Из цикла интервью с актерами и режиссерами Иркутского академического драматического театра им. Н.П.Охлопкова
Режиссер Геннадий Гущин поставил на сцене Иркутского драматического театра им. Н.П.Охлопкова спектакль по пьесе американского писателя Джеймса Голдмена «Лев зимой», где сам сыграл главную роль.
В центре повествования тема актуальная во все времена – борьба за власть. Стареющий король Генри должен уступить трон более молодому претенденту – одному из трех своих сыновей, но он не спешит передавать власть, которую крепко держит в руках уже несколько десятилетий. Генри придумывает хитрый план: выдать свою молодую любовницу – сестру короля Франции Филиппа II замуж за младшего из сыновей, который не отличается сильной волей и независимым характером. Так он сохранит за собой и любовницу, и власть. Но его план проваливается и в семье монарха разгорается междоусобица. Почему? Как говорят в таких случаях французы: «Ищите женщину!» В центре всех интриг, которые творятся вокруг трона, движимая одновременно любовью и ненавистью законная жена Генри – королева Элинора.
О постановке «Лев зимой», современной драматургии и влиянии цифровых технологий на театр беседа с заслуженным артистом России, актером и режиссером Иркутского драматического театра Геннадием Гущиным.
- Пьеса Голдмена «Лев зимой» была дважды экранизирована. Энтони Харви, поставивший первый фильм, получил в 1969 году «Оскара», как и исполнители главных ролей Питер О’Тул и Кэтрин Хёпберн. Ремейк, созданный Андреем Кончаловским, не был отмечен высокой кинематографической наградой, но раскрыл сюжет в несколько ином ключе. Известная американская актриса Гленн Клоуз в роли Элиноры здесь тонко передает не только коварство и злорадство героини, но и ее боль, ее способность терпеливо переносить страдания и, не взирая на обстоятельства, идти к цели. Что хотите сказать вы своей постановкой «Лев зимой»?
- Действие пьесы происходит в Англии, в середине XII века. Королевская семья собирается вместе накануне Рождества, чтобы встретить праздник и определиться с правоприемником. Тема борьбы за власть во все времена связана с силой, поэтому трон на сцене выглядит, как железная окровавленная рука. А чтобы приблизиться к нему, надо пройти по кроваво-красному полотну. По ходу пьесы этот кусок ткани становится то накидкой на плечах героев, то бинтом, опоясывающим истекающую кровью Элинору. Сила и кровь - неразрывные составляющие власти во все времена. Но король слабеет, а значит на его место должен прийти кто-то из трех его сыновей. Элинора борется за трон для старшего – Ричарда Львиное Сердце, поскольку он самый сильный. А Генри, желающий сохранить влияние, за младшего Джона – слабого и ведомого. В ходе этой борьбы открываются тайники души каждого из членов семьи и перед нами предстает чудовищная картина взаимоотношений отцов и детей. Эта тема тоже вне времени. На более мелком бытовом уровне сегодня «борьбой за трон» нередко становится банальная дележка унаследованной квартиры, дачи или гаража, когда выясняется, что родные люди, в буквальном смысле, готовы уничтожать друг друга за право владеть несколькими десятками квадратных метров. Вот это тема утраты человеческого в борьбе за власть, наследство, доминирование, представляется мне в пьесе наиболее актуальной.
- Вы четко следуете авторской версии или привносите в пьесу что-то свое?
- В этом спектакле, как и в жизни, нет положительных и отрицательных персонажей. Есть столкновение сильных характеров, разносторонних интересов, есть предательство, лицемерие, ненависть, но есть и любовь, и даже надежда на спасение… Я позволил себе изменить финальную сцену пьесы. Мне, как режиссеру, хотелось «подарить» героям этой, в общем-то, совсем не праздничной истории, надежду, которой нет у автора. У Голдмена в финальной сцене Элинора говорит: «В жизни есть все, кроме надежды». В нашей версии эту мысль озвучивает Генри, а королева, не соглашаясь с ним, отвечает, что надежда есть, она - Рождество. И, действительно, что бы не происходило вокруг нас, во все времена, если в душе осталось человеческое начало, то оно обязательно найдет пути для возрождения…
- Вы – режиссер спектакля и исполнитель роли короля Генриха II. При том, что в пьесе нет выраженных злодеев и святых, герои не вызывают откровенной симпатии. Но, чтобы создать правдоподобный образ, актеру ведь нужно его полюбить. За что вы любите своего Генри?
