8 мая 1744 года родился Николай Иванович Новиков, писатель, издатель, масон.
Дмитрий Сергеевич Мережковский в статье "Революция и религия" сделал замечание: Екатерина II гениальным чутьем самовластия учуяла опасную связь русской религиозной революции с политической. Поэтому были арестованы Радищев и Новиков. Но между ними есть разница: Радищев – революционер-атеист, Новиков – верноподданный мистик.
Крестьянина из имения масона, сосланного по делу Новикова, спросили: "За что сослали твоего барина?" – "Сказывают, что другого Бога искал". – "И поделом ему, – возразил собеседник, тоже крестьянин, – что может быть лучше русского Бога?" Екатерине понравилось это "простодушие", и она несколько раз повторяла анекдот.
Однако Мережковский тут неправ. Екатерина прекрасно понимала, что разницы между Новиковым и Радищевым, наоборот, нет никакой: мистицизм, отрицающий русского Бога, и революция, отрицающая русское царство. Уже после начала революции во Франции многим, в том числе императрице, стало понятно, что масоны – это отнюдь не безобидные мечтатели и филантропы, это грозная сила, способная разрушать царства.
О книге Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» Василий Васильевич Розанов верно заметил: "Есть несвоевременные слова. К ним относятся Новиков и Радищев. Они говорили правду, и высокую человеческую правду. Однако если бы эта «правда» расползлась в десятках и сотнях тысяч листков, брошюр, книжек, журналов по лицу русской земли, – доползла бы до Пензы, до Тамбова, Тулы, обняла бы Москву и Петербург, то пензенцы и туляки, смоляне и псковичи не имели бы духа отразить Наполеона.
Вероятнее, они призвали бы «способных иностранцев» завоевать Россию, как собирался позвать их Смердяков и как призывал их к этому идейно «Современник»; также и Карамзин не написал бы своей «Истории». Вот почему Радищев и Новиков хотя говорили «правду», но – ненужную, в то время – ненужную".
А мне даже кажется, что Радищев несколько похож на Свидригайлова:
«— Нам вот всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность. Мне, знаете, в этом роде иногда мерещится.
— И неужели, неужели вам ничего не представляется утешительнее и справедливее этого! — с болезненным чувством вскрикнул Раскольников.
— Справедливее? А почем знать, может быть, это и есть справедливое, и знаете, я бы так непременно нарочно сделал! — ответил Свидригайлов, неопределенно улыбаясь»...
А.С. Пушкин писал: «Мы никогда не почитали Радищева великим человеком. Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым, а «Путешествие в Москву» весьма посредственною книгою; но со всем тем не можем в нём не признать преступника с духом необыкновенным; политического фанатика, заблуждающегося конечно, но действующего с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарскою совестливостию».
Впрочем, тут надо понимать: Радищев был не революционером, а обличителем. И его критика, часто весьма несправедливая, это в основном лишь попытка привлечь внимание к своему произведению (он сам об этом говорил на допросе). Большая литература – всегда обличительная. Радищева и Новикова позднее подняли на щит те, кто прекрасно понимал, как можно использовать их опусы в революционной агитации. В те времена, когда уже игра шла по-крупному...
Таких, как Радищев и Новиков, хорошо характеризует всего один небольшой штришок, который показывает и их уровень свободы, и их понимание свободы и их подлинные мировоззрения.
Новиков почитался позднее либеральными демократами непримиримым противником крепостничества, и вообще – «свободомыслящим». Выйдя на свободу при Павле I из Шлиссельбургской крепости, он созвал своих друзей на праздничный обед. Как вспоминает поэт князь П.А. Вяземский, перед обедом Новиков просил позволения у гостей посадить за стол крепостного человека, который добровольно сидел с ним в Шлиссельбургской крепости. Гости приняли предложение с удовольствием. А через некоторое время стало известно, что Новиков продал своего товарища по несчастью. Друзья спрашивают «просветителя»: правда ли это? Да, отвечает Новиков, дела мои расстроились и мне нужны были деньги. Я продал его за 2 000 рублей.
К этой невероятной истории фраппированный Вяземский позволил себе лишь одну небольшую ремарку: я и прежде слыхал, что Новиков был очень жесток с людьми своими.
