Исправник распорядился перенести Захара снова в избу. Плотника разместили на столе. Иван Капитонович потрогал руку "нежити" и ощутил, что она не закостеневшая. Иван Капитонович велел всем, кроме Парфёна, выйти из горницы.
— Сейчас я намерен допросить плотника и ты мне поможешь! — тон исправника не допускал никаких возражений, да и как мог возразить ему онемевший Парфён?
— Ответы Захара пиши на дощечке, — продолжал исправник, — протягивая Парфёну ошлифованную дощечку и угольный карандаш. Парфён отвернулся.
— Слушай, мил человек, бери, не выделывайся! Обет твой нисколько не будет нарушен! Ты сам слышал, что сей человек не покойник, хотя и не живой. Так что... Ты уж мне помоги, а после ступай на все четыре стороны!
Парфён нехотя взял дощечку, карандаш, и сел у головы плотника. Рязанцев начал допрос.
— Захар, Егоров сын, ведаю, что ты меня слышишь! — торжественно начал он, — я буду спрашивать, а ты отвечай! Я есть лицо уполномоченное самой Государыней! Итак, первое: откуда ты вернулся?
Плотник лежал недвижим. Ни дать, ни взять, покойник. Исправник посмотрел на Парфёна. Тот тоже сидел, закрыв глаза. Рука, держащая карандаш, покоилась на дощечке.
— Что, не можешь говорить? Али не хочешь? — начал раздражаться исправник,— ну так знай: коли не заговоришь, мы с тобой управим, как Лукерья-травница говорила: отсечём тебе башку, да закопаем на рассвете, как всамделишного упыря!
Исправнику показалось, что веки Захара дрогнули. Воодушевившись этим фактом, он продолжал, повышая голос:
— Пожалуй, так и сделаем. Но сперва сердце пробьем осиновым колом! Православные, проходя мимо, будут плевать на твою могилу, никто и словом добрым не помянет!
Парфён уронил карандаш.
— Ну? Отвествует? — спросил с надеждой исправник.
Парфён написал и показал исправнику дощечку: "Убейте, молю".
— Это ещё что? — недовольно прошептал Иван Капитонович, — а ну давай, спроси его о том, есть ли окрест ещё такие, как он?
"Да",— написал Парфён и поднял на исправника покрасневшие глаза.
— Где они? — подался вперед исправник и глаза его загорелись,— мы обшарили весь твой погреб, куда ты меня зазывал, и ни черта там не нашли, кроме паутины и гнилой репы!
Не дождавшись ответа, Рязанцев вскочил с места и схватив Захара за рубаху, сильно тряхнул его. После, одумавшись, отпустил и накинулся на Парфёна:
— Дознайся у него, где остальные! — орал Иван Капитонович, но Парфён смотрел расширенными от ужаса глазами за его спину. Обернувшись, исправник увидел, что Захар затрясся, а из носа и ушей его потекла чёрная кровь. Плотник привстал на локтях, но снова упал и вытянувшись, затих. Мёртвые глаза глядели в потолок.
Исправник достал платок и брезгливо стёр несколько чёрных капель, попавших ему на манжеты. Парфён в ужасе смотрел на плотника.
"Умер" — написал он на дощечке, и почти одновременно повторил это слово вслух. Речь вернулась к нему.
— Вижу, не слепой! — проворчал Иван Капитонович, — а к тебе братец мой, речь вернулась? Эх, не успели выходит, мы этого мертвяка допросить, прокололись изрядно!
Парфён опустил голову.
— Ты мне, вижу, чего-то не договариваешь, а? Что тебе сказал плотник? Чего ты мне не доложил?
— Ничего... я всё написал, — Парфён смотрел под ноги, — смерти он просил, страдалец. Стало быть, отмучился! — Он медленно перекрестился.
— Ладно. Оставим это до поры. Какие мысли? Что сам думаешь, откуда Захар здесь появился, ведь не было его? Почему, зачем?
Парфён пожал плечами. В дверь постучали. Вошёл секретарь.
— Ваше высокоблагородие! Там Марфа пришла, спрашивает не пора ли накрывать к ужину. Зайти хотела, но я не пустил. Не для бабских очей это... — он кивнул на тело на столе.
