Разобраться в хитросплетении отношений Дантеса с женщинами в те дни — задача не из простых. С одной стороны — Натали, с другой — её сестра Екатерина, с третьей — если верить словам А. Смирновой-Россет, которая полагала, что Дантес был влюблён не в Натали, а в Идалию, у Натали они лишь встречались, получается, Пушкина, или Гончарова, или они обе были прикрытием истинного увлечения Дантеса. Этому можно поверить, зная, что высылка кавалергарда из страны за дуэль стала причиной ненависти Полетики и к Пушкиной, и к Гончаровой. К первой за то, что дуэль была из-за неё, к её сестре за то, что Жорж достался ей. Екатерина, которая стала женой Дантеса, в недоумении писала ему: «Идалия приходила вчера на минуту с мужем, она в отчаянии, что не простилась с тобой... Она не могла утешиться и плакала, как безумная». Эти слёзы как раз объяснить легко, и Дантесу причина их была хорошо известна.
Нам тоже они будут понятны даже из знакомства с небольшим отрывком из письма (20 октября 1837 г.) Идалии Полетики Дантесу во французский Сульц (Сульс-О-Ре́н — Soultz-Haut-Rhin), город, расположенный неподалёку от Кольмара в горах Вогезах, где находилось родовое имение д’Анте́с:
«Вы по-прежнему обладаете способностью заставлять меня плакать. но на этот раз это слёзы благотворные, ибо Ваш подарок на память меня как нельзя больше растрогал и я не сниму его больше с руки; однако таким образом я рискую поддержать в Вас мысль, что после Вашего отъезда я позабуду о Вашем существовании, но это доказывает, что Вы плохо меня знаете, ибо если я кого люблю, то люблю крепко и навсегда».
К слову, браслет, подаренный ей перед отъездом Дантесом, Полетика хранила до конца жизни.
Насколько серьёзно следует относиться к любви Полетики и Дантеса, можно сделать заключение из суждения правнука Жоржа — Клода де Геккерна д'Антеса, который находил не просто обычное расположение этих людей друг к другу, а бесспорно признавал любовь Полетики и Дантеса. «Впрочем, — с французской широтой понимания вопроса утверждал Клод, — разве не могло быть, что мой прадед любил сразу трёх женщин: Идалию Полетику, Екатерину Гончарову и Натали Пушкину? Если вы сомневаетесь в такой возможности настоящего мужчины, я очень этому удивлюсь».
Нет сомнений, Дантес был настоящий француз. Поэтому нам трудно понять психологию, отличную от той, что присуща русскому человеку. Не удивляйтесь, но самое примечательное, что вычитал правнук в пожелтевших письмах Дантеса — это доброе слово Полетике, речь шла как раз о эпизоде подстроенной встречи:
«Благодаря женщине, которая его любила и любит, Жорж мог увидеть в последний раз предмет своей безграничной страсти. Как странно это свидание, устроительница которого смогла замолчать свою собственную любовь, чтобы дать свободу действий другой!»
Тем не менее совет княгини Вяземской поделиться «смешной» историей с мужем пригодился Натали, когда понадобилась ретушь для сорванной встречи с Николаем I. По большому счёту, чёткой определённости о свидании в доме Идалии Полетики — ни когда, ни с кем… — по сей день нет. Есть несколько интерпретаций произошедшего, основанных на «свидетельствах» от третьих лиц.
Года за три до смерти Наталья Николаевна о свидании поведала «во всех подробностях» воспитательнице детей, которая внушала её такое доверие, что на смертном одре она поручила своих девочек её заботам, прося не покидать дом до замужества последней из них. С её слов старшая дочь потом воспроизвела-пересказала слова матери:
«…сколько лет прошло с тех пор, а я не переставала строго допытывать свою совесть, и единственный поступок, в котором она меня уличает, это согласие на роковое свидание… Свидание, за которое муж заплатил своею кровью, а я — счастьем и покоем своей жизни. Бог свидетель, что оно было столь же кратко, сколько невинно. Единственным извинением мне может послужить моя неопытность на почве страдания… Но кто допустит его искренность».
