Кто в России представляет один из самых демократичных и в то же самых сложных жанров— стрит-фотографию? Оказывается, если присмотреться, можно увидеть множество различных подходов и пониманий этого явления — от репортажного до философского.
Всеволод Тарасевич — самый разносторонний из классиков советской фотографии, в течение карьеры не раз радикально менявший свой художественный язык. В 1950-х годах Тарасевич — один из главных фоторепортеров в стране, он работает в АПН (агентстве печати «Новости»), а его снимки публикуются в крупнейших изданиях — «Огонек», «Советский Союз», Soviet Life.
Стоит понимать специфику фотографической иллюстрации тех лет: чаще всего журнальные очерки рисовались еще в редакции, притом рисовались в буквальном смысле: придумывались сюжеты, карандашом набрасывались схемы кадров, художник даже мог заранее дать фотографу компоновку его кадров на журнальных полосах. После этого перед фотографом стояла задача найти нужные типажи и организовать соответствующую обстановку — конечно, ни о каком пойманном «решающем моменте» речь и не шла.
Однако к концу 1950- х в советской фотографии намечаются серьезные изменения. В первую очередь связанные с политической обстановкой — хрущевская оттепель и курс на десталинизацию, обозначенный на ХХ съезде КПСС, требовали нового визуального языка, более динамичного и живого. В СССР показывают работы актуальных западных художников (в 1956 году в ГМИИ с успехом проходит выставка Пабло Пикассо, а в 1959-м — на Американской выставке в Сокольниках зрители увидели картины Марко Ротко и Джексона Поллока) и фотографов. В страну регулярно приезжают репортеры из Magnum Photos — Анри Картье-Брессон, Эллиотт Эрвитт, Корнелл Капа.
Всеволод Тарасевич стал одним из первых советских фотографов, заразившихся новым видением — движением к освобождению от однотипных сюжетов и набивших оскомину композиционных и световых решений. Сам фотограф очень точно описывает момент внутреннего перелома: «В журналах появлялись многочисленные работы "под репортаж". В те же поставленные или разыгранные сюжеты стали вводиться случайные детали, в кадре появлялись нерезкие крупные пятна, смазанное движение и прочие "шумы", как называл подобные штучки один из фотографов. Шумы должны были служить доказательством съемки "по ходу". Перестройка шла медленно. Говоря о себе, должен признаться, что в какой-то период я оказался солдатом без оружия. Снимать как прежде уже не мог, а как хотелось — еще не умел».
Перестроившись, Тарасевич становится главным выразителем оттепели в фотографии. Его умение снимать событие в динамике, эмпатия и дар передавать атмосферу происходящего прекрасно соответствуют новому времени искренности, раскрепощенности и нетерпимости к фальши, а съемки ночного Ленинграда Тарасевича стали такой же визитной карточкой российской фотографии, как цикл «Ночной Париж» Брассая — французской.