- Обязательно полюбить. И оправдать. В том-то и суть, что у каждого из героев этой пьесы есть оправдывающий мотив. Почему сыновья Генри и Элиноры восстают против отца и матери? В каждом из них – и в Ричарде, и в Джеффри, и в младшем Джоне живет детская обида, которая движет ими и во взрослой жизни. Они никогда не знали родительской любви. С какой болью Джон говорит матери: «Тебя никогда не было рядом. Меня от тебя оторвали повивальные бабки и с тех пор я тебя не видел». Или Ричард, который признается отцу: «Ты никогда не звал меня. Никогда не произносил мое имя. Я бы пошел на все, ради тебя…Мне только ты был нужен». Для Джеффри, который тоже говорит, что никому не был нужен, я добавил в постановке текст про детские турниры, про то, как мамы переживали за своих сыновей, как отцы гордились ими. «А вы в мою сторону даже не смотрели», - вспоминает он. Все трое братьев выросли, не зная любви… И для Генри есть свое оправдание. Он жизнь положил, чтобы создать великое государство, но его труды, по сути, напрасны, поскольку и сыновья, и жена предали его, от каждого он ждет удара в спину. И это уже не про власть, а про то, что наши современники наблюдают в собственных семьях, что чувствуют, глядя на своих детей. И при разборе материала мы именно на это и делаем главный акцент.
- Вы не сторонник использовать в своих постановках спецэффекты и какие-либо технические новшества. Почему?
- Театр – это не Дисней Лэнд. Я хочу, чтобы актер заряжал зал своей энергией, а зритель передавал ее обратно. Это единое энергетическое биополе и есть чудо театра. Когда в зале сидят 500 человек и все «дышат» вместе с артистом. Это же ни с чем не сравнимое блаженство!
Театр раскрывает перед актером возможность создать собственный мир и прожить в нем не одну, много жизней. И в отличие от нашего реального мира, в нем есть возвышенная история. Где еще можно так объясниться в любви, как я это делал, 10 лет подряд, играя Серано де Бержерака? Это лучшая жизнь моя! И где я естественнее - здесь или там – на сцене? Это для меня вопрос.
- Иркутский драматический театр открывается 16 февраля. В условиях пандемии зал сначала разрешено было заполнять на четверть, сейчас – на 50 процентов. Как это чудо театра будет воплощаться при условии ограниченного количества зрителей?
- На самом деле очень трудно играть перед полупустым залом. Когда в 90-е годы люди перестали ходить в театр, была такая шутка: «На сцене «Дядя Ваня», а в зале три сестры». Это невольно вызывает ассоциации с временами, когда мы перед премьерой сдавали спектакли специальной комиссии. В театр приходили серьезные партийные люди, человек восемь, садились, мы начинали играть, скажешь реплику - видишь, как они пишут в блокнот. Просто пытка какая-то! Или, когда родственники в зале, тоже сложно играть. Они сидят, потеют от напряжения, им очень хочется, чтобы у тебя хорошо получилось. И это все передается на сцену... В идеале, конечно, хочется видеть полный зал зрителей, которые близки тебе по духу, которые задумываются о жизни, о происходящем, ищут ответы на свои вопросы.
- Но все больше людей уходят от живого общения в виртуальное. Цифровые технологии, искусственный интеллект, опять же пандемия, которая ускоряет процессы развития технологий. Как это все отразится на театре?
- Уж сколько раз театру предрекали закат. Все мы помним эту фразу про «одно сплошное телевидение». Но, дело в том, что артист, такое интересное существо, которое, образно говоря, даже в кислоту засунь, он все равно будет играть. Возьмите маленького ребенка, которого родители во время бомбежки прячут в погреб. Вокруг война, страх, а он сидит в подвале и все равно в машинки играет. Так и актеры.
У театра сегодня есть значительно более глубокие проблемы, которые не связаны с пандемией – темы мельчают, зрителю нужно больше развлечений… Хотя, с другой стороны, люди всегда любили развлекаться. В Древней Греции Плавт писал комедии. Для чего? Да чтобы посмешить народ, повеселиться. Я думаю, что принципиально ничего не поменяется. Какая-то внешняя история уже изменилась: зарплату стали на карточки перечислять, электронные трудовые книжки появились, а человек остается прежним, душа-то его живая. Как я при бумажной трудовой книжке анекдоты слушал и смеялся, так и при электронной их слушаю. Кто-то умеет их смешно рассказывать, а кто-то нет.
- Вы сказали, что темы мельчают? Каких проблем вам, как актеру и режиссеру не хватает в постановках на театральной сцене?
- Я бы хотел на многие темы поговорить. Например, о том, что такое современные Россия и Кавказ. У нас, практически никак не раскрыта тема чеченской войны: что произошло и как это поменяло взаимоотношения людей. Меня лично это трогает. Но пьес на эту тему нет.
Очень много сиюминутных поделок. Есть, конечно, хорошие молодые драматурги, но они уже превращаются в классиков. В нашем театре я ставил «Страшный суп» Олега Богаева. Интересный автор свердловской школы. Есть братья Дурненковы, Иван Вырыпаев.
