Василий Павлович осмотрел результаты своей работы:
— Ну, сойдет. Бог даст, помру до зимы.
Он отложил молоток и двинулся к дивану, который приволок из дома. Честно говоря, дивану пора было на тот свет, как и дому, но спать-то нужно было на чем-то. Тут у него в сарае было очень даже прилично. За два месяца, после того как ураганом в доме порушило крышу, он тут неплохо обжился. Притащил диван, стол, потом провел свет при помощи проводов, которые внутри дома обрезал. Там-то они больше не нужны. Даже сломанный шкаф тут поставил, не весь, конечно, а только то, что уцелело. Сам-то чудом жив остался, стропила рухнули в нескольких сантиметрах от места, где он спал.
Василий Павлович не всегда жил в этой маленькой, Богом забытой деревушке. Если отмотать примерно двадцать лет жизни назад, то все было совсем по-другому.
***
Жил он в городе, квартира у него была большая, хорошая. Жена красавица, даже в почтенном возрасте, характером, правда, не удалась, но за годы совместной жизни он привык. Сын, дочка, в общем, все, как у людей. Никогда бы и подумать не мог, что конец своей жизни встретит именно так.
Все началось после смерти жены. Валя держала дом в ежовых рукавицах. Ее слушались все: и дети, хотя уже давно не жили с ними, и их вторые половинки, и, конечно, сам Василий.
Когда Валя умерла, он даже немного вздохнул с облегчением. Не то чтобы обрадовался, но дышать легче стало. Видимо, и дети почувствовали свободу. Через два года они предложили отцу переехать за город.
Начал, как всегда Юра, он был первым во всех начинаниях:
— Пап, ну что тебе сидеть в городе? В твоем возрасте нужен свежий воздух, физический труд на воздухе.
— Это ты к чему клонишь?
Тут продолжила Светлана, дочь:
— Все пенсионеры уезжают жить за город, чтобы внукам было куда приехать, чтоб самим здоровья прибавить.
— Это хорошо, конечно. И я бы не против, только где я возьму такой загородный дом?
— Так мы купим. Пусть не очень большой, но приличный.
— А квартира?
— А квартиру сдавать будем. Деньги никогда не лишние.
Василий задумался.
— Так в деревне, если заболею, как я буду-то?
— Да вернешься, проблем-то нет.
Если бы он только знал, что его ждет, никогда бы не согласился подписать ту бумажку, которую ему подсунул Юрий. Сын сказал, что это разрешение сдавать квартиру.
Дом Василия удивил. И маленький, и какой-то уж больно ветхий. Но Юра, который его привез, сказал:
— Ты на это не смотри. Мы приезжать на выходные будем, все починим, восстановим.
— Ну, тогда хорошо. Место-то тут красивое...
Юра помог в дом чемоданы занести, сослался на занятость и сразу уехал.
Больше сына он и не видел. Да и дочку тоже. Сначала ждал, потом стал понимать, что к чему. А когда попросил внучку соседки, которая иногда бабушке продукты и лекарства привозила, чтобы она к нему домой сходила в городе, то и совсем жить расхотелось. Сказала внучка, что квартира год уже как продана.
Он тогда к себе вернулся, лег на диван и заплакал. Если бы не соседка, Василиса, то и не встал бы. Ей и самой уже за семьдесят было, но выходила его. И поесть варила, и прибиралась, и новости деревенские рассказывала. Встал, снова копошиться начал. Понял, что не нужен больше никому, чего дергаться.
Внучка Василисы предлагала в суд на детей подать, но он отказался.
— Не буду я ничего. И видеть их не хочу, да и поделом мне. Это расплата мне пришла за то, что когда-то сделал. Пусть все так и останется.
Никому и никогда он не рассказывал своей истории, а вот Василисе рассказал. Долго молчала она, потом сказала:
— Чего уж... Столько лет прошло, быльем все поросло. Что ж теперь, ты до смерти себя казнить будешь?
Василий только рукой махнул.
За годы в деревне он стал окончательно белым. Когда приехал, еще где-то и проглядывали темные волоски на голове, а теперь, как он сам говорил Василисе:
— Ну чисто лунь!
Василиса смеялась, спрашивала, как выглядит лунь, и Василий смеялся с ней вместе. Он восхищался этой женщиной. Сорок лет назад похоронила она мужа и двоих сыночков, которые перевернулись на лодке. А потом взяла из детского дома двух девочек. Воспитала, как родных — наверное, в те времена легче с этим было — и теперь они ее не забывали. Пережив столько всего, она хохотала, как девчонка, всем неуклюжим шуткам Василия, и хлопала руками по своим пышным юбкам. Все юбки у нее были как цыганские — широкие, цветастые, длинные.
***
Два месяца назад над деревней прошел ураган, какого не было тут отродясь. Прошел краем, зацепив только дом Василия. Хотя, как полагал хозяин дома, этому строению и просто ветра посильнее хватило бы.