— Отчего же? Марфа обладает живым умом. Это может быть полезным даже. Пусть заходит. Она же местная, может наведёт нас на какую мысль, — сказал Рязанцев.
Зашла Марфа и сразу взгляд её упал на лежащего на столе Захара. В потьмах нельзя было хорошенько разглядеть выражение её лица, но она во всяком случае не завизжала, не закрыла лицо руками.
— Я хотела спросить, пора ли на стол собирать...— чужим, незнакомым голосом сказала Марфа, не в силах отвести взгляда от покойника.
— Оставь пока. Вот, погляди-ка на этого человека. Знаком он тебе?
Марфа подошла к столу и закрыла покойнику глаза.
— Это плотник, дядя Захар. Покойный мой батюшка с ним дружбу водил.
— Так. И что ещё можешь сказать про Захара?
— Ничего... я его не помню совсем.
— Ай-яй-яй... ну да ладно, ступай, — в голосе Иван Капитоновича послышалась теплота, — к ужину пока не собирай, я Василия пришлю, как закончим. Вася, что там доктор из Просолова, не прибыл?
— Так точно, прибыл, дожидается! — отрапортовал Онопченко.
— Что же ты молчишь? Давай его сюда, мигом! — закричал Иван Капитонович.
— Я могу идти? Вы обещали, — подал голос Парфён, проводив глазами Марфу.
— Нет, голубчик, прости, но теперь я от себя не отпущу, покуда ребус не решён до конца. И не проси! — недобро усмехнулся Рязанцев.
Вернулся Онопченко с доктором. Тот более походил на лесовика, чем на лекаря. Над тёмным, словно высеченным из дерева лицом белели кустистые брови.
— Здравствуйте, любезный, мы уж заждались вас! — ласково сказал исправник.
— Добрый вечер, господа! — вошедший поклонился Рязанцеву, — где тело?
— Да вот оно, взгляните. Ждём с нетерпением вашего вердикта! Нас интересует всё: отчего умер, когда.
Доктор подошёл было, но вдруг, побледнев, отскочил:
— Боже мой! У трупа явные признаки чумы! Его необходимо сжечь! Немедленно! Мы все в опасности!
— Вы ошибаетесь, дорогой доктор, — начал было Рязанцев, но тот словно не слышал его, от страха позабыв субординацию:
— Сжечь немедленно! Всех, кто прикасался к телу — под строжайший карантин!
— Молчать! — гаркнул вдруг Иван Капитонович, — Я здесь командую!
Повисла тишина нарушающаяся лишь голосами с улицы.
— Я если позволите... — начал доктор,
— Не позволю! — сверкнул глазами Рязанцев, — Онопченко! Под стражу его! Ишь, умник выискался!
Поникшего доктора привязали к росшему у околицы старому вязу. И поставили охрану.
Когда Василий вернулся, Иван Капитонович, подсвечивая себе свечой, осматривал новопреставленного Захара.
— Мне доводилось видеть признаки чумы, — сказал он не оборачиваясь, — у нашего плотника я их не наблюдаю. Почему этот доктор так настойчиво предлагал нам сжечь тело? Что это? Невежество али злой умысел, как думаешь, Василий?
— Я в медицине ничего не смыслю, Ваше высокоблагородие, — отвечал Василий, — но этот доктор дюже странный. Я позволил себе открыть саквояж, с которым он явился... содержимое его, как бы это...
— Где? Где этот саквояж?
Василий бросился из комнаты, было слышно, как он гремит в сенях. После он появился бледный и заикаясь, произнёс:
— Был, ей-богу был! А теперича нету...
— "Теперича нету!" — передразнил его Рязанцев скорчив лицо, — что там было внутри? Ну?!
— Была там склянка тёмного стекла... я хотел открыть, но она не открывалась, я думал после... на склянке череп с костями, мож яд какой.
— Что же ты, баранья твоя голова, сразу не принёс саквояж сюда? На кой ты его в сенях-то оставил? — нахмурился исправник.
— Не знаю! Не знаю, Ваше высокоблагородие! Словно... наваждение какое на меня нашло!
— Эх, ты! — с досадой махнул на секретаря исправник.
