Начало читайте здесь
Что же представляет собой окончание «Русалки», «записанное со слов автора» «одарённым Зуевым»?
Наверное, для того чтобы поверить или не поверить в его подлинность, нужно прочитать – и сайт «МК» публикует «Продолжение пушкинской “Русалки” по версии Дмитрия Зуева». И на том, как говорится, спасибо.
Читаем, к примеру, как Русалочка объясняет Князю, кто она:
Не знаешь?… Дочь твоя,
Русалочка. Припомни, говорила
Прощаясь мать: “Нельзя чтобы на веки
Расстались вы; что шутку шутишь; что
Ребенок твой под сердцем шевельнулся”…
— Ах, в кустике там птенчик встрепенулся!…
— Но кинул ты, уехал, и она
В Днепр бросилась, русалкой вольной стала,
В Днепре меня, малютку, родила,
Сребристою волною спеленала,
Русалочкой, княжною, назвала
И за тебя любила и ласкала.
Не знаю, как вам, дорогие читатели, а мне уже достаточно этой реплики, чтобы усомниться в подлинности «продолжения». Во-первых, вспомним, что у Пушкина рифмованные строки – лишь в песне русалок да в одной-двух прибаутках Свата. Русалочка же вдруг заговорила в рифму (и, видимо, именно для рифмы появился неведомо зачем встрепенувшийся птенчик). К тому же окончание реплики по строю прямо скопировано со знаменитого «Тень Грозного меня усыновила». Во-вторых, уже здесь мы видим совершенно неприемлемый для Пушкина пересказ, а затем и откровенные повторы подлинных строк. Так, позднее Русалочка скажет о Князе:
И о душе молиться просит их.
Но как молиться, я того не знаю…
Но ведь это уже откровенный перепев пушкинского «А что такое деньги, я не знаю». Не такими ли откровенными повторами объясняется отмеченная компьютером близость к Пушкину?
Встретится в «окончании» и ещё немало пересказов пушкинского текста…
Так что же всё-таки должно было быть в «Русалке» по мысли «одарённого Зуева»?
После подробного отчёта Русалочки отцу о том, что ей велено передать (поэтический уровень, я думаю, вы уже оценили), она зовёт его с собой: «Пойдём же к ней в наш терем вод прозрачных». Потрясённый князь («Дочь! Боже, дочь русалка!») берёт её на руки и целует, но тут на него бросается неожиданно появившийся Мельник:
Не ласкою ль обманной,
Как дочь мою, и внучку погубить
Замыслил?… Прочь! Будь проклят!… Прочь, оставь!
Не оскверняй невинных уст ребенка
Нечистых уст твоих нечистой лаской.
У ворона — я ворон — клюв остёр,
И когти есть: он защитит сумеет…
Русалочка зовёт на помощь мать: «Мама! Мама! Злой дедка обижает!… Скорее, мама, помоги!»
Поднявшаяся со дна Русалка проклинает и прогоняет Мельника, а затем обращается к Князю, упрекая его:
Румянец ты украл, покрыл позором;
От слёз угасли очи, горьких слёз!…
Уста поблёкли, жаждой поцелуя
Палящею, ревнивою томясь,
И день и ночь проклятья повторяя.
Ничего не напоминает? Я вспомнила другого автора, Зуеву, без сомнения, знакомого: «Посмотри на лицо: она вывела румянец своими нечистыми чарами с щёк моих… а на очи мои, посмотри на очи: они не глядят от слёз...»
Однако сейчас Русалка «увидела, забыла оскорбленья», хочет вновь любить,
Но поцелуй мой — смерть. Прощай, беги,
Будь счастлив, князь, с подругой молодою,
Меня и дочь на веки позабудь!…
Но Князь бросается в Днепр вслед за скрывшимися под водой матерью и дочерью:
Нет, не разлучусь с тобою,
Жить без тебя, без нашего ребёнка
Не в силах… Лучше смерть в твоих объятьях!…
Но и это ещё не конец. В следующей сцене после большого хора Русалок (явного подражания тому, что был в четвёртой сцене у Пушкина) появляются «Охотники, посланные для розыска Князя» (среди них выделен «Старший охотник, любимец Князя»), и долго обсуждают прошлые дела.
Только вот простите меня, но никак не допускаю, что Пушкин мог написать эдакое. В ответ на реплику одного из охотников, что «слюбился князь, не праздною оставил, как под венец пошёл с княжною», а девушка погибла, этот самый Любимец заявит:
Сказки. Непраздною… погибла… важность!
По-твоему что ж? Целый век любиться
С немилою голубкой должен князь?…
По-моему, сама подговорилась:
Князь молод и горяч, красавец безотказный,
Богат и щедр. Должна быть рада дура!
Не конюх, князь её бабёнкой справил.
Не комментирую. Приличных слов нет. Ну, а затем (после ещё немалых препирательств Охотников) к ним выйдет из воды Русалочка и сообщит:
Князь велел
Отдать кольцо венчальное княгине;
Сказать, что к ней он боле не вернётся,
Что в тереме подводном будет жить
С царицею русалок, что вольна
Княгиня тем кольцом с другим венчаться,
Что слугам шлёт прощанье вековое
И о душе молиться просит их.
