Она уехала и, не предупредив его, вышла замуж за другого, а он, видимо, осерчал, раз, увидев ее шесть лет спустя, написал о ней так недобро:
"Вчера здесь дебютировала Арто, которая потолстела до безобразия и почти потеряла голос, но талант взял свое".
Однако в воспоминаниях его друга, который однажды видел его реакцию на появление певицы в Большом театре, я прочитала:
"При появлении артистки на сцене он закрылся биноклем и не отнимал его от глаз до конца действия, но едва ли много мог видеть, потому что у него самого из-под бинокля катились слезы, которых он как будто не замечал".
А спустя еще несколько лет они увиделись в Германии. И он был "невыразимо рад ее видеть". Они общались. И ни словом не коснулись прошлого.
В одном из писем она попросила его написать для нее романс, пообещав "за недостатком голоса" вложить в него всю душу.
Он написал шесть романсов. Она была в восторге. Но самое больше впечатление произвел на нее первый.
Слова в нем были такие:
Не верь, мой друг, не верь,
Когда в порыве горя
Я говорю, что разлюбил тебя.
В отлива час не верь,
Не верь измене моря,
Оно к земле воротится, любя.
Впервые он увидел ее во время гастролей в России, когда ему было 28. И был очарован абсолютно.
Вскоре мы воспламенились друг к другу весьма нежными чувствами, и взаимные признания немедленно за сим воспоследствовали. Само собой, что тут возник вопрос о законном браке, которого мы оба с ней весьма желаем и который должен совершиться летом, если ничто тому не помешает. Но в том-то и сила, что существуют некоторые препятствия.
В одном из писем я с изумлением увидела, что оказывается в 28 лет тогда можно было считаться "слишком молодым для женитьбы". Потом заметила, что разницу в возрасте, которая составляла 5 лет, он слегка подправил, обращаясь к отцу за благословением.
Отец ответил ему:
"Я радуюсь, радуюсь, как отец взрослого сына или созревшей дочери, на предполагаемый брак достойного на достойнейшей. Ты любишь, и она любит, ну, и дело в шляпе, но ах.., это проклятое но! ... а ведь, действительно, надо думать, надо разобрать все это по косточкам, надо развязать этот гордиев узелок по ниточкам. Дезире, т.е. желанная, непременно должна быть прекрасна во всех отношениях, потому что мой сын в нее влюбился, а сын мой человек со вкусом, человек разумный, человек с дарованиями, и, судя по характеру, он должен избрать себе жену тех же свойств. О летах тут речи нет, оба вы уже возмужалые, а два года разницы не значат тут ничего, а что касается до состояния и положения каждого из вас, то об этом мы рассуждать не станем. Ты артист, она тоже артистка, оба вы снискиваете капитал из ваших талантов, только она уже снискала себе и капитал, и славу, а ты едва только начинаешь снискивать и, Бог знает, достигнешь ли того, что она имеет. (...) Ты горд и тебе неприятно, что еще не приобрел настолько, чтобы содержать жену, чтобы не зависеть от ее кошелька. Да, друг мой, я понимаю тебя, это горько, неприятно, но если ты и она в одно время станете трудиться и приобретать, то вам не завидно будет: иди ты своей дорогой, она пусть идет своей и помогайте друг другу, ни тебе, ни ей не следует сходить со своей колеи до тех пор, пока не накопите настолько, чтобы сказать: это мы, это наши общие труды."
Отец боялся, что женившись за чужеземке, которая не хотела переезжать в Санкт-Петербург, сын забудет себя и начнет таскаться за ней по всей Европе. Да и друзья, увидевшие в нем талант, быстрее собственного отца (меня поразило его сомнение - "достигнешь ли того, что она имеет"), вовсю начали отговаривать его.
Хотя воля отца прозвучала сильнее.
Вот здесь возникает прямая аналогия с Тургеневым:
"Сделавшись мужем знаменитой певицы, тебе предстоит жалкая роль ездить с ней по всем углам Европы, жить на ее счет и будто отвыкнешь через это работать в свою пользу".
Но речь не о Полине Виардо, а о ее ученице Дезире Арто.
Она пела его романсы в Париже. Сообщала ему постоянно об их растущем успехе. Просила написать оперу, подобрала либретто.
А он отвечал:
"Спасибо, тысячу раз за то, что Вы пели мои романсы. Я у Ваших ног, целую Ваши дорогие руки".
Вскоре его не стало.
Я привела лишь крошечную часть их переписки. А уж всю боль, что пережил композитор, передать не сможет никто.
Вот, кстати,этот самый романс, что нравился Дезире больше всего. Я слышала исполнение Галины Вишневской, которой аккомпанировал сам Ростропович. Оно показалось мне прекрасным, но чересчур экзальтированным. Поэтому предложу вам подзабытую ныне Тамару Милашкину.
Написала я это всё, потому что услышала о том, что фильм Кирилла Серебренникова вошел в основную программу Каннского кинофестиваля.
Ему кажется, что он снял его о том человеке, историю которого я вам сейчас рассказала.
А речь, как вы уже догадались, о Петре Ильиче Чайковском.
