Любовь в поэзии Лермонтова рисуется божественным светом, и даже когда звучит категоричное: «Я не люблю тебя...» В финале прозвучит: «Так храм оставленный – всё храм, / Кумир поверженный – всё бог!» Одним из самых пронзительных лермонтовских стихотворений о любви является стихотворение 1832 года «Послушай, быть может...». Оно перекликается с другим стихотворением, написанным чуть раньше и посвящённым Вареньке Лопухиной – новомуувлечению поэта, которое, по мнению многих биографов (и прежде всего П.Висковатова), станет самым серьёзным в недолгой жизни Лермонтова: «Мы случайно сведены судьбою...» Обращает на себя внимание семантика стихотворений. И в первом, и во втором лирическая героиня – это «товарищ», «дорогая», «друг». Кажется, что в лице Вареньки поэт обретает то, что так давно искал – не идеал чувственных наслаждений, но идеал душевного единства. Того единства, которое может быть вечным:
Послушай, быть может, когда мы покинем
Навек этот мир, где душою так стынем,
Быть может, в стране, где не знают обману,
Ты Ангелом будешь, я демоном стану!
Клянися тогда позабыть, дорогая,
Для прежнего друга всё счастие рая!
Пусть мрачный изгнанник,
судьбой осужденный,
Тебе станет раем, а ты мне – вселенной!
Рифма в этом стихотворении женская, рифмовка парная, стопа удлинённая, написано стихотворение четырёхстопным амфибрахием, который позволяет замаскировать строго организованную форму в намеренную безыскусственность. Лирическая героиня – ангел, лирический герой – демон. И их любовь – это нечто такое, что заполняет всё, замещая собою даже рай и вселенную. Но не случайно дважды поэт повторяет неуверенное «быть может», которое свидетельствует о его сомнениях в возможности такого вечного душевного союза. И в то же время он словно продолжает верить в то, что это, быть может, возможно...
Любовь в юношеской лирике Лермонтова приобретает очертания недостижимого, божественного счастья. Даря поэту огромную гамму ощущений, любовь не даёт ему только того, к чему он стремится всеми силами своей души – счастья взаимности. Именно поэтому в его лирике этого периода так много строк, рассказывающих о разочаровании поэта, о той горечи, которую ему пришлось испытать, узнав об измене или равнодушии той, которую поэт любил. Испытанная боль становится вечным спутником поэта, не дающим ему насладиться новым счастьем. Поэтому стихотворения, адресованные Варваре Лопухиной, всегда омрачены воспоминаниями о прошлых обидах и неверием в то, что счастье возможно. Юношеский период в жизни и творчестве поэта завершается стихотворением, в котором лирическая героиня перестаёт быть «богиней», «святыней», – она для этого слишком реальное, живое существо, и любовь к ней попрежнему наполнена страданием:
Она не гордой красотою
Прельщает юношей живых,
Она не водит за собою
Толпу вздыхателей немых.
И стан её – не стан богини,
И грудь волною не встаёт,
И в ней никто своей святыни,
Припав к земле, – не признаёт.
Однако все её движенья,
Улыбки, речи и черты
Так полны жизни, вдохновенья,
Так полны чудной простоты.
Но голос душу проникает,
Как вспоминанье лучших дней,
И сердце любит и страдает,
Почти стыдясь любви своей.
1832
Одним из кумиров Лермонтова был Шекспир (для чтения которого поэт овладел английским языком), и это стихотворение перекликается с 130м сонетом Шекспира:
Её глаза на звёзды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И чёрной проволокой вьётся прядь.
С дамасской розой, алой или белой,
Нельзя сравнить оттенок этих щёк.
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.
Ты не найдёшь в ней совершенство линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле.
И всё ж она уступит тем едва ли,
Кого в сравненьях пышных оболгали.
Перевод С.Маршака
Лермонтова с Шекспиром сближает то, что в образе любимой он подчёркивает её естественные, человеческие черты. Но если Шекспир никак не объясняет того, чем же привлекает его земная женщина, Лермонтов перечисляет всё то, что делает лирическую героиню стихотворения особенной, способной зародить в другом сердце любовь. Это её движения, улыбки, речи, черты, голос – всё то, что наполнено вдохновением и простотой.
Пройдёт совсем немного времени, и Лермонтов расстанется с последними иллюзиями, связанными с любовью. Его ждут новые разочарования, но и новые открытия в сфере чувства, которые наполняют сердце и лирику поэта мудростью.
К зрелой лирике Лермонтова относятся стихотворения, написанные им в период с 1837 по 1841 год.
Но может возникнуть вопрос о том, какие стихотворения о любви написаны поэтом в период с 1833 по 1836 год?
Это были годы больших перемен в жизни Лермонтова. Сначала, покинув Москву, где у него случалось множество юношеских романов, он окончил юнкерскую школу, потом погрузился в петербургский свет. В эти годы он вообще мало писал стихов, но только потому, что занимался более крупными жанрами: незаконченным остался роман, условно названный исследователями «Вадим», было создано три редакции драмы «Маскарад», поэт работал над поэмами и пьесами. Начиная с 1837 года к поэту приходит известность, он становится более зрелым и в человеческом, и в творческом плане. Позади глубокие, мучительные переживания, связанные с замужеством Вареньки Лопухиной (вышедшей замуж в 1835 году), новые увлечения, но самое главное – осмысление пережитого. Лермонтов вступил в новую фазу своей жизни, в которой любовная лирика наполнилась философским содержанием.
