Я много пишу о пророчествах, каждый день изучаю с вами Библию, но хотел бы поделиться еще одной стороной своего творчества - художественной. В начале этого века московское издательство "Диля" выпустило мою книгу "Маленькие трагедии XXI века". Книга в основном разошлась по Москве и области, а потому мало известна широкому читателю. Сегодня хочу поделиться первой повестью из этой книги - повестью, в которой, как на Полароиде, запечатлен живой снимок начала 21-го века...
Станционный смотритель, часть 1
«Я – царь, я – раб, я – червь, я – Бог». Слышь, Верочка, прям про меня в книжке сказано. Ты гордись отцом-то.
Из многого сказанного
Николай Иванычем, Людиным отцом,
по пьянке на день железнодорожника
Дом стоял так близко к железной дороге, что на грохот проходящих поездов обращали не больше внимания, чем на тиканье часов. С поездов летели на рельсы и даже в маленький огород грязная туалетная бумага, пустые бутылки, кости и прочие нечистоты. А однажды за мостом, недалеко от дома, с поезда скинули его. Он истекал кровью от резанной раны в животе, а руки, выбитые при падении из суставов, беспомощно болтались, когда Люда тащила его.
Он был живой, но без сознания и очень тяжелый, наверное, от пропитанной кровью одежды. Девушки рано привыкают к своей крови, но чужую кровь им видеть больно. Люде было больно и тяжело. Дотащив полуживое тело до дома, Люда позвонила по служебному телефону в районную больницу, и где-то через полчаса к маленькому домику у железной дороги подъехал УАЗик «скорой помощи». За это время Люда разбудила пьяного отца и кое-как при помощи бинта и женских прокладок приостановила кровь. К утру подъехал участковый и задавал обычные, наверное, в таких случаях вопросы. Люде казалось, что где-то она все это уже слышала, и на сердце у нее было тягостно.
Потом все пошло по-старому. Она ходила каждый день на станцию и по льготному билету ездила в город, где училась на втором курсе техникума. В жизни, как у всех, как всегда, ничего не случалось. Ничего хорошего, по крайней мере.
Прошел где-то месяц. Возвращаясь с занятий, Люда по привычке глянула из окна тамбура на свой дом… и вздрогнула. Блестящий джип, припаркованный у крыльца, почти полностью скрывал из вида маленькую избенку. Электричка еще долго тряслась на стрелках, проехала через звенящий переезд и остановилась на платформе N-ного километра. Не чувствуя под собой ног, Люда побежала и только перед домом остановилась, чтобы перевести дыхание. Скрипнув дверью, она вошла в сени дома и ощутила непривычный в их доме запах дорогого мужского одеколона. Она сразу узнала этот запах, который теперь всегда будет для нее неразрывно связан с щекочущим нервы запахом крови. В зале, за маленьким столом, сидели ее отец и… другой, незнакомый человек. – Доченька, миленькая, заходи, ты не поверишь, – приветствовал ее отец. На столе стояла почти уже пустая бутылка коньяка. – Здрасте, – сказала она, слегка кивнув мужчине.
– Проходи, проходи скорей, садись. Помнишь того человека, того, что с поезда скинули? Ну вот, он сам к нам приехал.
Как будто Люда не видела этого. Теперь она могла разглядеть его. Ему было лет сорок, этому немолодому принцу на белом коне, точнее, на черном квадратном «Мерседесе». Одет он был в светлый костюм, подчеркивающий его атлетическую фигуру. Но он не был похож на бандита, и, очевидно, им не был. На нем не было галстука, и ее глаза могли свободно скользнуть по его шее вниз, к красиво очерченной ямочке. Он приветствовал ее, встав со стула.
– Вот мы тут с отцом сидим, вспоминаем, что случилось, – его глаза с интересом окинули ее сверху донизу, и вместе с его взглядом мурашки пробежали по ее телу, – как ты меня спасла.