Сам чудом уцелел, а вот дом... Понятно, что отремонтировать он его не сможет никогда. Теперь одна надежда у него была, чтоб успеть помереть до зимы.
Василиса звала его к себе.
— У меня три комнаты пустуют. Девчонки мои вместе все редко приезжают, так что всем места хватит.
— Не пойду я, Василиса. Ты уж не обижайся. До таких лет дожил, негоже по чужим углам скитаться. Если уж до зимы не помру, тогда и посмотрим.
— Типун тебе на язык с лошадиную голову! Это же надо, смерть себе кликать! Вот уж правду говорят — старый не значит умный!
Василий рассмеялся, а Василиса, махнув рукой, ушла. Чего с неумным разговаривать. Но все равно навещала, каждый день, приносила молочка от козы Маньки. Василий терпеть не мог козье молоко, но одним духом выдувал пол-литровую баночку, чтобы не обижать Василису и покончить с неприятным побыстрее. Правда, чувствовать себя начал лучше, как молочко невкусное попивать начал.
***
Он укрылся получше. Хоть и лето, а ночью что-то холодно. Да и дождик все еще моросил. Под одеялом ему становилось все холоднее. Черт, неужели простыл? Только этого не хватало. Продуло, наверно, пока крышу в сарае чинил.
К утру стало совсем плохо. Где-то в доме должны быть таблетки, только вот сил до них добраться у него не было.
Василий закрыл глаза, решил, что, наверное, пора его пришла. Не будет он трепыхаться. Можно было, конечно, еще пару месяцев пожить. Да и огород убрать бы надо, зря он что ли столько всего насажал в этом году? Да видно, не судьба.
Сквозь щели в двери сарая он видел, что взошло солнышко. Яркое такое, теплое. Вроде как и в сарае немного потеплело, и Василий забылся, провалился куда-то.
***
Он снова видел этот сон. Таня молча смотрела на него, держа младенца на руках. Всегда во сне он просил у нее прощения, а она молчала. Как будто и не слышала его. В этот раз сон длился нескончаемо долго. Василий хотел проснуться, сил больше не было смотреть в эти глаза. Не было и все... Но сон все длился и длился.
— Василий Павлович!
Он слышал какой-то голос. Незнакомый, строгий. Потом уже знакомый:
— Ну надо же… А с вечера вроде и ничего был. Ой, что делать, что делать-то?
Это уже Василиса частит. Столько слов в минуту выдает, что Василий долго привыкал к ее говору, чтобы научиться усваивать всю информацию, поступающую со скоростью света.
Василий открыл глаза. Над ним наклонился молодой человек. Странно — врача, что ли, Василиса вызвала? Так и не ездят к ним сюда. Деревня вымирающая, живут одни старики, чего их лечить, только лекарство переводить…
Но парень был как-то молод для врача.
— Вот, выпейте.
Он протянул ему таблетки.
Василий послушно глотнул, и ему тут же дали запить.
— А теперь еще поспите, вам скоро легче будет.
Парень не соврал. Проснулся Василий Павлович разбитым, но способным встать и что-то делать. Он поднялся и двинулся на улицу. Там кто-то разговаривал. Спиной к нему, на какой-то лавочке, сидела незнакомая женщина, рядом с ней Василиса. А молодой парень что-то чинил в доме. Вернее, в пристройке, которая именовалась верандой. С нее крышу только задрало, да потом на место кинуло. Починить-то можно, только вот висела там крыша на честном слове. Того и гляди сложится. Он легонько кашлянул, привлекая к себе внимание.
— Здравствуйте.
Василиса обернулась первая, а потом и повернулась та, незнакомая женщина. У Василия в глазах потемнело.
— Таня…
Он покачнулся, но молодой человек уже стоял возле него и поддерживал за руку. Сейчас было видно, насколько похожи Василий и этот парень. Оба коренастые, рукастые, нос прямой, подбородок квадратом.
Женщина встала, на вид ей было лет семьдесят, но Василий точно знал — семьдесят четыре.
— Здравствуй, Вася. Вот, решила посмотреть, как ты. С внуком познакомить. А то скоро уж помирать, так и оборвется ниточка.
Василий молча встал перед этой женщиной на колени. Болели колени, давно уж плохо гнулись, но он смог. Встал, а сказать-то ничего и не может, просто заплакал.
Много лет назад он, влюбленный в Валентину и потерявший всякий разум, просто выгнал Таню, свою молоденькую жену, на последнем месяце беременности, и привел в свой дом ту, которая забрала у него волю и разум.
Таня хотела жить в большой квартире, которую они купили, продав две, доставшиеся от родителей. Они мечтали, что у них будет много детей, что будут они тут играть в догонялки. Но… Не получилось. Он все сломал, все растоптал, да так, что всю жизнь потом просыпался от того, что ему снилась она, Таня.
