Рассказываю о том, какие символы и метафоры я увидела, перечитав произведение из школьной программы, когда ЕГЭ по литературе позади и можно думать, как думается.
А.С. Пушкин «Моцарт и Сальери»
Предисловие:
Свобода слова возможна в тех условиях, где допускается свобода мысли и свобода восприятия творчества, где допускаются споры и дискуссии. Любое слово стремится к истине, которая, как мы знаем, рождается именно в споре. Поэтому спешу поделиться собственным настоящим восприятием всем знакомого произведения.
Как литературное произведение, пьеса – это уникальное по своей структуре явление. Оно отличается практически полным отсутствием речи автора, соответственно, о характере героя читатель может судить самостоятельно, исходя из его реплик или реплик других персонажей о нём. Автор даёт читателю свободу в создании образа и его характеристик, свободу интерпретировать слова, мысли или действия героя так, как читателю хочется.
«Моцарт и Сальери» не особенно сложное для понимания произведение, не заезженное и не малоизвестное – то, что надо для безобидного, ни к чему не обязывающего обсуждения. В нём, на мой взгляд, спрятано гораздо больше символов, как лексически, так и в самом сюжете, чем мы насчитывали, сидя за партами.
Прежде всего необходимо рассмотреть образы главных персонажей.
Начну я с черт, которые их объединяют. Моцарт и Сальери – оба музыканты, по-своему успешные и по-своему талантливые, друзья на почве общей страсти – музыки.
Образ Сальери кажется мне гораздо интереснее, чем о нём принято считать. Обратим внимание на лексику из его монолога в самом начале пьесы:
«Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп.»
Из этого отрывка мы можем сделать вывод о том, что свой путь к успеху Сальери считает трудным и жертвенным, свой подход к музыке он описывает словом «ремесло», создаётся впечатление, что его способности – это результат не таланта, а упорных тренировок.
Сальери будто в глубине души считал себя неким самозванцем, недостойным ни публики, ни рукоплесканий, в то же время, гордясь тем, с какой серьёзностью и ответственностью он подходит к своему творчеству:
«Я стал творить; но в тишине, но в тайне,
Не смея помышлять еще о славе»
Однако, глядя на виртуозный успех Моцарта, который не вписывался в картину мира Сальери, согласно которой, композитору, автору необходимо долго и усердно трудиться и «не высовываться», последний испытывал не столько зависть, как таковую, сколько чувство несправедливости. Он не считал Моцарта менее талантливым, несправедливость он видел в том, что он, Сальери, относится к музыке со всей серьёзностью и трепетом, тогда как отношение Моцарта к музыке было лёгким и непосредственным. Сальери будто считал себя более достойным не по праву таланта, а по степени ответственности в отношении к ремеслу:
«Моцарт
Ах, Сальери!
Ужель и сам ты не смеешься?
Сальери
Нет.
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери.»
Когда Моцарт сыграл Сальери то, что он «набросал», пока того мучила бессонница, Сальери не скрывал ни восторга от музыки Моцарта, ни своего презрения самого автора:
«Ты с этим шел ко мне
И мог остановиться у трактира
И слушать скрыпача слепого! — Боже!
Ты, Моцарт, недостоин сам себя.»
Это первый повод не считать Сальери подлым или двуличным.
Теперь рассмотрим образ персонажа Моцарта. С самого начала по ряду причин он показан не таким глубоким и многогранным как Сальери. В пьесе мы не наблюдаем его внутреннего диалога и ничего не знаем о его возможных душевных переживаниях. С первых строчек своих реплик он предстаёт перед читателем как легкомысленный и наивный человек.
«Ага! увидел ты! а мне хотелось
Тебя нежданной шуткой угостить»
Интересуясь мнением Сальери насчёт своей только что сочинённой мелодии, он обнажает перед читателем одновременно свою неуверенность, что, в свою очередь, свидетельствует об отсутствии напыщенного самомнения, и некий авторитет Сальери. Читатель может подумать, что Моцарт доверяет своему другу и окажется прав.
Вернёмся к Сальери. После встречи с Моцартом, Сальери мнит себя неким вершителем судеб и высшим судьёй искусства. Он будто бы встаёт перед выбором: он или Моцарт. Флакон с ядом и сам этот выбор, в моём представлении, становится неким символом, определяющим дальнейший вектор направления и развития музыки (по мнению Сальери). Из его монолога читатель узнаёт, что яд был с Сальери на протяжении восемнадцати лет. Он также говорит, что много раз «медлил», несмотря на то что «жажда мучила». По мере прочтения, складывается впечатление, будто яд (опять же, символ смерти) был его спасительным вариантом на случай, если бы он сам не оправдал собственных ожиданий. Проще говоря, в случае разочарования. И когда Сальери вдруг ощутил это чувство, но разочаровавшись не в себе, а в своём друге Моцарте, он тут же решил, что тот не достоин более жить и творить. Это была спасительная мысль, за которую он ухватился, ведь Сальери был будто одержим идеей великого, но в его восприятии, эта ниша была занята Моцартом. Поэтому «великим делом» для него стало отравление Моцарта, как избавление мира от недостойного. Подтверждение этой гипотезы можно наблюдать в ответе Сальери на вопрос об отравлении Бомарше:
«..Ах, правда ли, Сальери,
Что Бомарше кого-то отравил?
Сальери
Не думаю: он слишком был смешон
Для ремесла такого.»
Теперь более подробно рассмотрим образ Моцарта. Уже за трапезой в трактире он начинает раскрываться перед читателем как переживающий и чувствующий человек. Он рассказывает Сальери о таинственном чёрном человеке, который заказал у него реквием и исчез. Думаю, что у всех, кто читал рассматриваемое произведение проскальзывала мысль о том, что это мог быть Сальери и я не исключение, однако в дальнейшем ходе размышлений я отказалась от этой мысли. Однако это не значит, что чёрный человек был случайной деталью сюжета или эпитетом Моцарта. Чёрный человек и реквием – это один цельный символ, вобравший в себя сразу несколько значений: во-первых, Моцарт не подозревал, что, принеся на оценку Сальери свою новую композицию, он тем самым подпишет себе смертный приговор, а чёрный человек и реквием – это та самая композиция и Сальери соответственно. Во-вторых, мы всё ещё помним слепого скрипача из начала пьесы и если предположить, что реквием Моцарта, написанный на заказ, может символизировать то внезапное идейное озарение Сальери, то скрипач в таком случае играет роль чёрного человека. В-третьих, если вспомнить про есенинского Чёрного человека, можно предположить, что Моцарт сам для себя был тем самым чёрным человеком и тем самым заказчиком реквиема. Эту гипотезу может подтвердить то, как он, без колебаний выпивает свой напиток, зная о том, что Сальери отравил его. Ещё более убедительной её делают одни из последних реплик Моцарта:
«Сальери
Постой,
Постой, постой!.. Ты выпил... без меня?
Моцарт
(бросает салфетку на стол)
Довольно, сыт я.
(Идет к фортепиано.)
Слушай же, Сальери,
Мой Requiem.»
Оставленный Моцартом Сальери начинает сомневаться в верности и правильности своих мыслей, которые послужили причиной его поступка. Их недавний разговор с Моцартом на тему совместимости гения и злодейства вновь возникает в голове Сальери и начинает волновать его с новой силой. Отношение Моцарта к происходящему на его глазах поразило Сальери, он не ожидал такой покорности судьбе и был обескуражен.
Безмолвный автор оставляет читателя с волнующимися, мечущимися чувствами, но в этом, как я уже говорила в начале и есть вся прелесть пьес.