– Садись с нами, дочур. Его, значит, в поезде-то ограбили, да и пырнули ножом в тамбуре, как я и думал. Это счастье, что Сергей Петрович об столб или об рельсы не разбился, упал как на подстилку.
– Да ладно тебе, отец, называй меня Сергеем.
– Ну, так то я для дочки, чтоб знала, – поправился отец, – а ее Людой звать, Люда.
– Здравствуй, Люда. Спасибо тебе, девочка, – Сергей Петрович потянулся к стоящему на столе кожаному портфелю, покопался в нем и достал два толстых конверта.
– Держи, отец, держи, сестренка, – сказал он, протягивая им по конверту. Они молча взяли, не осмеливаясь ничего сказать. Людины пальчики безошибочно почувствовали тугую упругость денег.
– Да вы откройте их, вперед. Конверты были наполнены стодолларовыми купюрами.
– Да как же так, – испуганно, побледневшими губами прошептал отец и недоверчиво направил конверт в сторону Сергея Петровича, – мы таких денег отродясь не видали, да и разве ж ради этого Люда вас тащила?
– Да знаю я, знаю. Все в порядке. Я от этого не обеднею. А вот Людочке, – ей показалось, что он произнес ее имя как-то особенно, – и тебе пригодится. Делай с ними что хочешь. А Людочка пусть на ноги встает, вон она какая красавица, – Люда покраснела, – нужно и одеться, и обуться, и поехать куда. Все супер.
Он внимательно посмотрел на Люду, и она почувствовала, что этот человек имеет над нею какую-то необъяснимую власть. Первый раз ее назвали красавицей, и в словах Сергея Петровича не было иронии. И Люда вдруг вспыхнула изнутри и поняла, что она действительно красива. Какое-то странное преображение произошло с нею в ту минуту. Отныне она знала, что будет ходить, говорить, чувствовать себя иначе. Может быть, она нашла себя? А может быть, потеряла?
– Ну что, Людочка, покажешь мне то место? – Какое место? – с притворным недоумением спросила она. Он взглянул на Люду, она опустила глаза.
– Хорошо, пойдемте. Пойдем, папа, – последние слова она сказала почти искренне.
– Да нет, Людочка, ты уж сама покажи. Моей заслуги в том нет. Вот и идите…
Люда почувствовала в этот момент необыкновенное волнение. Ее тело обрело легкость, почти невесомость. И только голова ее с собранными в пучок волосами парила над туловищем, над полом, над столом – да нет, гораздо выше, головокружительно выше. – Хорошо, пойдемте, – повторила она и удивилась, что слова прозвучали правильно, и что сказаны они были нормальным голосом. Пригнувшись в низком дверном проеме, они вышли во двор. Ей стало вдруг стыдно за старый, неухоженный дом и двор. Стало особенно стыдно за своего отца, от которого несло потом и перегаром. Проходя мимо джипа с московскими номерами, Люда поправила волосы, глядя на свое отражение в затемненных, зеркальных стеклах, запылившихся от провинциального бездорожья.
Какое-то время они шли молча: он думал о чем-то своем, а она не смела ничего сказать, да и не знала, что сказать. Она побаивалась этого человека, но вместе с тем что-то притягивало ее к нему. А воспоминание о том, каким беспомощным, каким жалким он был, когда она нашла его, невольно перебрасывало мостик через разделяющию их пропасть. Погода была на редкость хороша. Осеннее солнце, натужившись, разогрело шпалы, по которым шли Люда и ее спутник, и запах мазута пьянил Люду не меньше, чем запах одеколона Сергея Петровича.
– Тебе сколько лет? – чтобы как-то нарушить тишину, спросил Сергей Петрович.
– Восемнадцать.
– Восемнадцать, – как-то недоверчиво пробормотал он, – и ты, наверное, знаешь о жизни больше, чем я знал в двадцать пять.
