Непалец Маули Дхан, рискуя жизнью, собирает в горах мед диких пчел. В Восточном Непале люди народности кулунг веками использовали его для лечения, а также торговали им на азиатском черном рынке – дикий мед обладает галлюциногенным действием и стоит намного дороже обычного.
Собиратель меда Маули Дхан раскачивается на плетеной бамбуковой лестнице на высоте 90 метров. Он осматривает гранитную скалу, ища, куда можно забраться. Его цель скрыта за пульсирующим роем – тысячи больших индийских пчел облепили почти двухметровое в обхвате гнездо в форме полумесяца, расположенное под гранитным выступом. Пчелы охраняют литры вязкого красноватого дикого меда, который из-за галлюциногенного действия называется «волшебным» и продается на азиатском черном рынке по цене 30–40 американских долларов за килограмм – в шесть раз дороже обычного непальского.
Большие индийские пчелы производят несколько сортов меда, в зависимости от времени года, а также от высоты, на которой они собирают нектар. Психотропному эффекту «волшебный» мед обязан ядовитым веществам, которые содержатся в нектаре ярко-розовых, красных и белых цветков древовидных рододендронов, распускающихся в марте-апреле на северных склонах долины Хонгу. Населяющая Восточный Непал группа кулунг из народа раи веками лечилась этим медом от простуды и кишечных инфекций, а пчелиный воск использовался в литейных мастерских столицы Катманду.
Для Маули сбор меда – единственный способ заработать на то немногое из необходимого, что он не может произвести сам, например соль и растительное масло. Но как бы ни нужны были деньги ему и другим жителям его деревни Садди, Маули думает, что пришла пора остановиться. Ему 57 – не тот возраст, чтобы, рискуя жизнью, добывать мед. Пальцы устали держаться за раскачивающуюся лестницу, а лицо, шею, руки и босые ноги саднит от укусов. Однако Маули отгоняет мрачные мысли и сосредотачивается на своем деле. Поставив ногу на крошечный, шириной не больше ступни, выступ, он отпускает лестницу и отодвигается в сторону, чтобы там же смог уместиться его помощник Асдхан Кулунг. Теперь на почти невидимой площадке стоят двое. В долине далеко внизу под ними между крутыми берегами несется река, взбухшая в сезон дождей.
Чем ближе к гнезду, тем сложнее удержаться на скале. Маули продвигается медленно, но уверенно, пока до желанной цели не остается метра три. На последнем участке, скользком и осыпающемся, ему приходится цепляться за выступы самыми кончиками пальцев. Страховки нет – любое неосторожное движение грозит смертью. И руками крепко не ухватишься: на плече у Дхана закреплен без малого восьмиметровый бамбуковый шест, а в правой руке зажат пучок тлеющей травы. Слабый дым поднимается к гудящему рою. Если ветер поможет, дым окутает пчел и на время собьет их с толку.
Гул в гнезде пульсирует, и каждый раз, когда шум нарастает, в воздух поднимается рой раздраженных насекомых. Они окружают Маули, но он хранит спокойствие. И, чтобы задобрить пчел и духов скалы, бормочет кулунгскую мантру: «Имя твое Рангкеми. Ты дух пчел. Мы не воры. Мы не разбойники. С нами наши предки. Просим тебя, улетай. Просим тебя, уходи».
Рангкеми, хранитель пчел и труднодоступных мест, всегда был благосклонен к Маули. Уповая на это, Дхан бесстрашно приступает к самой сложной части восхождения.
42 года назад Маули Дхан увидел сон, который определил его судьбу. Это случилось, когда ему было 15 лет, в ночь, после того как он впервые помог отцу собрать мед.
«Мне снились две прекрасные женщины, – вспоминает Маули. – И вдруг я повис на краю скалы, запутавшись в паутине. Я пытался выбраться, когда увидел наверху большую белую обезьяну. Она опустила хвост, а женщины помогли за него ухватиться. Затем обезьяна вытащила меня, и я спасся».
Старейшины, одним из которых был его отец, объяснили Маули, что ему явился сам Рангкеми – покровитель пчел и обезьян. Временами грозный, этот дух обитает в опасных местах, куда мало кто из людей отваживается проникнуть. Старейшины пообещали Маули, что он сможет взбираться на скалы и добывать «волшебный» мед, не боясь навлечь на себя и свою семью гнев духов. С того дня Дхан несет редкое и тяжелое бремя сборщика: чтобы заполучить драгоценный мед, он десятки лет каждую весну и осень с риском для жизни карабкается на скалы, как прежде делал его отец.
