«Глядя на сыплющийся снег, он говорил, что сейчас на юге весна, что можно мысленно охватить одним взглядом огромные пространства, что литература призвана сделать это во времени и пространстве и что нет в мире ничего, более покоряющего, чем литература». Так писал о Булгакове К.Г.Паустовский.
Мне тоже кажется, что нет «ничего, более покоряющего, чем литература». И, простите, снова – о «Мастере и Маргарите».
Читая письма Булгакова к жене, написанные летом 1938 года, не перестаёшь поражаться смене тональностей в них.
26 мая Елена Сергеевна с сыном уехали на лето в Лебедянь, а Михаил Афанасьевич, оставшись в Москве, работает над романом. Сестра Елены Сергеевны О.С.Бокшанская под диктовку автора печатает роман. В своих письмах к жене Булгаков сообщает, как продвигается дело.
Судя по всему, работа идёт тяжело.
Об Ольге Сергеевне Бокшанской написано немало, и разного. Сам Булгаков вывел её в «Театральном романе» как Поликсену Торопецкую. Уже там он отдал должное её мастерству в машинописи, что отметит и сейчас: «Нужно отдать справедливость Ольге, она работает хорошо. Мы пишем по многу часов подряд, и в голове тихий стон утомления, но это утомление правильное, не мучительное».
Однако здесь же читаем про полное непонимание Ольгой Сергеевной писателя и его произведения: «Да, роман... Руки у меня невыносимо чешутся описать атмосферу, в которой он переходит на машинные листы, но, к сожалению, приходится от этого отказаться! А то бы я тебя немного поразвлёк!» А вот - о её оценке романа: «Моя уважаемая переписчица очень помогла мне в том, чтобы моё суждение о вещи было самым строгим. На протяжении 327 страниц она улыбнулась один раз на странице 245-й (“Славное море...”). Почему это именно её насмешило, не знаю. Не уверен в том, что ей удастся разыскать какую-то главную линию в романе, но зато уверен в том, что полное неодобрение этой вещи с её стороны обеспечено. Что и получило выражение в загадочной фразе: “Этот роман — твоё частное дело” (?!). Вероятно, этим она хотела сказать, что она не виновата». Практически все исследователи указывают, что именно после упомянутых слов Бокшанской появится фраза Бегемота: «Теперь главная линия этого опуса ясна мне насквозь».
Видимо, отношения обостряются невероятно. Не случайно в письме появится восклицание: «Пусть Азазелло с S. обедает!» В письмах он называет Ольгу Сергеевну S. или Sist. (наверное, от английского «sister»)
Тревожат автора и размышления о судьбе романа: «Передо мною 327 машинных страниц (около 22 глав). Если буду здоров, скоро переписка закончится. Останется самое важное — корректура (авторская), большая, сложная, внимательная, возможно с перепиской некоторых страниц.
“Что будет?” — ты спрашиваешь. Не знаю. Вероятно, ты уложишь его в бюро или в шкаф, где лежат убитые мои пьесы, и иногда будешь вспоминать о нём. Впрочем, мы не знаем нашего будущего.
Свой суд над этой вещью я уже совершил, и, если мне удастся еще немного приподнять конец, я буду считать, что вещь заслуживает корректуры и того, чтобы быть уложенной в тьму ящика.
Теперь меня интересует твой суд, а буду ли я знать суд читателей, никому неизвестно».
И, вероятно, уже в это время ухудшается здоровье писателя. Не случайно в одном из последних писем мы прочитаем: «Дело в том, Ку, что я стал плохо себя чувствовать и, если будет так, как, например, сегодня и вчера, то вряд ли состоится мой выезд. Я не хотел тебе об этом писать, но нельзя не писать. Но я надеюсь, что всё-таки мне станет лучше, тогда попробую». Огромное напряжение сил даром не проходит – «Эх, Кука, тебе издалека не видно, что с твоим мужем сделал после страшной литературной жизни последний закатный роман».
И почему-то мне всё время приходит на память параллель с романом. Михаил Афанасьевич пишет: «Если мне удастся приехать, то на короткий срок. Причем не только писать что-нибудь, но даже читать я ничего не способен. Мне нужен абсолютный покой (твое выражение, и оно мне понравилось). Да, вот именно абсолютный! Никакого “Дон-Кихота” я видеть сейчас не могу». Не вспоминается ли вам знаменитое «он заслужил покой»? А ведь в романе этого пока ещё нет…
Он действительно приедет в Лебедянь, проживёт там почти месяц, а уже после возвращения Елена Сергеевна кратко запишет: «Сейчас трудно всё восстановить. Что помню? Бешеную усталость весной. Отъезд мой… в Лебедянь. Приезд туда М.А… — когда всё было подготовлено — комната, без мух, свечи, старые журналы, лодка… Изумительная жизнь в тишине. На третий день М.А. стал при свечах писать “Дон-Кихота” и вчерне — за месяц — закончил пьесу».