– Да что же я такое знаю? Поселок и техникум, вот и все, да дом, да отец. Ответ, как показалось Люде, понравился Сергею Петровичу.
– Ты, должно быть, сильная девушка.
– О чем это вы?
– Как будто не знаешь? Сколько мы уже идем – это ты тут меня все тащила, получается?
– Получается.
– А что ты тогда думала?
– Что думала? Думала, валяются тут всякие, – Люда весело и сочувственно окинула взглядом Сергея Петровича и сама испугалась своей смелости, – да нет, не знаю, ничего я не думала. Устала тогда очень, вот и все. А мне надо было еще к контрольной по физике готовиться. А таскать мне не в первый раз.
– Так ты что, еще кого-то спасла?
– Не ваше дело, – резко сказала Люда. Сергей Петрович удивленно посмотрел на нее.
– Страшно было?
– Злая я была на вас, – сказала Люда, на этот раз уже весело глядя на Сергея Петровича, – вижу: живой. Нет бы, встал и пошел сам, хоть пополз бы, а то разлегся и лежит. Боялась, умрете вы по дороге, что я тогда буду с трупом делать? Покойников я боюсь.
– Покойников, Людочка, бояться нечего. Живых надо бояться. Сергей Петрович остановился, и Люда тоже встала.
Он внимательно поглядел в ее глаза, потом медленно и оценивающе оглядел ее лицо, голову, всю ее фигурку. Люде показалось, что у его взгляда были руки. Но эти руки не были похожи на руки мальчишек из техникума, которые позволяли себе проходиться по ней. Те руки были грубые и неумелые, злые и жадные, а эти… Но это и был только взгляд. А на руке, она сразу это заметила, поблескивало золотое кольцо.
– Ты славная девушка, Люда. Я тебе очень, – он подчеркнул слово «очень», – благодарен. И я этого никогда не забуду.
– Что ж я еще должна была сделать? Бросить вас?
– А почему бы и нет? Обшарить карманы и бросить. Это так обычно делается.
– Да? Это, может, в Москве так делается.
– Да ладно, Людочка, как будто ты не знаешь. Хотя ты еще молодая…
– Может, вы думаете, что и я вам карманы обшарила? – зло бросила Люда, прибавляя шагу.
– Да нет, не думаю. Впрочем… мне это все равно.
– Да, так? Так вот, мне не нужны ваши карманы и деньги ваши – заберите их назад, – сказала Люда и в каком-то гордом и отчаянном порыве протянула ему конверт.
Она сама испугалась того, что сделала, но брать свои слова назад не стала бы ни за что. Сергей Петрович удивлено посмотрел на Люду.
– Да что ты, девочка? Успокойся, – он приблизился к ней и опустил напряженно протянутую Людину руку. – Успокойся. Что ты?
Она и сама не знала, что с ней, с чего это она так вскипела. Он обнял ее за плечи, а затем опустил руки вниз, к талии. Люда вздрогнула в попытке освободиться, но его руки были сильными, уверенными и спокойными, так что ее напряжение действительно улетучилось. Теперь он стоял так близко от нее, что она могла чувствовать тепло его тела, вдыхать запах его рубашки. Сергей Петрович был высок и широк в плечах, и она вдруг почувствовала себя маленькой и слабой, но вместе с тем в полной безопасности. Такое случалось с ней нечасто.
Всю жизнь ей приходилось быть сильной. Мама погибла, когда Людочке едва исполнилось пять лет. Обстоятельства ее смерти были туманными, особенно для Люды, с которой отец не хотел говорить на эту тему. Люда знала только, что мама была изнасилована и убита, когда шла вечером с электрички домой. Отец не смог встретить ее в тот вечер, потому что был на обходе. Преступника или преступников так никогда и не поймали. С тех пор отец почти все время беспробудно пил. Люде казалось, что он заливает не только свое горе, но и чувство вины.