И охотники спешат к Княгине, не преминув по дороге споткнуться о труп Мельника, умершего, очевидно, от проклятия дочери.
Но нет! Ещё не все умерли. И последняя сцена – «Светлица терема». Княгиня будет очень долго рассказывать Мамке про свой страшный сон, в котором ей и Князю в церкви пропели «Со святыми упокой», а позже она увидела Князя, венчающегося с другой.
Вот тут-то Охотник-любимец и появится, и подаст ей кольцо, отчего Княгиня сразу умрёт, а окончится драма словами Мамки «В сонм Ангелов прими её, Всевышний!»
Простите, конечно, за несколько ироничный пересказ, но по-другому не могла. И не могу поверить заявлениям Зуева, что именно эта, заключительная, часть «Русалки» так восхитила слушателей, что они умолили Пушкина прочесть её дважды. По-моему, верно заметил А.С.Суворин: «Допустить, что Пушкин написал эту сцену так возмутительно плохо, значит допустить, что в конце своей жизни Пушкин весь выдохся, потерял не только свой талант, но даже чувство стихотворной речи и превратился в жалкого стихокропателя и компилятора из собственных своих произведений».
На вопрос потомка Зуева «Ну сами посудите, для чего было бы генералу, преподавателю военной академии, коим уже в солидном возрасте стал Дмитрий Павлович Зуев, на старости лет мошенничать?» - ответ дал знакомый Зуева, чьё письмо я цитировала в предыдущей статье. Помянув «детскость Зуева, ограниченность его умственного кругозора, ненасытное тщеславие во всём, что относилось к его стихотворениям», он скажет: «А вот какая цель, надо думать, была у покойного стихотворца Зуева : “так как стих мой,— полагал он,— безупречен во всех размерах и нисколько не уступает стиху Пушкина по наружному виду, то, не отступая от смысла неоконченной поэтом «Русалки», я докончу её собственным изложением и, рассказав историю, будто бы происшедшую в кабинете Губера, отдам это окончание поэмы на рассмотрение читателей, которые наверное не заметят разницы между моими и Пушкинскими стихами и примут окончание «Русалки» за наличную монету. Когда же такое признание состоится и дело о дополнении «Русалки» будет сложено в архив, тогда я спустя некоторое время объявлю, что это дополнение—моё, а не Пушкина, что рассказанная мною история записи с «памяти»—вымысел, и публика ахнет от удивления, невольно признав во мне талант, Пушкину не уступающий”». Что ж, может быть, и так.
И, конечно, нельзя не вспомнить эпиграф к «Суворинскому» сборнику (мне о нём уже напомнили мои комментаторы) – слова незабвенного Хлестакова, что он с Пушкиным «на дружеской ноге», а также очень нравящееся мне восклицание того же героя в опере В.С.Дашкевича – «Это с Пушкиным мы сочинили вдвоём!» Очевидно, и Зуев считал, что сочиняет «вдвоём с Пушкиным».
Родственник Зуева объясняет его столь долгое «хранение тайны» (даже когда открывали памятник Пушкину, промолчал!) тем, что в ту пору был жив его брат Пётр Павлович, который мог заявить о подделке (отметим ещё, что дождался Зуев и смерти всех знакомых Пушкина), и заключает: «Пётр Павлович умер в 1895 году. Конец “Русалки” издан в 1897 году. Дмитрий Павлович умер в 1898 году. Будем надеяться, что незаконнорождённое детище Дмитрия Павловича умрёт в 1900 году». Не умерло, однако!
************
Ну и напоследок. Есть ещё одно «окончание» - и написал его В.В.Набоков. Сначала оно должно было войти составной частью в роман «Дар», но затем Владимир Владимирович переработал его и напечатал отдельно.
По сравнению с другими «продолжателями», Набоков очень краток и не очень жесток: практически сразу после встречи Русалочка уводит Князя в Днепр (а больше никто не умирает):
Русалочка:
Ты наш, с тех пор
как мать мою покинул и тоскуешь.
На тёмном дне отчизну ты узнаешь,
где жизнь течёт, души не утруждая.
Ты этого хотел. Дай руку. Видишь,
луна скользит, как чешуя, а там…
Князь:
Её глаза сквозь воду ясно светят,
дрожащие ко мне струятся руки!
Веди меня, мне страшно, дочь моя…
(Исчезает в Днепре).
А вот дальше, после хора русалок, - изумительная ремарка: «Скрываются. Пушкин пожимает плечами».
И мы тоже пожмём плечами, прочитав эти «продолжения». И вспомним слова критика XIX века К.П.Медведского: «Возвращением князя “к грустным берегам” и его тоской о прошлой любви завершается драма, составляющая всю прелесть “Русалки”. Нам не показалось бы странным, если бы поэт именно здесь и расстался с героем своей повести, как расстался с Онегиным “в минуту, злую для него”. В смысле фабулы бессмертный роман Пушкина нельзя назвать оконченным, но в смысле заключённой в нём художественной идеи он закончен с поразительным мастерством и замечательным чувством меры».
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