Веры «подробностям» этого рассказа столько же, сколько и «подробностям» письма Александра Николаевича Карамзина от 13 марта 1837 года о событиях тех дней:
«Дантес в то время был болен грудью и худел на глазах. Старик Геккерн сказал госпоже Пушкиной, что он умирает из-за неё, заклинал её спасти его сына, потом стал грозить местью; два дня спустя появились эти анонимные письма <…> За этим последовала исповедь госпожи Пушкиной своему мужу, вызов…»
Как нет веры и многим отдельным «подробностям», которые возникали из уст разных рассказчиков, не бывших очевидцами: кто-то от кого-то слышал, кто-то предпочитал говорить не всё, а лишь частично, кто-то говорил прямо, кто-то — косвенно, кто-то избегал упоминать определённых лиц, кто-то начинал вспоминать, будучи уже в возрасте 74-х лет. Этакая игра в испорченный телефон: Л.Н. Павлищев — из рассказа пушкинской сестры Ольги Сергеевны, П.И. Бартенев — со слов княгини В.Ф. Вяземской, Вяземская и её муж — из рассказа Натали, А. Арапова — со слов воспитательницы детей, которой через много лет рассказала опять же Наталья Николаевна, и т. д. и т. п.
Куда уместнее вспомнить письмо П.А. Вяземского великому князю Михаилу Павловичу от 14 февраля 1837 года, из которого следует, что «Геккерны, старый и молодой, возымели дерзкое и подлое намерение попросить г-жу Пушкину написать молодому человеку письмо, в котором она умоляла бы его не драться с её мужем. Разумеется, она отвергла с негодованием это низкое предложение».
Надо понимать, что возникни такое письмо, оно несомненно скомпрометировало бы её. Но сам факт предложения позволяет сказать, что Наталья Николаевна играла какую-то роль в предотвращении ноябрьской дуэли. По крайней мере, она встречалась с Дантесом, пытаясь стать посредником между ним и Пушкиным. Значит, помимо «тайного» свидания были какие-то другие встречи, о которых Пушкин не знал. И ещё, письмо великому князю свидетельствует об очевидной вовлечённости императорской семьи в дело о гибели Пушкина. Показательно, что свидетельство это оказалось не единственной «уликой», имеющей значение для правильного рассмотрения и разрешения запутанного дела.
Никто не отрицает, что уже в ноябре императрица была в курсе развивавшегося с конца лета конфликта между Пушкиным и Дантесом. Более того, она принимала активное участие в этом «светском спектакле». Причина — самая заурядная. Не мною замечено, об этом знали все: не было для государыни занятия более сладостного, чем любовные интриги, сватовство, выгодное двору замужество. Дантес был ей не очень симпатичен (она считала, что он может дурно влиять на её любимца князя Александра Васильевича Трубецкого). Но Дантес интересовал Александру Фёдоровну как претендент на очередную историю с замужеством одной из её фрейлин — Екатерины Гончаровой. Идея такого брака возникла, должно быть, у Е.И. Загряжской, тётки Гончаровых, и была поддержана Натальей Пушкиной.
В то время сам Дантес тоже подумывал о женитьбе, но… на княжне Марии Ивановне Барятинской. Об этом можно прочитать в книге Ольги Романовой «Сон юности. Записки дочери Николая I». Из мемуаров к тому времени королевы вюртембергской Ольги Николаевны, в основу которых положены её дневники, узнаём, что, прознав из слухов о желании Дантеса свататься к княжне, её родные решают больше узнать о Жорже: кто он, что он, каков и всё такое. С этой целью они обращаются к ближайшему другу Дантеса — кавалергарду А.В. Трубецкому. «И maman, — записывает в 20-х числах октября 1836 года в дневнике Барятинская, — узнала через Трубецкого, что его отвергла госпожа Пушкина. Может быть, поэтому он и хочет жениться. С досады! Я поблагодарю его, если он осмелится мне это предложить…»
Календарь происшедших событий получается следующий: к середине октября Натали отвергла Дантеса, в начале 20-х чисел того же месяца пошёл гулять слух, что он намерен жениться. И в те же самые дни заговорили о замужестве Екатерины Гончаровой, о чём сорока на хвосте успела принести весть отцу Пушкина в Москву.
Уважаемые читатели, голосуйте и подписывайтесь на мой канал, чтобы не рвать логику повествования «Как наше сердце своенравно!» Буду признателен за комментарии.
И читайте мои предыдущие эссе о жизни Пушкина (1—80) — самые первые, с 1 по 28, собраны в подборке «Как наше сердце своенравно!»
Нажав на выделенные ниже названия, можно прочитать пропущенное:
Эссе 65. Пушкин: «Сам виноват кругом и около»
Эссе 67. Н.К. Загряжская: «Действительно, вы очень красивы» (фр.)
Эссе 68. «Тот, кто женится на ней, будет отъявленным болваном»