Хотя отец был очень добр к ней, Людочке, она с детства чувствовала, что он – еще меньший ребенок, чем она. И хотя он строго запрещал ей, она с детства ходила встречать его к переезду и даже до магазина. Часто отец приползал домой, что называется, на карачках. А иногда ей приходилось вести, почти тащить его домой. Особенно страшно ей было за него зимой, в морозы. Она очень боялась, что он замерзнет. Она боялась, что он упадет на рельсы и его раздавит поездом. Да и когда отец бывал трезвым, и тогда она чувствовала свое старшинство в доме. Хотя отец и пытался вести себя, как она это называла, по-взрослому, у него это плохо получалось. Особенно ей было стыдно за него на людях. Впрочем, на людях они бывали вместе очень редко.
Люда помнила, как однажды на ее день рождения отец повез ее в город, в ресторан. В ресторане им дали еду, которая показалась Люде совсем невкусной, даже хуже тех немногих простых блюд, которые она сама научилась готовить дома. Отец был весел и навеселе. Выпив графинчик водки, он стал громко разговаривать, смеяться, подходить зачем-то к другим людям, и ей было стыдно и страшно, что его сейчас побьют. Его действительно побили – побили официанты, потому что у него не оказалось достаточно денег. Всю дорогу домой, в автобусе, а потом в электричке, отец ругался на официантов, грозил устроить им что-то. Его кремовый, единственный нарядный плащ был испачкан кровью, и Люде так и не удалось потом до конца вывести пятна. Когда они шли от станции домой, отец молча и быстро шагал впереди, не оглядываясь на Люду, а когда спотыкался и падал, то отталкивал ее. Ему было стыдно, но он не мог ей в этом признаться.
И вот теперь, первый раз в жизни, она ощутила вокруг себя руки сильного человека, сильного мужчины. Мужчины, которого она совсем не знала. Но его руки не угрожали, не лапали, а успокаивали и дарили. Люда вдруг как будто вспомнила, что так и должно быть. А может быть, так и будет? Нет, со мной такое не случится!
– Ты славная девочка, Люда, – повторил Сергей Петрович, на секунду прижав ее к себе, а затем подался назад и отпустил ее, – не сердись. Какая ты сердитая.
Они уже пришли к тому месту, где Люда нашла его. В тот вечер отец был очень пьян, и ей пришлось делать обход вместо него. Железнодорожное начальство давно грозилось уволить отца за пьянство, но то ли некого было поставить на его место, то ли еще что, но ничего такого не случилось. Потеряй отец работу, им некуда было бы податься. Дом был казенный, огород тоже, до пенсии еще далеко. Поэтому Люде приходилось часто самой обходить все стрелки и светофоры.
Всякий раз, когда она делала это, у Люды было странное, смешанное чувство. С одной стороны, ей казалось, что то, чем она и ее отец занимаются, не имеет никакого смысла. Все их жалкое существование, вся жизнь их, ничто не имеет смысла. Но какой-то голос говорил ей, что от ее обхода, как от свершения некоего странного религиозного обряда, могли зависеть жизни многих людей. Ей трудно было в это поверить, хотя отец и любил иногда по пьянке показать свою значимость, покорчить из себя героя. «Чем бы дитя ни тешилось…», – думала Люда.
– Вот здесь, – указала Люда вниз, в канаву, под откос, недалеко от бетонного дренажа. В канаве росли невысокие кусты и зеленело стекло разбитых бутылок. Люда осталась стоять на рельсах, а Сергей Петрович спустился вниз.
– Здесь?
– Левее. Да, точно здесь.
Сергей Петрович присел на корточки и молча закурил.
Докурив сигарету до половины, Сергей Петрович затушил ее о валявшуюся рядом консервную банку, встал и подошел к Люде.