Между тем стоит отметить, что стихотворения, написанные в зрелый период, вообще только условно можно отнести к любовной лирике. Почти во всех стихотворениях на эту тему мотив любви возникает на фоне разговора о чёмто другом. Почему? Можно предположить, что какая-то часть стихотворений о любви не просто неизвестна, ведь множество рукописей Лермонтова либо пропало, либо до сих пор находится в семейных архивах, недоступных исследователям. Но имеет смысл предположить и другое: разочарование в любви было столь сильным, что поэт перестал доверять этому чувству. А перестал ли он его испытывать? Образы, интонации, отдельные фрагменты говорят о том, что поэт продолжал томительно и страстно любить, и любовь эта была чувством животворящим.
К 1837 году относится стихотворение «Молитва» («Я, Матерь Божия...»). Оно написано в трудные для поэта минуты, когда он ожидал отправки на Кавказ за стихотворение на смерть Пушкина. В стихотворении сливаются автор и лирический герой: это он сам, Лермонтов, готовясь к битве, к странничеству, у иконы Божьей Матери вспоминает и просит не о себе, а о той, которая ему дорога, он просит о счастье для той, с которой и не надеется встретиться, но счастье которой для него так важно. Высокое чувство этого стихотворения перекликается с пушкинским:
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам Бог любимой быть другим.
1829
Но если для Пушкина такое благословение любви с другим – мировоззренческая позиция, то для Лермонтова подобный альтруизм в отношениях – огромный шаг вперёд в сфере нравственного чувства.
В том же году написано стихотворение «Расстались мы...», но это текстологическая переделка стихотворения 1831 года «Я не люблю тебя; страстей...», кроме этого, стихотворение, скорее всего, представляет соою интертекст в смысле замысла: оно навеяно пушкинским «Я вас любил...» и элегией Е.А.Боратынского «Уверение».
В 1838 и 1839 годах Лермонтов о любви не писал, хотя, вполне возможно, эти стихотворения до нас просто не дошли.
Но в следующем, 1840 году поэт пишет стихотворение, которое даёт право предположить, что Лермонтов действительно не писал в эти годы стихотворений на тему любви.
Это стихотворение, поразившее современников (оно было опубликовано в сборнике стихотворений, вышедшем в том же 1840 году) и не перестающее вызывать интерес и споры исследователей. Речь идёт о стихотворении «И скучно и грустно...». Несмотря на его хрестоматийную известность, вспомним текст:
И скучно и грустно, и некому руку подать
В минуту душевной невзгоды...
Желанья!.. что пользы напрасно
и вечно желать?..
А годы проходят – все лучшие годы!
Любить... но кого же?.. на время –
не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? –
там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и всё там ничтожно...
Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, –
Такая пустая и глупая шутка...
Стихотворение, безусловно, относится к философской лирике медитативного плана.
Но о чём эти глубокие размышления лирического героя, чем вызваны такие пессимистические выводы, к которым он приходит в конце стихотворения? Ответить на эти вопросы поможет внимательное рассмотрение структуры текста: стихотворение состоит из трёх строф, значит в нём три смысловых центра.
Каждая строфа называет определённую сферу человеческой жизни: «желанья», «любовь», «страсти». И все эти сферы оказываются несостоявшимися: «что пользы... желать», «любить... но кого же?», «страсти... исчезнет».
Обращает на себя внимание то, что любовь занимает в этой структуре центральное место, а значит, именно вторая строфа оказывается ключевой. И то, что сказано поэтом о любви, и становится причиной того, что он
делает такой трагический вывод о жизни:
«А вечно любить невозможно». И в конце этой фразы стоит точка, хотя стихотворение перенасыщено многоточиями. Более того – это единственная точка, то есть единственное утверждение, которое не требует дальнейших размышлений (как и утверждение о том, что «...годы проходят – все лучшие годы!»).
Значит, «жизнь... / Такая пустая и глупая шутка...» только потому, что в мире не существует той вечной любви, о которой тоскует душа поэта. Любовь по-прежнему остаётся недостижимым идеалом.
Хотя выводы в стихотворении звучат горькие, они не категоричны. Это подтверждает метрическая система и синтаксическая организация стихотворения. В нём чередуется трёх- и пятистопный амфибрахий, и это чередование свидетельствует о смятении лирического героя.
Обилие вопросительно-восклицательных конструкций говорит о некотором эмоциональном взрыве, который вызван бурей в душе героя. А многочисленные многоточия диктуют определённую интонацию – речь героя прерывиста и за границами сказанных фраз остаётся ещё что-то. И само стихотворение заканчивается многоточием. Значит, вывод о жизни, сделанный лирическим героем в минуту «душевной невзгоды», не окончательный, и за этим многоточием просматривается перспектива будущего.
