24 февраля 1662 года Людовик XIV как раз принимал испанского посла, прибывшего поздравить его с рождением сына, который появился на свет в ноябре прошлого года, когда ему шепотом сообщили: «Лавальер приняла постриг!». Представительный дипломатический визит ускорили до такой степени, что это едва ли было по нраву высокопоставленным лицам Испании.
Людовик, накинув на себя темно-серый плащ, скрывающий лицо, сел на свою самую быструю лошадь. Он проскакал три мили до монастыря в Шайо, где укрылась его любовница. Слезное примирение было сладостным для обоих. Луиза рассказала все, что знала об интриге, которую затеяла Генриетта-Анна и де Гиш с письмом королеве. Последовал приказ отправить за Луизой карету, и она вернулась ко двору. Она успела к оставшимся Великопостным проповедям Боссюэ.
Роман Людовика XIV и Луизы де Лавальер процветал по ее возвращении и в течение следующего года без дальнейших перерывов; слезы Марии Терезы, пролитые перед ее свекровью, и смущающие разговоры о верности, на которых она настаивала к лету 1663 года, на самом деле никто не принимал во внимание.
Королева Анна тоже плакала и молилась, но официально не нужно было принимать во внимание ситуацию: Луиза была тайной любовью, а не титулованной фавориткой, как Барбара Вильерс (самая влиятельная фаворитка из многих короля Англии и брата Минетт Карла II. Она же являлась и племянницей (внучатой) того самого Джорджа Вильерса, что впоследствии стал первым герцогом Бэкингемом, увёзшим в кармане камзола бриллиантовые подвески королевы Анны).
Что касается самой девушки, то она продолжала уверять короля в своей преданности, и она ничего не хотела, кроме его любви. Она хотела кричать о том, как счастливы они могли бы быть в другом мире, где он не был бы монархом. А что касается Людовика, то если он и не сходил по ней с ума прямо в этот момент, поскольку самый пик его чувств, вероятно, уже прошел, он был вполне счастлив со своей молодой и очаровательной любовницей.
Английский исследователь Эдвард Браун, путешествовавший по Франции с Кристофером Реном, был очарован ее видом: «возвращаясь в Париж, карета короля догнала нас, а с ним была его любовница Лавальер, очень красиво одетая, в шляпе с белыми перьями и кардигане по последнему писку моды, который назывался камзолом». Англичанину пара показалась состоявшейся и довольной.
Другой случай глубоко впечатлил «снисходительностью» со стороны Людовика придворных, которые были свидетелями того, как король накрыл копну спутанных светлых волос Луизы своей шляпой, когда она потеряла свою во время верховой езды. Такие рыцарские жесты напоминали о моменте его юности, когда он выбросил свой собственный меч, потому что случайно ранил им Марию Манчини.
Но зарождались проблемы. Во-первых, король любил отдавать: это было частью его натуры, его представления о своей роли, что Король-Солнце был щедрым. Луиза, однако, не была ни жадной, ни экстравагантной и, таким образом, давала ему мало возможностей для того теплого чувства щедрости, столь любимого богатыми мужчинами. Ее брат, маркиз де Лавальер, оказался в нужном месте в нужный момент и получил должность при дворе.
Во-вторых, хотя король, возможно, и не хотел оказаться в затруднительной ситуации в этот момент, он понимал чувства, выраженные Дон Жуаном Мольера:
«Постоянство хорошо только для глупцов. Каждая красивая женщина имеет право очаровывать нас… Что до меня, то красота охватывает меня везде, где я ее встречаю, и я легко сдаюсь под натиском этой сладостной силы, с которой она уносит меня».
Третья проблема была иного характера. В конце марта 1663 года Луиза де Лавальер забеременела; это не было неожиданностью, так как нет оснований полагать, что король предохранялся в этот или какой-либо другой момент.
Знания о противозачаточных средствах действительно существовали, и, учитывая, что потребность в них была такой же старой, как и мир, они существовали всегда. Их всегда использовали путаны, а также они были уместны в тех случаях, когда существовала необходимость, например, слишком быстро увеличивающаяся семья или внебрачная связь.
Мадам де Севинье, к примеру, считала свою любимую дочь невеждой.
«Что, в Провансе не слышали о вяжущих средствах?» — с горечью спрашивала она после рождения третьего ребенка Джульетты.
Сен-Симон с одобрением замечал, что французские герцогини редко имели больше двух детей по сравнению с чрезмерно плодовитыми испанцами: во Франции герцоги умели ограничивать свои семьи. Еще, как уже упоминалось, существовала возможность прерывания полового акта, то, что французская церковь неодобрительно назвала «отказом от объятий».
Королевское продолжение рода, даже вне брака, как и королевская мужская состоятельность, воспринимались иначе. Существовала природная склонность рассматривать плодовитого короля как символ изобильной и успешной страны. Образцовый монарх Генрих IV зачал много незаконнорожденных детей, чтобы выжившие могли стать почетными членами общества, несмотря на то, что Людовик XIII не пополнил их число.