Маули родился на другой стороне долины в деревне Чхескам, в хижине, освещенной бамбуковой лучиной. Школы в деревне не было, и вместо учебы Маули косил траву и пахал. Бедность кулунгов и удаленность их деревень оборачивается ранней смертностью. Маули потерял двоих из четырех братьев. Трижды он становился вдовцом и сейчас вынужден сам заботиться о четырех дочерях, двух сыновьях, пяти внуках и другой родне, которая круглые сутки суетится вокруг его лачуги.
Пока мы греемся у очага, Дхан достает из кармана щепотку табака, который сам же выращивает, и ловко заворачивает его в обрывок сухого кукурузного листа. Затем прикуривает толстую самокрутку от уголька и затягивается. Его глаза, красные и мутные, – глаза человека, у которого совсем не осталось сил. «Я устал, бросить бы это дело, – вздыхает Маули. – Я лезу на скалы только потому, что у меня нет денег, да и некому больше этим заниматься».
Один из племянников Дхана сидит в углу на деревянном сундуке – единственной мебели в полутемной лачуге. Узкие джинсы, черная футболка и тяжелый «золотой» медальон на шее; образ завершают торчащие во все стороны волосы. Племянник не выказывает никакого желания пойти по стопам дяди. Маули, в свою очередь, даже слышать не хочет о том, чтобы кто-то из сыновей пошел по его стопам: «Только сумасшедшие лезут на скалы. А мои дети учатся, чтобы им не пришлось добывать мед». Логично было бы предположить, что главным сборщиком меда станет помощник Маули Асдхан – сильный и выносливый мужчина чуть за сорок, очень уважаемый в общине. Они вместе работают уже 15 лет, но за все это время Асдхану ни разу не приснился «сон», а значит, по традиции кулунгов, он сам не может дотрагиваться до драгоценных сот, пока Маули не снимет их со скалы. «Я еще не видел сон, не знаю почему, – делится со мной Асдхан. – Хотя хотел бы. Конечно, можно собирать мед и без него. Но с теми, кто на это отваживался, случалась беда. Родители умирали, дети умирали, дома рушились, урожай пропадал. Мне страшно».
На рассвете, как принято во время сбора меда, шаман ведет нашу компанию в джунгли на маленькую поляну, откуда видны заветные скалы. С Маули и его помощниками нас десять человек. Шаман вбивает бамбуковые колья вокруг поляны и натягивает веревку, чтобы сделать ограду. На веревке он развешивает куски мяса и другую снедь, а затем поджигает клочок хлопка, пропитанный каким-то маслом. Воздух наполняет едкий запах.
Шаман предупреждает: когда обряд начнется, ради собственной безопасности, никто не должен покидать освященный участок. На краю этого участка шаман аккуратно сооружает из банановых листьев два алтаря: один для Рангкеми, другой – для его спутника, лесного духа Банесканди. На алтарь шаман выкладывает фасоль, кукурузу и рис. В числе подношений для Рангкеми я замечаю бутылку дешевого виски. Обряд начинается. На тесной площадке помимо нас и алтарей – две кудахтающие курицы в бамбуковых корзинах. Маули становится на колени перед алтарями, голова опущена, руки лежат ладонями вниз.Шаман, облаченный в рубашку из крапивы и опоясанный пестрым кушаком, начинает танцевать и произносить заклинания на языке, понятном только ему и лесным духам, которых он призывает. В одной руке у него бамбуковая палочка, в другой – чаша с водой. Шаман то и дело макает палочку в чашу и окропляет наши головы. Затем он берет одну курицу и резким движением ножа отрезает ей голову. Кровь брызжет на всех. Шаман аккуратно кладет отрезанную голову на алтарь Рангкеми и мажет кровью лоб Маули. Тело курицы бьется в конвульсиях у наших ног.
«Не выходите за ограждение, ЧТО БЫ НИ СЛУЧИЛОСЬ», – напоминает он.
Как по команде, на алтарь садятся несколько пчел. Необъяснимо, но камера нашей документальной группы перестает работать. Один из нас проверяет наручный высотометр: атмосферное давление подскочило, что указывает на ясную погоду. Вместо этого, начинается дождь.
Шаман выхватывает из воздуха что-то незримое, подносит к губам и произносит заклинание. Затем разжимает ладонь и отпускает невидимое существо обратно в густые джунгли. Обряд подходит к концу, и, как только мы выходим за ограждение, камера вновь начинает работать.
Давление падает, но погода не ухудшается: наоборот, сквозь облака пробиваются лучи солнца. Шаман тяжело опускается на валун, где присел Маули, и открывает бутылку. Остальные начинают ощипывать курицу.
