Уважаемый читатель, Вашему вниманию предлагается продолжение статьи, опубликованной ранее.
Ожидание его не обмануло. Вера, во-первых, оказалась исключительно умной, красивой и изящной девушкой, во-вторых, совершенно не похожей ни на один портрет, нарисованный им в своем воображении. Она осталась совершенно равнодушной к его столичному дендизму, к его живописи, к его вниманию, к попыткам установить короткие отношения и, даже, сторонилась его. Предназначенная ей роль прилежной ученицы не шла к ней. Он решил отомстить ей притворным невниманием и холодностью, и тут не преуспел. Интереса с ее стороны к нему как не было, так и нет. Попытался втянуть ее в разговоры о новых людях и новых идеях, произведенных на свет новым же временем, располагая блеснуть при этом свободой слова и мысли, но и здесь не достиг желаемого, споткнувшись на полном отсутствии интереса к подобным вопросам со стороны предполагаемой ученицы; все попытки «развить» ее решительно ею пресекались.
Вопрос, что такое Вера? оставался неразрешенным. Зато положительно решился вопрос по поводу деревенской скуки: на смену ей явилась «страсть», в этом случае в значении «любовь». К кому? Разумеется, к Вере. Начались бесплодные мучения, тягостные сомнения, занудные беседы и бесполезные попытки овладеть вниманием девушки; в общем, все то, что так хорошо знакомо почти всякому молодому человеку в известном возрасте.
Но какой все-таки мастер Гончаров! Как заботливо, как художественно выписаны пейзажи, бытовые картинки, действующие лица, благо, что чрезвычайно широко раздвинувшиеся рамки романа позволяют это делать. Какое благожелательно-спокойное, уравновешенное, уважительное отношение к собственному творчеству, к людям, которыми он населил свой роман. Какая прелесть бабушка, Татьяна Марковна; как она при всем своем внутреннем домострое и при всех гостях, приглашенных ею на «именинный» пирог, «отрапортовала» важного сановника, его превосходительство, Нила Андреича Тычкова, вздумавшего глумиться над гостьей, пустой и легкомысленной Полиной Карповной; как она, неожиданно для себя самой, встала под знамена племянника, затеявшего ссору с его превосходительством.
А второстепенные персонажи! Один Опенкин Аким Акимыч чего стоит. Вот послушайте. Вдруг снаружи, со стороны проезжей дороги, раздался и разнесся по всему дому чей-то дребезжащий голос: «…Приими под гостеприимный кров твой странника, притекша издалече вкусить от твоея трапезы и укрыться от зноя полдневного! Дома ли богом хранимая хозяйка сей обители?.. И возница и колесница дома, а стало быть, и хозяйка в сем месте или окрест обретается. Посмотрим и поищем, либо подождем, дондеже из весей и пастбищ, и из вертограда в храмину паки вступит».
Возвращаясь к любовной истории Райского и Веры, следует отметить два обстоятельства. Первое: Вера не любит Райского, более того, сердце ее занято другим человеком (кто он – узнаете позже). Второе: страстная любовь к Вере не помешала Райскому переспать с хорошенькой женой своего школьного товарища. Справедливости ради следует отметить, что инициатива в этом случае полностью принадлежала слабому полу. Ни первое, ни второе не излечили нашего героя. Любовь или «страсть» продолжала мучить его, много раз переходил он от надежды к отчаянию, много раз доставал с чердака свой чемодан, собираясь в Петербург и далее за границу, и столько же раз возвращал чемодан обратно на чердак. Время шло, Вера не только не становилась ближе, но даже, как будто отдалялась от него.
Иногда, напротив, она становилась ласкова к нему, охотно гуляла и непринужденно беседовала, даже кокетничала слегка, роняя тем самым зерно надежды в его (здесь хочется написать – истерзанную страстью) душу. На самом-то деле она просто баловалась, играла с ним, наученная Марком Волоховым (вот я и проговорился), который и пользовался ее расположением. Пожалуй, и любовью. За Веру обидно – полюбила такого дурака. Оно, конечно, «новый» человек, но – дурак! Причем дурак деятельный и самоуверенный, то есть самая опасная разновидность дурака. Вот полюбила же Наташа из «Униженных и оскорбленных» дурачка, княжеского сынка, совершенно никчемного человека. Чужая душа – потемки, а женская – особенно. Волохов – такой же никчемный, но на свой лад. «Новый» человек (читай: народоволец, или около того) для «нового» дела – запрещенные книги раздавать семинаристам, да проповедовать поповнам, что замужество де устарело. Райский-то будет поприличней. Причем, во всех отношениях.
Ах, какие волнующие диалоги происходят между Райским и Верой, между Волоховым и Верой, и другими, и в каком количестве, и какие пространные – на десятки страниц. Вот уж раздолье для чувствительных натур.
Но, полагаю, пора приближаться к концу.
Умная и своенравная Вера, полюбив Волохова в надежде перекроить его на свой лад (а он полюбил ее в надежде перекроить на свой), все-таки оступилась, но, оступившись, немедленно включила задний ход, поняв, что совершила безрассудный поступок. Расставание далось ей очень непросто, да еще добавились угрызения совести, стыд, чувство вины перед бабушкой, от которой она утаила и роман свой и бесславное окончание его. В конце концов все выплыло наружу, пошли сплетни… Бабушка серьезно занемогла от огорчения, Вера – тоже, по совокупности причин. В свое время последовала сцена примирения между бабушкой и Верой, которую без слез (серьезно!) читать невозможно.
Помаленьку все как будто устаканилось: Марфенька счастливо вышла замуж и зажила своим домом, Волохов завербовался юнкером на Кавказ, бабушка с Верой оставили Малиновку и уехали в имение бабушки Новоселово, чтобы забыться, Райский с той же целью отбыл за границу. А заодно, забросив живопись и роман, поучиться … скульптуре. По прочтении остается приятное ощущение, что это не конец истории.
Уважаемый читатель! Если Вас заинтересовало это произведение, Вы можете найти его в бумажном, либо электронном виде или в форме аудиокниги.