Покой и тишина – и завершена пьеса (по мотивам романа Сервантеса, для Вахтанговского театра).
…Помните фразу «Останется самое важное — корректура (авторская), большая, сложная, внимательная, возможно с перепиской некоторых страниц». Она и началась довольно скоро…
28 сентября Елена Сергеевна запишет в дневнике о приходе гостей: «После ужина они уговорили М.А. почитать. Он прочёл три первые главы «Мастера». Сказали, что всё так ясно видно, так ощутимо. Условились, что первого придут слушать продолжение». Дальше записей о чтении романа станет всё больше. А параллельно идёт правка…
…Страшный сентябрь 1939 года – начало смертельной болезни Михаила Афанасьевича. 10 сентября он уезжает с женой в Ленинград, а на следующий день – резкое ухудшение зрения. Обратившись к врачу, услышал: «Ваше дело плохо. Немедленно уезжайте домой». По возвращении в Москву консилиум врачей ставит диагноз - гипертонический нефросклероз (от этой же болезни когда-то умер отец Булгакова).
Систематические записи в дневнике Елены Сергеевны прекращаются. В другую тетрадь она записывает ход болезни мужа. А уже много лет спустя будет вспоминать: «Как врач он знал ход болезни и предупреждал меня о нём. Он ни в чём не ошибался. Очень плохо было то, что врачи, лучшие врачи Москвы, которых я вызвала к нему, его совершенно не щадили... Когда они уходили, мне приходилось много часов уговаривать его, чтобы он поверил мне, а не им. Заставить поверить в то, что он будет жить, что он переживёт эту страшную болезнь, пересилит её. Он начинал опять надеяться. Во время болезни он мне диктовал и исправлял “Мастера и Маргариту”, вещь, которую он любил больше всех других своих вещей».
Когда-то, летом 1932 года, как она вспоминала, Булгаков сказал: «Дай мне слово, что умирать я буду у тебя на руках». - «Если представить, что это говорил человек неполных сорока лет, здоровый, с весёлыми голубыми глазами, сияющий от счастья, то, конечно, это выглядело очень странно. И я, смеясь, сказала: “Конечно, конечно…”» И сейчас это время настало.
О.С.Бокшанская в письмах матери рассказывает достаточно подробно и о болезни писателя, и о состоянии Елены Сергеевны. Эти отрывки опубликованы, читать их очень больно, и приводить их я не буду.
«Булгаков умер 10 марта 1940 года. Он был врачом и хорошо знал, что смерть близка и неизбежна. Он умер так же мужественно, как жил. Умирая, он шутил», - пишет в своём очерке К.Г.Паустовский. О попытках шутить вспоминала и Елена Сергеевна. Вот запись о встрече (последней для писателя) Нового года: «Мы вчетвером — Миша, Серёжа, Сергей Ермолинский и я — тихо, при свечах, встретили Новый год: Ермолинский — с рюмкой водки в руках, мы с Серёжей — белым вином, а Миша — с мензуркой микстуры. Сделали чучело Мишиной болезни — с лисьей головой (от моей чернобурки), и Серёжа, по жребию, расстрелял его».
Елена Сергеевна запишет 7 февраля: «В 8 часов (Сергею): “Будь бесстрашным, это главное”». Мужество требуется и писателю. Ещё одна запись (от 1 февраля) - «Ужасно тяжёлый день. “Ты можешь достать у Евгения револьвер?“». Именно в эти дни стали применять наркотические средства для уменьшения болей, над чем кто-то из моих комментаторов стал почему-то глумиться…
В середине февраля Булгаков последний раз работал над романом. В 12.30 ночи с 6 на 7 марта Елена Сергеевна запишет: «Одно время у меня было впечатление, что он мучается тем, что я не понимаю его [в воспоминаниях она пояснит: «Он уже почти потерял речь, у него выходили иногда только концы или начала слов»], когда он мучительно кричит… И я сказала ему наугад (мне казалось, что он об этом думает): “Я даю тебе честное слово, что перепишу роман, что я подам его, тебя будут печатать!” - А он слушал довольно осмысленно и внимательно, и потом сказал: “Чтобы знали… чтобы знали”»…
Она своё слово сдержала…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
Путеводитель по статьям о романе здесь