– Спасибо, девочка, – сказал он и взял ее за обе руки. Они посмотрели друг другу в глаза, и Люде показалось, что она знает этого человека уже много лет. Всю дорогу назад они шли молча, и лишь на подходах к дому Сергей Петрович сказал:
– Я поеду. Знаешь, Людочка, я хочу, чтобы ты приехала ко мне, ну, в Москву. Я могу дать тебе работу, или пойдешь учиться в институт.
– Да мне сначала техникум закончить надо. У меня среднего образования нет.
– Это не проблема. У меня есть друзья везде, в любой институт без конкурса пройдешь. Приезжай.
– Я не могу.
– Почему?
Помедлив минуту, Люда ответила:
– Зачем? Да и что с отцом будет?
– А что с ним?
– Он же совсем сопьется.
Сергей Петрович снова закурил.
– Знаешь, Людочка, тебе пора и о себе подумать. Подумай, чего ты от жизни хочешь. Ты славная девушка, но я знаю много славных и красивых девушек, которых мне просто жаль. Жизнь сейчас жестокая, и она жестока ко всем. Я не хочу, чтобы она была такой к тебе, и я могу тебе помочь.
Все это время Люда следила за его руками, которые показались ей такими сильными и добрыми. Левая рука Сергея Петровича достигла бокового кармана пиджака, двумя пальцами он достал и протянул ей маленькую плотную бумажку.
– Это моя визитная карточка. Придешь ко мне в офис и дашь секретарю. Скажешь, как тебя зовут. Приезжай скорее, не теряй времени.
Люда взяла визитку.
– Спасибо, но я не могу.
Сергей Петрович нажал на брелок, и машина послушно приветствовала своего хозяина. Он сел на высокое сиденье и зеркальное стекло, в которое Люда недавно смотрелась, плавно опустилось.
– Я не прощаюсь.
– До свидания, Сергей Петрович.
– До свидания, Люда.
Стекло поползло вверх, и машина покатила по заросшей проселочной дороге. На миг от нее пахнуло тонким, почти спиртовым ароматом хорошо прогоревшего бензина, а потом все сменилось привычным запахом пыли и примятой полыни.
В двери показался отец. Было видно, что за это время он успел допить начатую бутылку и даже сверх того. Люда быстро сунула визитку в карман джинсов.
– Куда ж это он? Не попрощался даже. Вот такие они, новые русские. Благодарности не дождешься. Тьфу.
– Ладно тебе, отец. Что, мало тебе что ли он дал?
– Много, мало… Не в деньгах, Людочка, дело. Человеку кроме денег нужно, чтоб его уважали. Это нынешние прощелыги все на деньги меряют, бизнесмены. Денег куры не клюют, девать некуда.
Люда не хотела этого слушать и направилась в сторону переезда.
– Ты куда? Вернись сейчас же, я с тобой говорю, – прокричал невнятно отец. Но Люда даже не обернулась.
Отойдя подальше, она свернула в лес и побежала к дереву, в дупле которого она с детства прятала свои сокровища. На этот раз ей действительно было что прятать. В конверте оказалось десять тысяч долларов. Она положила в джинсы две стодолларовые бумажки, а остальные деньги завернула в целлофановый пакет, в котором у нее уже лежало сто пятьдесят рублей, и засунула как можно глубже в дупло.
После этого она побежала в поселок в надежде, что обменный пункт еще открыт. Когда, запыхавшись, она подбегала к конторке, ей вдруг пришла в голову мысль, что деньги скорее всего, фальшивые. С этой мыслью она протянула стодолларовую бумажку кассирше. Та долго, к ужасу Люды, разглядывала бумажку на свет, и через увеличительное стекло, и даже через светящийся синим светом прибор. Наконец, она достала ключ, отомкнула ящик кассы, положила туда купюру и отсчитала Люде большую сумму в рублях. В тот вечер Люда училась тратить деньги.