Неоднозначно к их творчеству относятся, конечно. Я охотно принимаю новаторство в искусстве, но меня откровенно смущает желание некоторых постановщиков «обнажиться» не для того, чтобы донести какую-то мысль, а, чтобы раскрыть собственное извращенное представление о том или ином предмете. Это может быть сделано талантливо, но меня, как человека, это коробит. Возможно, я вырос не в столь интеллектуальной среде, не так воспитан. Мне, например, неприятно, когда женщину на сцене изображают нарочито некрасивой, отталкивающей. Я всегда хочу, чтобы у меня в спектаклях женщина любила, страдала, чтобы зритель ей сопереживал. Ту же Элинору, несмотря на ее коварство и злобный нрав, мне все равно по-человечески жалко.
- В экранизации Кончаловского эта героиня, как ни парадоксально, тоже вызывает скорее сочувствие, чем отторжение.
- В реальной жизни у Алиеноры Аквитанской ведь с Генрихом была на самом деле совершенно потрясающая любовь. И войной на мужа она пошла из ревности. За этот бунт Генрих на многие годы отправил ее в заточение, где она никак не смирилась с ситуацией, а продолжала интриговать. После смерти короля вместе с Ричардом правила Англией, пережила мужа на 10 лет и по собственному завещанию была похоронена рядом с ним и любимым сыном в фамильном склепе. Вот такая ненависть-любовь, когда и с тобой жить не могу и без тебя не могу. Любовь – она ведь разные грани имеет. И я не могу принять, когда человек с его страстями и страданием публично осмеивается.
- Пьеса Голдмена многогранная и психологически сложная. У вас в постановке занято много молодых актеров. Как они воспринимают этот материал?
- Прикасаясь к такому материалу, конечно важно, его осмыслить. Любой человек, занимающийся искусством – философ, прежде всего. А это значит, что он ищет ответы на вечные вопросы – что есть жизнь и смерть, каков смысл бытия. На них, скорее всего, никто никогда не ответит, но пытаться сделать это нужно. И здесь очень важен личностный рост, ибо профессионал растет в мастерстве, а творец - в духе.
Все, кто занят в спектакле, а в нем кроме меня и заслуженной артистки России Елены Сергеевны Мазуренко, исполняющей роль Элеоноры, играют Сергей Дубянский, Дарья Горбунова, Иван Алексеев, Антон Залетин, Иван Гущин, стараются проникнуть в материал. Мы обсуждаем его на репетициях, что-то советуем друг другу посмотреть, почитать, соотносим поведение персонажей с какими-то реальными ситуациями, которые переживали сами, фантазируем…
Компьютеры, гаджеты, с которыми люди сегодня проводят все больше времени, они ведь дают уже готовую конструкцию мира. Образы не рождаются, воображение атрофируется. Как-то слышу дети во время компьютерной игры кричат: «У меня ногу оторвало!» Я умер! Ха-ха-ха!» Они не понимают, что такое человеку ногу оторвало. Я, когда занимался со студентами в театральном училище, давал задание прочитать прозу Светланы Алексиевич. Просто объяснять молодым людям, что такое война – бесполезно, не попадает. А когда они инсценируют отрывки из книги «У войны не женское лицо», и «проживают», как девчонка 16-летняя на фронте за одну ночь поседела, собирая оторванные руки и ноги, то они рыдают. Нужно чтобы там внутри, в душе что-то происходило.
Фантазия – это для художника великая вещь, только с ее помощью и можно сконструировать собственный мир. Для этого театр и нужен. И литература нужна хорошая. И музыка. Искусство дает человеку тот духовный опыт, который должен передаваться и передаваться дальше. Он должен прежде всего наследоваться, а не квартиры.
- Какой писатель лично вам сегодня помогает конструировать картину миру? Есть книга, которая будит воображение?
- Не поверите, но я сейчас перечитываю Джека Лондона. Не могу это объяснить. Может быть, пандемия так повлияла. В его книгах такая любовь к жизни при абсолютно стойком принятии ее законов: сдался, не справился, принимай смерть, как данность. Летом на даче «Белый клык» перечитал и получил огромное удовольствие… Вообще, люблю истории, которые вызывают сильные чувства. Самый мой любимый фильм знаете какой? «Человек-амфибия». Я его первый раз увидел лет в десять, и смотрел, наверное, раз шестьдесят. Там каждый кадр неповторим! А какая музыка Петрова! Какие актеры! Когда мне кто-то говорит про этот фильм – да нет там ничего особенного, я вспоминаю «Мцыри»: «А душу можно ль рассказать?..» Есть какие-то вещи, которые не объяснишь. Да и не надо, наверное.
- Что еще хотелось бы поставить на сцене драмтеатра?
- Конкретно сейчас мне бы хотелось поставить что-нибудь легкое, не назидательное. Дюма, например. Интриги, любовь, на шпагах дерутся, записочки посылают друг другу. До истории с пандемией у меня не было такого интереса, а теперь хочется, чтобы люди пришли в театр и, хотя бы на время, забыли про все эти маски, вирусы, эпидемии.
Фото Анатолия Бызова
