Продвигаясь вглубь пустыни, мы не могли понять, где монголы берут воду? Понятно, если живут недалеко от ручья, пусть даже не очень чистого на первый взгляд, а когда на многие километры лунный пейзаж, где взять её, родимую? Мало того, самим напиться, так еще и домашний скот надо поить. Верблюды способны прожить без воды неделю- другую, а вот козы, например, нет. Да и самим кочевникам требовалась вода. К тому же, мы заметили, что снующая между юртами ребятня была в чистеньких футболках. На один из колодцев наткнулись случайно.
Небольшая скважина была обложена небольшими камнями, а сверху — деревянная крышка. Выдавали колодец разрезанные автомобильные шины, выполняющие роль поилок для животных. Мы открыли крышку и удивились - но до воды было не более двух метров, и это в пустыне! Прибежали дети чабанов. Девочки-подростки ловко достали воду резиновым ведром, налили ее в корыто козам, потом попили и помылись сами.
Следом за детьми подошли мужчины. После того как мы в очередной раз нарушили инструкцию Батцэрена, нам показали направление движения до Хэрмэн-Цава.
Несколько часов мы двигались по каменной пустыне — кстати, очень похожей на российский асфальт.
Повторить трюк с питьем мы не решились, лишь помыли руки, и наполнили емкость для полевого душа – топтуна. Вечерами команда старалась принимать небольшой душ, или, в крайнем случае, вытирали тело влажными салфетками.
Водная процедура помогала смыть мельчайший песок, который был по всему телу, словно его сыпали регулярно за шиворот. К вечеру было ощущение, будто кто-то наждачкой прошелся с головы до пят.
Во время движения к ущелью Хэрмэн-Цав Александр Леснянский смутил членов нашего экипажа занимательным рассказом о том, как в 2007 году он в составе команды Gobike принимал водные процедуры в теплых озерах оазиса Зулганай.
— Мы дважды заезжали на Зулганай, искупались в желтой воде (со дна поднималась глина, но быстро оседала), постирали вещи, а еще я сделал там, считаю, самые удачные снимки той экспедиции, — пустился в воспоминания Александр, не отрывая взгляда от планшетника. — Правда, сейчас мы уходим налево от нашего трека, если хотим искупаться, то надо забирать резко вправо.
Воспаленное воображение подогревалось отблесками воды, которые, как мне лично казалось, я вижу невооруженным глазом. Если это был мираж, то самый невзрачный из тех, что мы наблюдали за время экспедиции; иногда разворачивались целые представления на пустынном горизонте. Но об этом чуть позже.
— Первый, первый, вызывает третий, Просьба остановиться…
До этого, во время длинных переходов по песчано-гравийной долине, экипажи, используя рации, разгадывали кроссворды. В противном случае пассажиры, приняв холодного пива, начинали от жары клевать носом, что, естественно, не устраивало и даже раздражало водителей. А так мы коллективно пытались вспомнить подвид африканских макак, детали одежды русских бояр, одну из богинь греческой мифологии и т. д.
В ходе короткого совещания Алексей Панцевич настоял на том, чтобы двигаться до ущелья, а в оазис предлагал заглянуть на обратном пути. Тем более сама природа начала готовить нас к финальной точке: однообразный пейзаж венчали песчано-глиняные горы-останцы кирпичного цвета и неопределенной формы, окаймленные небольшими барханами, выглядевшие в вечернем свете особенно выигрышно.
К Ущелью отшельников вела едва заметная дорога — незадолго до нас здесь побывали некие экстремалы, пытавшиеся штурмовать песчаную гору: следы внедорожников на отдельных участках крутого песчаного склона были отчетливо видны.
Многоходовые лабиринты Хэрмэн-Цава лишь отдаленно напоминают Большой американский каньон, хотя интернет переполнен сравнениями и утверждениями в том, что это едва ли не копии.
Многочисленные описания касались и некоей скульптуры природного происхождения под названием Сфинкс, чуть ли не главной достопримечательности каньона. Именно его по понятным причинам хотелось увидеть прежде всего.
Однако еще на песчаном гребне, отделяющем каньон, мы остановились у песчаной горы, в торце которой я разглядел четкий мужской силуэт. Словно некий скульптор ваял фигуру мужчины и не закончил работу. Голова, торс угадывались хорошо, на плече орлы-стервятники устроили гнездо, издали напоминавшее эполет офицера драгунского полка. Не знаю, если какое-то название конкретно у этой горы раньше и было, то я автоматически переименовал ее про себя в Гусара. О чем немедленно записал в дорожном дневнике, потому что нетбук к тому времени безнадежно растерял весь заряд.
Ущелье разделялось на несколько коридоров, вызывающих ассоциации с очень древней крепостью, засыпанной песком. Отдельные «улочки» были украшены зарослями цветущего саксаула, на поверку оказавшегося тамариском. Одно из самых живучих растений борется с жарой тем, что высыпает на поверхность листьев соль, эти сведения я почерпнул еще до экспедиции, читая «В дебрях Средней Азии» Владимира Обручева. Вернувшись домой, пожалел, что не догадался хотя бы лизнуть узкий листочек, дабы проверить версию ученого: вдруг ему показалось или он принял за основу уверения местных проводников... Ведь многие мифы, кочуя из одного источника в другой, приобретают силу чуть ли не научного открытия.
Солнце уходило за горизонт, вечер в каньоне наступал гораздо быстрее. Мы выбрали самую удобную площадку в каньоне: судя по большому костровищу, люди здесь останавливались много раз. На стволе ближайшего дерева висела стеклянная банка, плотно закрытая крышкой, набитая записками от тех, кто в разное время добрался до каньона.
Прочитать послания решили утром, тем более со всех сторон нас обступила темнота — самое время под мерный треск саксаула в костре послушать байки-страшилки.