Тут дверь распахнулась и показалось рябое лицо.
— Разрешите обратиться!
— Разрешаю.
— Лекарь тут до вас, Михайла Крымский-Заступайло! Из Просолова! — отрапортовал солдат.
— Крымский-Заступайло? Из Просолова? — Исправник и секретарь переглянулись.
Прибывший доктор оказался маленьким, неприметным мужчиной с обиженным лицом. Возможно, что выражение обиженности придавала лицу доктора слегка отвисшая нижняя губа.
Он сдержанно поздоровался и подошёл к покойному. Открыл свою котомку, достал оттуда чистую материю, развернул.
Трещали свечи, и отблеск огня сверкнул на скальпеле, который доктор собирался пустить в дело. Расстегнув покойнику рубашку, он стал вспарывать одежду.
Заметив это, исправник подошёл ближе, но не слишком, на всякий случай прикрыв нос надушенным платком.
— Что вы собираетесь делать, сударь? — спросил он.
— А вы как думаете? — бесцветным голосом ответил эскулап, — сперва попробую обнаружить на теле раны, которые могли бы привести к смерти.
Василий, возмущённый обращением доктора, вскинулся:
— Доктор, вы знаете с кем разговариваете? Перед вами Его Высокоблагородие, граф Рязанцев, действительный статский советник, исправник, член общества...
— Хватит, хватит регалий. Мы здесь не затем! — прервал его Рязанцев.
— Простите, я принял вас за.. впрочем, не важно. Простите меня, Ваше высокоблагородие! — поклонился доктор и добавил: — пока я не вижу ничего, что могло бы убить его,— он, ощупал голову плотника, и аккуратно положил её на чурбак.
— А что со временем смерти? Когда он умер?
— Здесь достаточно темно. Мне нужна помощь. Желательно перевернуть тело, вы пособите мне, господа?
Когда тело перевернули, Рязанцев брезгливо отвернулся. Спина плотника была вся тёмная от пролежней и кровоподтёков. Доктор надавил пальцем на кожу в области лопатки.
— Крайне любопытно! А теперь, прошу вас снова положить его на спину, — вежливо попросил доктор, вытирая руку тряпицей, пропитанной в пахучей жидкости.
Пока Парфён с Василием переворачивали труп, Крымский-Заступайло успел достать спиртовку и порошки. Рука его, играя пальцами, зависла над разложенными инструментами, и, наконец, взяла диковинный предмет, отчасти напоминающий миниатюрные кузнечные клещи с отверстиями для пальцев на ручках.
Исправник, повидавший на своём веку немало вскрытий, был поражён, увидев эдакое чудо в провинции, но промолчал, решив что после расспросит доктора о его инструментах.
— Любопытно, любопытно! — бормотал доктор себе под нос. Он сделал надрез, и тут видавшего виды Иван Капитоновича отчего-то замутило. Он подошёл к окну, и стоял, наблюдая, как на деревню опускаются сумерки. Ему вдруг захотелось выйти на воздух, а отдышавшись, пойти в баню, чтобы его попарили с веничком, а затем холодного квасу. Он закрыл глаза и увидел, как Марфа подаёт ему пенящуюся кружку, прежде обтерев её фартуком.
— Ну-с! — вернул Ивана Капитоновича к действительности голос Крымского-Заступайло, — ваш покойник умер не более двух часов назад! Удивляюсь вашей прозорливости, ведь вы послали за мной с утра!
— Причина смерти? — не обращая внимания на сарказм доктора, спросил исправник.
— Я бы назвал это vivens mortuus, сиречь живой мертвец. Я слышал о подобном, однако самому видеть не доводилось.
— Поясните, доктор, — Иван Капитонович встряхнул головой и настраиваясь на рабочий лад.
Доктор выпятил и без того длинную губу, и складывая свои инструменты обратно в тряпицу, быстро произнёс:
— Бывает состояние, когда человек как-бы засыпает. При этом его органы продолжают функционировать, сердце стучит, но гораздо медленнее, чем у здорового человека, кровь движется по венам, но едва-едва.
— Вы говорили, слышали о таком. Что за случай? На войне?
