Сейчас хороший фильм посмотреть все равно, что родниковой водой умыться. Вот только застать такое кино по телевизору - такая же удача, как родник в большом городе найти.
Радзинского в качестве историка я совсем не признаю. Его монологи о великих мира сего не только мне - даже дочери-школьнице показались больше театром, чем честным рассказом о реалиях. Однажды я с трудом достала нам билеты в зал Чайковского на его представление из цикла "Царство женщин", посвященное Екатерине II, и дочь вышла оттуда, глубоко разочарованной:
- Мама, какое отношение это имеет к истории?
А вот перед драматургом Эдвардом Радзинским я снимаю шляпу.
Потому что утром застала фильм "Еще раз про любовь".
Удивительно, но только сейчас я узнала, что Радзинский принес свою пьесу "104 страницы про любовь" Эфросу в Ленком, когда ему было всего 25 лет.
А в рукописи - 104 страницы.
"Я писал пьесу о любви. О том, как люди попадают в любовь, как под поезд".
У Эфроса в спектакле дебютировала его будущая Муза, а тогда юная выпускница Щукинки Ольга Яковлева.
Из книги Эдварда Радзинского "О себе". Обсуждение пьесы в Ленкоме в присутствии министра культуры Екатерины Фурцевой.
Я рассказывал правду, потому что я не писал пьесу про «шлюшку». Это была вечная история про молодого человека, который ведет ту обычную, веселую и легкую жизнь, которую во все времена вели и будут вести молодые люди. И которую люди пожилые будут именовать «распутством». Он вовлекает в эту жизнь случайную девушку и… и в нее влюбляется! И она тоже. История, тысячу раз рассказанная… и всегда новая. Но любовь – это обязательно пробуждение высокого, чистоты, это – бремя, страдание… Потому что, если этого всего нет, то это скорее следует назвать собачьей страстью, мощным сексуальным порывом… и прочим. Именно «прочим», но не любовью.
Потом министрами культуры перебывало много тухлых мужчин с тухлыми глазами. Их никогда нельзя было ни в чем переубедить. А вот она была женщиной. Прекрасной женщиной. В этом было все.
В этом, думаю, была и ее гибель.
Уже в начале моей длинной речи о любви она вся повернулась ко мне… Она слушала. И не просто слушала.
От напряжения я сразу охрип, и она подала мне воду.
– Не волнуйтесь, – говорила она нежно.
А я видел ее руки с рубцами от бритвы…
И когда я окончил, она долго молчала. Потом сказала:
– Как нам всем должно быть сейчас стыдно…
Я подумал, она скажет, «… что мы с вами не читали пьесу».
Она сделала паузу и сказала куда лучше:
– … Что мы с вами уже не умеем любить.
**********
Фильм, который я смотрела утром, Георгий Натансон снял спустя четыре года после театральной премьеры. Автор сценария тоже Эдвард Радзинский.
Об актрисе, исполнившей главную роль, которая мне, кстати, всегда казалась несколько возрастной для того, чтоб именовать ее девушкой (судя по датам, эту роль Татьяна Васильевна сыграла, когда ей было 35):
"И, наконец, она – Доронина… Нет, она теперь не играла случайную девочку с московской улицы, она была таинственной женщиной, у которой губы пересыхают от жажды любить".
Девочкой с московской улицы была Ольга Яковлева в спектакле Эфроса. Татьяна Доронина сыграла совсем другое.
Кстати, из той же книги Радзинского я узнала, что на роль Евдокимова пробовался Владимир Высоцкий: .
"... текст пьесы тотчас стал его текстом. Он порой говорил "от себя". А я уже не мог понять, где были его слова, где мои. Но начальство на "Мосфильме" – объединением руководил знаменитый Иван Пырьев – ультимативно не утвердило его на роль".
Однако, посмотрев еще раз фильм, я, во-первых, хочу снять шляпу перед режиссером Георгием Натансоном, талантливо снявшим простую историю.
А, во-вторых, поняла , чего мне не хватает в нынешнем кино! Интонаций, полутонов, не заметных с первого взгляда деталей, которые со временем начинаешь замечать и оторваться не можешь - в восторге от собственных открытий.
Как чудесен этот проход героев по летному полю, когда Доронина даже не бежит - семенит вслед за Лазаревым, пытаясь нагнать его то слева, то справа. Даже не надо объяснять, что они в преддверии крупной ссоры, вплоть до разрыва.
Боже, какая разная и впечатляющая до боли и смеха у них походка! Даже оператор не может оторваться, зараженный азартом наблюдения.
А как смотрит Евдокимов на Наташу, когда она поет песню, которой потом закончится фильм.
За ним - даже не за ней - хочется наблюдать бесконечно.
Потому что мужская любовь и нежность, демонстрируемая публично и так явственно - большая редкость во все времена.
И, наконец, лицо Наташи, когда она провожает Евдокимова на опасный, по его словам, эксперимент.
Совсем иначе видишь ее глаза, полные слез.
Мы-то знаем, что это последний взгляд, исполненный любовью...
Как родниковой водой умылась.
Жаль, почти не встретишь нынче родников.
