиком, Шекспира — величайшим драматургом, а Гёте — величайшим лириком европейской литературы. В список «величайших» не попал Шиллер на том основании, что тот был «слишком доморощен, слишком одомашнен, слишком патетичен», не способен «к художественным изыскам», является «дилетантом слова» и вообще «говорит о том, о чём не следует говорить».
Вспоминая о первых знакомствах с романами Достоевского, Геббельс пишет о «потрясениях», «переворотах» и «революциях», которыми каждый из них отзывался в его сознании. Поздние записи свидетельствуют, что романы не переставали оказывать на него сильное влияние даже при повторном прочтении. В одном из мест он признаётся, что, читая книги Достоевского, он «и неистовствует, и плачет» и что груз прочитанного лежит у него «ночью на душе как кошмар».
Для истеричного по натуре Геббельса творчество Достоевского было не только катализатором переживаний, но и способом очиститься, выступало в роли психотерапии.
Впрочем, когда год спустя гнетущая неопределённость сменилась лихорадочной политической активностью и быстрым вхождением в верхушку НСДАП, Геббельс продолжал искать в чтении русского классика погружения в иную и — как можно предположить из его записей — более притягательную реальность.
Геббельс часто пишет об испытываемым им катарсисе при чтении русского классика, о наступавшем экстатическом состоянии, в котором начинающий нацист был способен видеть «тысячи дальних далей». Крайне религиозное отношение к литературе и писателю. Чтение Достоевского приготовляло молодого бунтаря к «новому миру» будущего, которому будут чужда ненавистная реальность дня нынешнего.
Геббельс признаётся в том, что в Достоевском его пленяет отнюдь не литературный дар.