— Никак нет. Я тогда у брата гостил, в Калуге, там сей случай произошёл два года назад. У купца Протопопова от неизвестной болезни скончался сын, единственный наследник. Безутешный отец выстроил ему склеп, не хуже дворца. Наслушался про египтян, те своим фараонам не только богатства и еду оставляли, но и убивали их любимых слуг и жён, чтобы те сопровождали покойника в Царство мёртвых. Тёмный народец, одно слово, нехристи!
— И что? Что случилось с купеческим сыном дале? — Иван Капитонович удивился, что такая любопытная история прошла мимо его ушей.
— Пошёл на сороковины купец в сопровождении дьячка и певчих литию читать в склеп, а оттуда сынок его ему навстречу вышел! Купца чуть удар не хватил, но он сдюжил. Доктора, который мёртвым сына купеческого признал и выгнали с позором. Созвали учёную комиссию, и постановили, что сия "сонная болезнь" описана ещё древними, и называется... — доктор сжал себе виски.
— Как? Как называется? — нетерпеливо воскликнули исправник с секретарём.
— Забыл! — покрутил головой Крымский-Заступайло, — мне всё больше надорванные спины и больные животы лечить приходится!
—Иди, Василий, скажи Марфе, пусть собирает стол на пятерых. Вы ведь поужинаете с нами, доктор?
— Нет, я, с вашего позволения, поеду назад. Устал изрядно, а отдыхать привык только дома.
— Жаль, жаль. А я-то надеялся с вами побеседовать. Здесь, знаете ли, тяжело встретить столь учёную личность. А скажите, мне любезный, откуда у вас столь примечательная фамилия. Дворянин? Служили?
Доктор смутился, но ответил:
— Дворянин. Занимал должность полкового доктора.
— Но, как же вы оказались в этой глуши, позвольте вас спросить?
— Судьба-с. А потом, надо же кому-то и крестьян лечить.
— Я обратил внимание на ваши хитроумные инструменты. Всё это так ... необычно. Из Парижа выписали?
— Зачем из Парижа? Они по моим чертежам здешними умельцами изготовлены!
Доктор раскланявшись, пошёл к ожидавшей его повозке. Рязанцев смотрел ей вслед, пока она не скрылась в ночной мгле.
Отдав распоряжение по поводу задержанного лжедоктора, который всё ещё был привязан к дереву, Рязанцев хлопнул в ладоши:
— Ну что, Парфён, поужинаем и разговорим этого лесовика? Я чувствую разгадка близка! Они уже подходили к дому, когда навстречу им выбежал встревоженный Онопченко.
— Что случилось, Вася? — спросил его Иван Капитонович.
— В доме никого нет. Ни старосты, ни Марфы, никого!
Печь была горячая, за заслонкой томился бочонок с гречневой кашей, дух которой разливался по всему дому.
— Как так? Куда подевались? — спрашивал сам себя Рязанцев. Он вспоминал последний разговор с Марфой. В нём не было ничего необычного, кроме пожалуй, самого факта, что Марфа вдруг ни с того, ни с сего пришла к нему без особой надобности. Стоп. Надобность у неё была — узнать, как скоро собирается исправник возвращаться.
Он вспомнил, как она закрыла Захару глаза, словно это был родной ей человек.
— Дурак! — крикнул Иван Капитонович.
— Виноват, Вашвысокблагородие! — вытянулся в струнку Онопченко.
— Да не ты, я дурак! — провели меня, как мальчишку. И кто? Обыкновенная баба крестьянская! Кулёма!
— Вы же сами её хвалили! — не удержался Василий. Он частенько ревновал своего начальника к Марфе, ведь тот не жалел для бабы добрых слов.
— Хвалил! А она мне палец подсунула!
— Какой палец?
— А! Неважно уже, — отмахнулся Рязанцев, — ведите сюда мошенника, что за доктора себя выдавал. Сейчас он нам всё и разъяснит!
Послали за задержанным. Но и здесь Рязанцева ждала неудача — лжедоктор сбежал, а солдат, который должен был охранять его, не понимал, как это произошло.
— Ну всё, конец! — Рязанцев склонил голову, — позор-то какой! Впереди отставка и опала. Поделом мне!
— Я знаю, где остальные, — впервые за долгое время подал голос Парфён.