Уф, вот это напряжение! Лонгриды мы выкладывает в Дзен, а новости и истории покороче публикуем в Телеграм. Заглядывайте!
Многие годы торговлю «волшебным» медом вел один столичный коммерсант, у которого был покупатель в Республике Корее (там считают, что этот мед повышает потенцию). «Долгое время мы сами назначали цену, – рассказывает Джанги, – пока какой-то кореец не переел меда и не умер».
Случилось ли это на самом деле, неизвестно, но слух о происшествии убил корейский рынок – цены на «волшебный» мед рухнули. По словам Кулунга, такой мед нужно есть осторожно, допустимая доза – две-три чайные ложки. Где-то через час вас стошнит.
«Когда организм очистится, вы погружаетесь в полубессознательное состояние. Зрение то пропадает, то возвращается. Голова гудит, как улей. Тело не слушается, однако вы понимаете, что происходит вокруг. Такое состояние длится около суток, – объясняет Джанги и добавляет: – Я могу дать вам немного меда, попробуйте».
Снаружи о жестяную крышу стучат градины, а внутри команда Маули рассаживается за длинным деревянным столом. Даже шум стихии неспособен заглушить их голоса: они спорят, стоит ли идти утром за медом. Из рук в руки переходит старая склянка с ракши – прозрачным алкогольным напитком из проса, по вкусу напоминающим саке.
Утром дождь все еще идет. Из-за обилия осадков ночью по другую сторону реки начались оползни, которые обрушиваются с высоты в воду. Сборщики меда совещаются. Чтобы подобраться к скале, где живут пчелы, нужно взобраться по крутому и незащищенному от стихии склону, покрытому травой и мшистыми камнями – в сильный ливень это настоящее безумие. Возможно, такова воля Рангкеми.
Собиратели вновь достают ракши. Будильник показывает семь утра. Несколько часов спустя Маули, от которого попахивает алкоголем, совершает невероятный подъем под дождем, терпя укусы огромных злых пчел. Каким-то чудом – благодаря то ли своему опыту, то ли помощи Рангкеми, – он добирается до сот на скале. Пчел вокруг так много, что его еле видно. Дхан аккуратно кладет пучок тлеющей травы на выступ и сгоняет насекомых с гнезда голыми руками. Рой взлетает, как единый организм, и превращается в жалящую подвижную массу.
Маули протыкает соты двумя деревянными колышками и закрепляет их на тонкой бамбуковой веревке, спущенной его помощниками сверху. Затем он снимает с плеча длинный бамбуковый шест и острым концом принимается отделять пчелиный дом от скалы.
Через несколько минут гнездо отрывается и повисает на веревке, чуть не задев Маули. Раздается крик – это первый громкий звук, который Дхан издал с тех пор, как несколько часов назад мы вышли из деревни. Двое помощников, поддерживающих костер у подножия скалы, прикрывают головы, когда на них низвергается темная тягучая субстанция и целый дождь из мертвых пчел (век рабочих особей короток).
Сын Маули ждет на берегу мелкой речушки у скалы, чтобы помочь донести до деревни тяжелые соты и инструменты. Из тумана появляются сборщики – промокшие, усталые, распухшие от укусов. Асдан осторожно вытаскивает из тела Маули оставшиеся жала, а сын безостановочно снимает все это на телефон.
Позже он выложит один из снимков на своей странице в Facebook. Как и в большинстве сельских районов Непала, сотовая связь есть и здесь. Все подростки в Садди знают, когда именно надо залезть на нужный камень, чтобы поймать слабый сигнал на дешевые китайские смартфоны. Эти устройства для них словно двери в иную реальность, где не нужно гнуть спину на полях, как это делают их родители. Молодежь живет с мечтой повидать мир и как следует заработать.
«Сейчас детям нет дела до обычаев, – сокрушается Маули. – Если так пойдет и дальше, наши традиции поддерживать будет некому».
Старейшины уверены, что именно поэтому никто из молодых и не видел «вещий сон», а если видел, то не сознается в этом. Когда мед и воск распределены, из рук в руки снова начинает кочевать, похоже бездонная, бутыль ракши. Никто не говорит о том, что у всех на уме: скорее всего, это был последний в жизни Маули Дхана сбор меда. Конец целой эпохи. Маули делает большой глоток, в последний раз бросает взгляд на скалу, перекидывает через плечо бамбуковый шест и, не произнеся ни слова, отправляется в обратный путь. Вслед за ним, как рабочие пчелы за маткой, один за другим тянутся его люди.