31 марта по новому стилю исполняется 140 лет со дня рождения Корнея Ивановича. Его обожали дети и не любили критики.
«Мойдодыр», «Бармалей», «Тараканище», - вряд ли найдется хоть один взрослый, который не знал этих сказок сам и не читал их своим детям. Корней Иванович и по сей день самый издаваемый детский автор. Но знаете ли вы, что его творчество, (а для детей он начал писать довольно поздно, к тому моменту уже став известным литературным критиком) современники называли «болтовней и мутью».
Цензурные придирки были и раньше. «Муху-Цокотуху», например, считали крайне мещанским произведением. Но маховик ненависти завертелся началось в 1928 году, когда Надежда Крупская опубликовала в «Правде» разгромную статью «О "Крокодиле" Чуковского».
Надо ли давать эту книжку маленьким ребятам? Крокодил... Ребята видели его на картинке, в лучшем случае в зоологическом саду. Они знают про него очень мало. У нас так мало книг, описывающих жизнь животных. <...> Но из "Крокодила" ребята ничего не узнают о том, что им так хотелось бы узнать. Вместо рассказа о жизни крокодила они услышат о нем невероятную галиматью. <...>
Изображается народ: орет, злится, тащит в полицию, народ — трус, дрожит, визжит от страха. <...>
Что вся эта чепуха обозначает? Какой политической смысл она имеет? Приучать ребенка болтать всякую чепуху, читать всякий вздор, может быть, и принято в буржуазных семьях, но это ничего общего не имеет с тем воспитанием, которое мы хотим дать нашему подрастающему поколению.
Такая болтовня — неуважение к ребенку. Сначала его манят пряником — веселыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдет бесследно для него.
Я думаю, «Крокодил» ребятам нашим давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть.
Эта статья будто дала отмашку к травле. В один момент все стихи и сказки Корнея Ивановича, которыми зачитывалась ребятня, стали неугодными. Апофеозом, спустя год, стала резолюция общего собрания родителей Кремлевского детского сада под названием «Мы призываем к борьбе с "Чуковщиной"».
Чуковский и его единомышленники дали много детских книг, но мы за 11 лет не знаем у них ни одной современной книги, в их книгах не затронуто ни одной советской темы <...>. Наоборот, у Чуковского и его соратников мы знаем книги, развивающие суеверие и страхи , восхваляющие мещанство и кулацкое накопление<...>.
Поэтому мы, родители Кремлевского детсада, постановили: не читать детям этих книг <...> Призываем другие детские сады, отдельных родителей и педагогические организации присоединиться к нашему протесту.
Сейчас бы это назвали «культурой отмены». Тогда таких понятий не было - книги Чуковского просто запретили. Не помогло даже коллективное письмо Федерации писателей Луначарскому. В каждой работе Корнея Ивановича, находили что-то неправильное. Даже сборник, переведенных им английских песенок «Котауси и Мауси» назвали «ярким образцом небрежности, сюсюканья и бессодержательности», который «закрепляет неправильности языка, встречающиеся у детей и мешает развитию их речи».
Чуковский очень переживал. «Само мое имя стало ругательным словом», - это из заметок в его дневнике. В конце 1929-го он идет на отчаянный шаг и публикует в «Литературной газете» покаянное письмо, в котором отрекается от всех своих детских произведений. Спустя 30 лет Чуковский напишет: его буквально уговорили это сделать.
У меня в семье были больные, я был разорен, одинок, доведен до отчаяния и подписал составленную этим подлецом бумагу. В этой бумаге было сказано, что я порицаю свои прежние книги: "Крокодила", "Мойдодыра", "Федорино горе", "Доктора Айболита", сожалею, что принес ими столько вреда, и даю обязательство: отныне писать в духе соцреализма и создам "Веселую Колхозию". <...>.
***
Всю свою жизнь потом Чуковский будет раскаиваться в своем поступке. Он совпадет с большой трагедией в жизни писателя: его младшая дочь 9-летняя Мурочка заболеет туберкулезом, который убьет ее меньше чем за 2 года. Корней Иванович всю оставшуюся жизнь считал это возмездием за свое малодушие.
«Веселую Колхозию» писатель так и не напишет. К весне 1930-го он поймет, что совершил ужасную ошибку: единомышленники от него отвернутся, а выгоды от этого, как он его называл, ренегатства не получится. Его сказки критиковали вплоть до самой смерти Чуковского, называя их «пошлой и вредной стряпней».