А еще через месяц она, одетая во все новое и, как ей казалось, самое модное, выходила из поезда на станции Москва-Курская. Она бывала уже раньше в Москве, раза два – один раз их возили со школой на экскурсию на Красную площадь, а второй раз она ездила с отцом. Но это было, как она сама себе говорила, давно и не правда. И вот теперь Москва лежала у стройных, обутых в новые туфельки Людиных ног. Ей было жутко и весело. Было еще тепло, но ее трясло как в лихорадке, даже зубы стучали. Не умея сладить с собственным телом, Люда закинула на плечи сумки и, чтобы согреться, очень быстрым шагом направилась к метро.
Только вступив в широкую и спокойную пасть московского монстра и ощутив на себе его ровное резиновое дыхание, Люда смогла немного успокоиться. Сначала она просто ехала в подземке, куда глаза глядят, а потом, свыкшись с окружением, достала из сумочки замусоленную визитку и в сотый раз прочитала адрес. Люда подошла к схеме метрополитена и долго изучала ее. Ей казалось, что все видят, что она не москвичка, а потому делала вид, что смотрит то на карту, то на свое отражение в окне, то на рекламу на стенах вагона. Наконец, ей удалось вычислить маршрут. Оказалось, ей надо было ехать прямо в центр.
Офис Эс Пе (так она теперь для краткости называла про себя Сергея Петровича, потому что часто разговаривала с ним в уме ) занимал целый особняк на тихой московской улице. Пройдя через охрану, которая смотрела на Люду то ли с любопытством, то ли с иронией, Люда попала в большую приемную, в которой за компьютерами сидели две молодых секретарши. Они посмотрели на Люду, как ей показалось, так же, как охрана, только хуже. Люда почувствовала себя очень неловко, и ей захотелось поскорее уйти отсюда, но отступать было поздно, и она, нарочито гордо, протянула ближайшей к ней секретарше визитку и сказала:
– Я – Люда.
Девушка предложила Люде подождать, а сама набрала номер, что-то негромко сказала, подтвердила и положила трубку. Пока Люда поправляла волосы, широкая полированная дверь кабинета отворилась, и в ней показался сам Сергей Петрович. На этот раз на нем был строгий деловой костюм, в котором Сергей Петрович напомнил Люде членов правительства, как их показывают по телевизору.
Увидев Люду, Сергей Петрович искренне, счастливо улыбнулся, и эта улыбка изгнала все страхи и сомнения, которые терзали ее последний месяц.
– Людочка! Какая ты молодец, что приехала! Проходи. Ты обедала? Да какой там. Светочка, закажи нам сюда обед на двоих, по-быстренькому, и приготовь кофе.
– Хорошо, Сергей Петрович, – ответил голос вышколенной секретарши.
– Заходи же, давай, – пригласил Люду Сергей Петрович, пропуская ее вперед себя.
Люда никогда еще не видала такого кабинета и даже не представляла, что так бывает. Особенно ее поразили огромный стеклянный стол Сергея Петровича и широкие кожаные кресла и диван, на который он и пригласил ее присесть. Диван был такой мягкий и удобный, что даже напугал ее – Люде показалось, будто его черная кожа, как живая, чувственно обхватила ее. Сергей Петрович устроился в кресле напротив. Люда открыла было рот, чтобы сказать какую-нибудь дежурную фразу, но ее глаза наткнулись на взгляд Сергея Петровича, и губы ее снова сжались.
Благодаря какой-то женской интуиции, Люда с одного взгляда убедилась, что то, что терзало ее весь этот месяц, было правдой. Сергей Петрович ждал ее. Он желал ее. Чтение его мыслей не оскорбило Люду. Она еще не знала, понятия не имела, что и как будет, но она знала одно: она и сейчас располагает такою же властью над этим сильным, умным, красивым человеком, как и тогда, когда в первый раз увидела его беспомощным, без сознания. И Сергей Петрович тоже понял что-то. Он понял, что и в своем роскошном офисе он нуждается в этой девочке ничуть не меньше, чем нуждался в ней тогда, когда лежал в канаве.
(Окончание следует)