В 1663 году вы могли увидеть Сезара, герцога Вандомского, сына легендарной любовницы Габриэль д'Эстре, и его сестру мадемуазель Вандом герцогиню д'Эльбёф; герцог де Верней, губернатор Лангедока, был ребенком Генриха от другой женщины, а Жанна-Батист, могущественная аббатиса Фонтевро (назначенная в раннем детстве) — от еще одной.
Звание не было проблемой. В авторитетном «Универсальном словаре» Антуана Фюретьера под заголовком «Королевские внебрачные дети» прямо сказано: «Внебрачные дети королей — это принцы».
Луиза, незамужняя девушка, возможно, пыталась избежать зачатия с помощью каких-то подручных материалов, о которых говорили шепотом, несмотря на то, что прерванный половой акт, конечно же, не был частью представления Короля-Солнца о себе. Более вероятно, что она приняла неизбежные последствия греховных (но восторженных) занятий любовью с королем как часть оплаты за грех. К этому прибавилась бы маленькая толика гордости: ведь ее дети будут королевскими, и они будут его детьми.
В беспорядочных головах плодовитость также считалась одной из женских добродетелей, даже если последствия могли быть нежелательными: как гласила поговорка на эту тему: «Хорошая земля — это земля, дающая хороший урожай». Нет никаких доказательств того, что кто-либо когда-либо пытался избавиться хоть от одного из детей короля, независимо от семейного положения матери. То, что произошло с Луизой, пытались скрыть.
В «Балете искусств», поставленном в начале 1663 года, Луизу все еще описывали, в стихах поэта Бенсерада, как самую красивую пастушку в спектакле, с той особенной «сладкой истомой» в ее тающих голубых глазах. Но так как ей предстояло носить ребенка до декабря, Луизе купили дом в Париже, где она проводила время, развлекаясь при дворе и играя в карты.
Знала ли королева Анна? Скорее всего, до нее дошли слухи. А Мария Тереза? Вероятно, нет. В любом случае сама королева так же была занята рождением детей. После первых двух малышей, мальчика и девочки, из которых выжил только дофин, Мария Тереза родила еще одну дочь – Марию Анну в 1664 году, которая умерла через шесть недель, еще одну в январе 1667 года, маленькую Марию Терезу, известную как «маленькая мадам», и желанного второго сына Филиппа, герцога Анжуйского, в августе 1668 года.
Когда Лавальер пополнила списки матерей, к августу 1668 года король осознал, что ответственен не менее чем за девять королевских и как бы королевских рождений почти за 7 лет.
Однако если оставить в стороне отцовство их потомства, опыт родов у двух женщин, жены и любовницы, был очень разным. За родами королевы Франции наблюдало столько людей, сколько могло втиснуться в комнату: таков был обычай. Когда дофин родился, Людовик сам распахнул окно навстречу ожидавшей во дворе толпе и закричал: «Королева родила мальчика!»
19 декабря Луиза тоже родила мальчика, но в обстановке строжайшей секретности в доме в Париже. Рассказывают, что востребованного доктора Буше, присутствовавшего там, сопровождали в неприметной карете, и он въехал через садовые ворота с завязанными глазами. Там он помог даме в маске родить… Это была не единственная история таинственного рождения, противоречащая законам Церкви. В случае с Луизой это была правда.
Нет никаких сомнений, что мальчика тайно увезли верный министр Кольбер и его жена. Именно Кольбер отправил королю записку: «У нас мальчик», — противореча сообщениям о том, что Людовик действительно присутствовал, скрываясь, также в маске, в углу комнаты. Младенца окрестили Шарлем, зарегистрировали под вымышленной фамилией, скрыли отцовство и воспитывали вдали от матери. Луиза вернулась ко двору и всего через несколько дней после долгих и мучительных родов снова присутствовала на полуночной мессе накануне Рождества.
Не для Луизы был долгий период выздоровления, как у королевы Франции, которая несколько недель лежала в окружении поздравляющих толп. Даже дочь мадам де Севинье не шевелилась до десятого дня — это был период покоя, который обычно считался необходимым для сохранения молодости и красоты, особенно изящной фигуры.
Этот ребенок Шарль умер два года спустя, но не из-за запущенности, а из-за одной из многих детских болезней, которыми страдают как богатые, так и бедняки. Тем не менее из более поздней жизни Луизы есть свидетельства того, что она всегда относилась к детям своего греха больше с праведной жалостью, чем с материнской заботой. Вскоре она вернулась к своему образу жизни податливой, покорной и якобы тайной любовницы короля.
- Продолжение следует, начало читайте здесь: «Золотой век Людовика XIV — Дар небес». Полностью историческое эссе можно читать в подборке с продолжением «Блистательный век Людовика XIV»
Самое интересное, разумеется, впереди. Так что не пропускайте продолжение... Буду благодарен за подписку и комментарии. Ниже ссылки на другие мои статьи:
