АрмИнфо. Уже как четыре года художественным руководителем Ереванского русского драматического театра им. К. Станиславского является Карен Нерсиян. Свою театральную карьеру в качестве режиссера Нерсисян начал в далеком 1992 году, когда еще был студентом Ереванского театрального института.
В родном городе режиссер успел поставить 3 спектакля, после чего отправился покорять российскую столицу. В Москве он проработал в нескольких театрах, гастролировал по городам России, ставил спектакли на театральных сценах Чехии и США, создал театральное товарищество «Старый театр». В 2015 году Нерсисян был назначен главным режиссером Рязанского театра драмы. А в 2018-м, по иронии судьбы, вернулся в родной Ереван, к родному театру.
За более чем 30 лет на счету у режиссера около 70 театральных постановок. На родине Нерсисян за 4 года успел поставить 5 спектаклей совершенно разных по своему стилю и форме. Сегодня же трупа Русского драмтеатра под его руководством готовиться к премьере Чеховского «Вишневого сада». О том, как проходит подготовка к спектаклю, почему сложно работать с классикой, и о многом другом Карен Нерсисян поделился с беседе с корреспондентом АрмИнфо.
Карен Юрьевич, хочу начать наш разговор Вашими же словами. 7 лет назад в одном из интервью Вы сказали следующее: «Мой театральный город — Москва. Но я не люблю таких категоричных ответов. Потому что, кто его знает, как оно повернется в будущем? Может быть, через какое-то время я скажу: «Да вы знаете, мой город, все-таки, Рязань. Или Нью-Йорк». Сегодня, как я понимаю, Ваш театральный город Ереван. Но действительно ли Вы ощущаете, что это Ваш город?
Видите, как получается, этот театр (Русский драматический им. К.С. Станиславского) давно для меня родной. Здесь, в 90-е……. годы, я ставил свои первые спектакли, еще учась в театральном институте. Два больших спектакля на большой сцене («Изобретение вальса» - В.Набоков,1992г. и «Глубокое синее море» Т.Реттиган, 1993г. – Ред.). Поэтому любовь к этому театру у меня была всегда. Но я действительно никогда не думал, что вот судьба может сложиться таким образом. Наверное, да, сегодня я бы очень хотел сказать и говорю, что да, мой театральный город это Ереван.
Не исключаете, что это может измениться, как и предыдущий раз?
Нельзя ни в коем случае так думать. Иначе не смогу всей душой и сердцем, физически и психологически отдаваться на все 100% театру. Когда я говорю театральный город Ереван, то не имею в виду вкусную еду, красивый живописный вид на Арарат с вершины Каскада. Это все, естественно, само собой замечательно. Но я в первую очередь говорю о театре. Мне очень нравится понятие «театр-дом». Ведь театр - это в первую очередь люди. Когда тебя начинают связывать практически родственные отношения с людьми, с которыми ты работаешь, естественно ты влюбляешься. И уже завершается четвертый сезон моего пребывания здесь. Как целая жизнь.
Театр - это же такая река, поток, постоянное движение. Поэтому, ты, опираясь на прошлое, думаешь и строишь планы на будущее. Театр же, в первую очередь, интересен в своем движении, в потоке.
Когда-то, на вопрос, что может заставить Вас пожалеть о работе в Ереване, Вы ответили, что покинете этот город, если окажется, что театр нужен только Вам. Исходя из этого, можно ли сделать заключение, раз уж Вы все еще здесь, что театр сегодня нужен не только Вам? Что Вас держит в Ереване в профессиональном смысле?
Я надеюсь, что все-таки да, (улыбается – Ред.) не только мне. Хотя есть много факторов, действий вопреки векторов сопротивления, и иногда даже они многочисленны. Но я вижу, что есть люди, которым театр интересен.
Вот, к примеру, когда замечаю, что зрители приходят на тот же спектакль в третий, четвертый, пятый раз, и когда у работников театра, не только у актеров, но и у сотрудников постановочной части есть интерес, тогда это, естественно, придает силы, веры. Поэтому, при каких-то сложных ситуациях, эта вера не позволяет опустить руки. Иногда, когда кажется, что уже приходишь в отчаянье - все равно, даже искусственно (смеется – Ред.), но пытаешься этот огонь разжечь.
Наше дело, оно, правда, ведь сложное. Не только режиссура, но и актерская профессия - сложнейшая вещь. Я очень люблю актеров, уважаю, ценю, и трупа нашего театра действительно работает мощно, преданно. Есть такое понятие – не работать в театре, а служить театру. Наверное, я излишне оптимистичен, но даже при каком-то недовольстве, тяжелой репетиции, или неприятностях внесценических, актер выходит на сцену и работает, не жалея себя, отдаваясь тем серьезным задачам, которые перед ними поставлены. И они это делают искренно, что, естественно, дорогого стоит.
А армянский актер многим ли отличается от русского, с которым Вы работали много лет? Наш армянский акцент ощущается в работе? Имею в виду не лексические особенности, а саму природу актера.
Естественно менталитет, национальный фактор – это данность. Потому что если говорить о слове «темперамент», я очень часто, репетируя спектакли в России, ставил перед актерами задачи, связанные с формой существования. Говорил, что надо играть по-армянски, надо играть по-грузински, по-итальянски. Недаром Мольер, которого мы ставили у нас в театре (Плутни Скапена – Ред.), хоть и француз, но написал комедию в стиле итальянской комедии dell'arte. Действительно, от энергетики актера зависит очень многое. Того же Чехова, когда играешь по-армянски, по-грузински, по-итальянски, или же как греческую комедию, это выводит совершенно на другой уровень. Но это, в принципе, мое стремление в театре.
Раз уж мы заговорили о национальных отличиях. Полное название театра - Ереванский русский драматический театр им. К.С. Станиславского. На Ваш взгляд, сегодня это все же ереванский театр или русский? Вы можете дать четкое разделение, что в театре русского, а что ереванского, ну за исключением языка игры и актерского состава?
Я не разделяю. Для меня оба слова главные. Ереванский…да, потому что это ереванский театр, армянский. А в слове «русский» - тут очень важный момент для меня, и звезды сошлись так, что он «русский имени Станиславского». Понятно, что в прямом смысле Константин Сергеевич не имел отношения к театру. Но «русский театр» - это понятие намного шире, чем просто язык. Это действительно явление мирового уровня. И гений Станиславский, который так серьезно относился к этому «священнодействию», положил свою жизнь на то, чтобы сформулировать, разработать театральные технологи. Ведь при всей своей гениальности Чехов выражал недовольство в связи с тем, как его ставит Станиславский. И тем не менее, Константин Сергеевич был мощным реформатором, который доказал своей жизнью, работой, жизнью в искусстве, насколько это серьезное явление - театр. Когда говоришь «система Станиславского» - это же как Библия для театрального искусства. Сродни созданию Менделеевым Периодической системы химических элементов.
Станиславский сформулировал простые истины, систематизировал какие-то важные вещи, профессиональные, технологические и этические, и мировой театр сегодня живет, опираясь на них. И для меня слово «русский» напрямую связно с именем Станиславского.
Сегодня в Ереване нельзя не заметить большое количестве русских людей. Одни переехали к нам из–за несогласия с позицией правительства касаемо военных действий в Украине, другие ввиду санкций, у третьих, возможно, свои причины. Но, учитывая подобный наплыв, не кажется ли Вам, что это внесет определенные изменения в общественную жизнь города, в частности, в культурную. Не думаете, что изменения могут коснуться и театров, если, не с точки репертуара, то в плане оживления театральной жизни?
Сложно сказать, что будет. Потому что мы сейчас находимся именно в моменте развития этой ситуации. И не знаем, чего ожидать завтра. Возможно, завтра все эти прекрасные люди уедут, а может их станет больше. Но уже сейчас ощущается новый приток зрителя. И это всегда хорошо.
Почему гастроли вызывают положительные эмоции? Потому что встречаешься с новым зрителем, с другим менталитетом, другими глазами, ушами, другим сознанием. И вот сегодня у нас складывается ощущение, что мы приехали на гастроли (улыбается - Ред). Иногда замечаю, что большая часть зрителей - это россияне.
Привычный для Вас зритель.
Ну как сказать, привычный? Русский человек приходит здесь все равно в армянский театр, где происходит встреча одного менталитета с другим, что естественно только обогащает. Реакции во время спектакля могут внезапно возникнуть совершенно в других местах, на других репликах. И это нормально, это хорошо! И связано же не только с приездом людей другой национальности. Меняются времена года, какие-то жизненные ситуации, геополитические, климатические и т.д. А театр - это живое существо, на него все влияет. Нельзя сказать хорошо или плохо. Это естественный процесс. Театр для того и существует, чтобы дышать единым воздухом с тем зрителем, который пришел сегодня. Завтра придет другой, и спектакль пойдет уже по-другому.
В театре же есть очень важная вещь - зеркальные нейроны. Когда один человек начинает смеяться – это же передается другим. Это биохимический, физиологический процесс. Актер синтезирует определенные гормоны-нейромедиаторы, испытывает подлинные эмоции. Партнер ловит его флюиды, отвечает своими – такими же живыми, которые отправляются в зрительный зал. В результате зритель чувствует гормональный всплеск. И передает свои гормоны соседу справа, слева.
И поэтому когда в зале битком людей, аншлаг - спектакль идет иначе, гормонов же больше. Почему и считается, что труднее играть, когда в зале немноголюдно. Казалось бы, какая разница, играй себе и играй. Но нет, при большем количестве зрителей гормоны удваиваются, утраиваются. Это так работает.
А Вы согласны с тем, что в плане репертуара театр должен сам диктовать, а не идти на поводу у зрителя? Воспитывать даже в некотором смысле?
Если мы говорим о театре, как о научно-исследовательском институте, чем в общем- то и является театр, то конечно, он должен вести за собой. Воспитывать через игру, радость, любовь. Это пафосные слова, но мы ведем к свету. Мы занимаемся целебными вещами (улыбается – Ред.).
репертуар - это жизненно важный вопрос.
Насколько на Ваш взгляд целебными? Вот, к примеру, Вы верите в силу театра в плане воздействия на поведение, мышление человека? Недавно я слушала интервью одного из наших современных прозаиков Арама Аветиса, где он, на мой взгляд, сказал, очень интересную и, наверное, правильную вещь. Когда речь зашла о воздействии искусства, писатель задался вопросом «что можно написать, прочесть, чтобы, к примеру, остановилась война, какую музыку послушать, какой фильм посмотреть, чтобы понять, что не нужно убивать? Ничто не способно повлиять на человека…<...>».
Ну, действительно же, сколько книг было написано о войне, тот же Оруэлл, Хемингуэй, Ремарк, и другие великие писатели в своих книгах описывали ужасы войны… и, тем не менее, это не мешает людям сегодня взять в руки оружие и убивать друг друга. Вы согласны с этим тезисом? Или у Вас обратное мнение на этот счет?
Ну, мы не знаем… А если бы театра не было? Возможно, уже давно и жизнь на земле перестала бы существовать, все друг друга перестреляли бы…
Естественно, театр так не работает, что актер вышел на сцену, сказал «воевать - это не хорошо, воровать - это не хорошо», и все вдруг перестали воровать, убивать, и делать другие нехорошие вещи. Но я верю в то, что ментально театр, искусство воздействует на сознание настолько, насколько это возможно. Не могу сказать способно изменить или нет. Но мы не знаем, что было бы если бы не искусство, возможно, мы бы не дожили до этих дней.
Я не помню, кому из великих принадлежат эти строчки, и, возможно, это наивное высказывание, но оно мне очень нравиться: «Если бы Лев Николаевич Толстой был жив, первая мировая война не началась бы. Постеснялись бы». Какое-то светило ушло. При нем, при этом бородатом старце, в лаптях, босом графе - постеснялись бы. Поэтому, я думаю, что на искусстве и театре жизнь и держится. Другой вопрос плохо или хорошо. Но могло бы быть хуже (смеется – Ред.). Ответил на этот вопрос?
Да
Толстой помог (улыбается – Ред.)
Раз уж мы заговорили о войне. Сегодня в Украине идет страшная полномасштабная война, из-за которой в мире резко возросло негативное отношение не только к русскому человеку, но и к русской культуре. Ей сегодня многие, в частности деятели искусства, приписывают имперское сознание, которое, по их мнению, и является причиной войн. Вы, являясь человеком, , если это не так – поправьте, в определенном смысле русской культуры, насколько считаете оправданным подобные обвинения?
Сейчас мы слышим об отмене в Европе концертов с музыкой Чайковского. Культура вообще может быть виноватой? Можно ли, к примеру, перестать обращаться к произведениям великих русских классиков из-за происходящего, не ставить спектакли по их пьесам? Оправдано ли это сегодня модное выражение cancel culture («культура отмены»), применяемое к русской культуре?
Конечно, это неоправданно. Знаете, очень глупо говорить о том, что Шекспир - англичанин, Мольер - француз, а Чехов - русский. Это же мировое достояние. Гете и Шиллер одной национальности с Гитлером… Ай-ай-ай! Эдуардо де Филиппо – итальянский драматург вообще с Муссолини в одно время жил. И что ж теперь нам делать?
Отменили концерт Чайковского. Конечно, это глупость. Но я понимаю, что это эмоциональное, минутное, сиюминутное решение. Я не осуждаю. Но это временное явление. А если мы говорим о России и Украине, то тогда Гоголь…Что нам делать с Гоголем? (улыбается – Ред.) Запрещать ли Гоголя?
Понятно, что то, что происходит – это глобальный ужас. Но то, что это отражается, бьет по театру, искусству - является естественным рикошетом.
Шекспир, Чехов, Мольер…. Вы сами в своей работе больше тяготеете к классикам?
С одной стороны да. Но с другой - «Люди. Звери. Обстоятельства» – это современная американская пьеса (Дон Нигро – ред.), «Академия смеха»– современная японская пьеса (Коки Митани – Ред.). Ставлю не только я, но и другие режиссеры. У нас есть современная драматургия. Классическую, безусловно, ставить намного сложнее. На то они и классики. Ты не видишь потолка. Там Космос. Космос ставить намного сложнее (улыбается – Ред.)
Если уж о Космосе - Чехов. Уже не секрет, что вскоре нас ждет премьера «Вишневого сада» в Вашей постановке. Готовясь к сегодняшнему интервью, я увидела, что очень давно, Вы уже ставили Чеховский «Вишневый сад». Почему решили повторить здесь? В Москве «Ваш» Чехов не все сказал?
В двух словах об этом расскажу. Дело в том, что обычно я никогда не ставлю одни и те же пьесы по несколько раз. Если спектакль удался, то к этой пьесе второй раз не обращаюсь. Потому что когда ты занимаешься постановкой по великому произведению, ты разгадываешь некие шифры. Второй раз разгадывать уже разгаданный кроссворд - неинтересно.
Но с «Вишневым садом» у меня получилось так, что, по сути, по некоторым обстоятельствам, связанным конкретно с тем театром, где я работал, он был сыгран всего один раз. А спектакль интересен, когда он растет, дышит, живет, набирает силы. Я ставил «Иванова» Чеховского, очень доволен этим спектаклем. Уже не могу представить, что к этой пьесе обращусь еще один раз. Ту же «Чайку». Но в случае с «Вишневым садом» - я не был удовлетворен до конца, потому что это была прерванная работа. Искусственным образом прерванная.
Как идет процесс подготовки?
Перед собой и труппой я ставлю задачи все сложнее и сложнее. Может быть, Чехов сам по себе сложный, и «Вишневый сад», возможно, вообще одна из сложнейших его пьес. Но в этом и интерес - с таким материалом работать.
Вы первая кому я это говорю, но иногда я задаюсь вопросом «Зачем ты это вообще сделал? (Смеется – Ред.). Сможем ли мы?». Но, конечно, сможем. Хотя можно было взять что-то и полегче.
Чехов у Вас - наивысшая точка?
Не у меня. У всех.
Когда ожидать премьеры?
Седьмого мая. Говорю, и голос дрожит (улыбается – Ред.).
А наш современный зритель готов к Чехову?
Когда спектакль получается хорошим, живым, то по большому счету не важно, это Чехов, Туманян, или современный драматург. Если человек никогда в жизни не был в театре - ему же все равно, это Чехов или кто-нибудь другой.
Это понятно, но по сложности произведения?
Если говорить, готов зритель или не готов к Чехову, то человек, который приходит в театр, к примеру, зимой, и, не смотря на все уговоры, не раздевается в гардеробе, пытается пройти в зал в пальто и шапке, в придачу захватив с собой еще и попкорн… конечно, ему Чехов не нужен.
Но человек, который снял пальто в гардеробе - он уже по-другому воспринимает спектакль. Здесь вопрос даже не в том нужен ли зрителю Чехов. Нужен. Надо просто на минуту перестать суетиться, остановить свой бег, быть готовым видеть и слышать. И опять мы возвращаемся к тому, что зритель должен идти за нами. Должен расти с нами. Поэтому нужно браться за сложные вещи. Но опять-таки, здесь очень тонкая грань. Ведь очень просто сделать нечто сложное и непонятное для зрителя. Это легко. А вот сделать просто, когда за внешней простотой остается вся сложность – вот что действительно трудно.
Спасибо Вам за разговор и успехов на премьере!