Сначала, пока голова была в эйфории, он старался даже не вспоминать о том, что наделал, да и боялся думать о том, что могло случиться с беременной Таней, которая осталась без жилья. Он знал, что она гордая и никогда ничего у него не попросит — на это он и рассчитывал. Только вот совесть нет-нет, да и давала о себе знать. А когда пелена с глаз упала, да узнал он свою новую жену с разных сторон, понял, что будет сидеть смирно и делать вид, что все хорошо. Он не пытался искать Таню — все равно ничем бы не помог ей. И старался даже не думать о том, что где-то у него еще ребенок есть.
Его внука звали Антон. Он помог дойти деду до лавки. Василий все смотрел на него да на Татьяну.
— Как вы нашли-то меня?
— Да как... В квартиру съездили, у соседей адрес детей взяли, а там твой адрес узнали. Не сразу, правда, только когда пригрозили, что Антон тоже наследник и будет с ними судиться. Тогда дали.
— Таня, зачем ты разыскала меня? Я же так поступил с тобой… плохо…
— Сама не знаю. К старости сентиментальная стала. Снился в последнее время ты мне часто. Плакал во сне. Я и сама спать перестала, вот и решили с внучком узнать, как ты и где.
Она помолчала.
— Знаешь, Вася, я ведь так и не вышла замуж. Все, дура, ждала, что ты одумаешься, что наваждение у тебя какое-то временное. Спасибо людям добрым, пригрели, помогли, а то ведь сгинула бы… Куда мне с маленьким дитем одной.
— А… Кто родился-то?
— Дочка. Катенька. Умерла пять лет назад, проклятая болезнь ее съела…
Антон к вечеру перетащил на веранду кровать, съездил в магазин. Василиса баню накинула, вечером во дворе поужинали. Татьяна и Антон должны были спать на веранде, а Василий в своем сарае, но... почти до самого утра так и не улеглись. Все сидели за столом во дворе, разговаривали. И Антон с ними сидел, слушал и поражался — столько эти люди прошли, столько пережили… ненавидеть бабушке его вроде надо, а она все телогрейку на нем поправляет да лоб щупает. Антон и сам собирался все деду высказать, но почему-то не хотелось. Что было, то было. Сами разберутся.
Через день Татьяна и Антон увозили Василия. Василиса всплакнула.
— Привыкла я к тебе уже, хоть ты и лунь… А теперь снова одна. Продам козу, да к дочкам подамся, давно ведь зовут. Буду на балконе сидеть да семечки щелкать!
***
Хоть и жили Татьяна с Антоном в другом городе, но заехать в свой Василию пришлось. Он написал заявление в прокуратуру, рассказал все, что случилось, и сказал, что права продавать квартиру у его детей не было, тем более, что еще один наследник есть. Таня не хотела, чтобы он судебные тяжбы начинал, но Василий твердо ответил:
— Это вообще самое малое, что я для Антона и тебя сделать могу. Век мне у вас прощения не выпросить. Спасибо, что не бросили меня в том сарае, хоть я этого и заслуживал.
---
Автор рассказа: Ирина Мер
---
Как Тоня не хотела замуж, да вышла
Нет, все-таки правильно сейчас воспитывают мамы своих дочерей. Как будущих принцесс. Принцессами они, конечно, не станут, но зато чувство собственного достоинства будут иметь. По христианским меркам, конечно, это неправильно. Жена должна быть другом и помощницей, терпеливо сносящей капризы, неудачи мужа, его плохое настроение и перманентное безденежье.
Не возникать, не нарываться, не мешать, не вякать – покорно нести ношу супружества. Как пристяжная лошадь. Ничего, если тягловый конь лягается и кусается. Ничего, если он начнет халтурить и отлынивать от основной своей работы. Или башку налево повернет, а то и весь в ту сторону потянется – ты все это стерпишь. Предназначение такое – молчать и тащить. Вы же в одной упряжке.
- А почему я? - Спросит пристяжная.
- Потому что, ты провинилась перед Господом. Ослушалась его. И за это рожать тебе в болезни, быть битой и униженной. Ты наказана во веки веков.
- Но я причем? Это Ева ослушалась. С нее спрос. Чего я-то?
И если разобраться, то и не с нее, а со змия спрос. Он соблазнил бедную женщину. Что она ему – не таких зубров уламывал. Сатана, все-таки, не какой-нибудь Безруков из рекламы кредитов. А тут новенький человечек женского пола, юридически совершенно неграмотный, без жизненного опыта… И – нате – виновна! Незнание законов не освобождает от ответственности!
И вот – получите, товарищ Женщина, две с лишним тысячи лет сроку. Будешь теперь ты и бита, и унижена. Будут тебя уводить в рабство и пинать в живот. Будут в тебя сапоги летать и башмаки. Будут тебя за волосы таскать и кнутом полосовать. Или просто с утра по зубам давать исключительно в воспитательных целях, чтобы неповадно было. А благоустроенные родильные дома с комфортным содержанием и передовым медицинским оборудованием ты получишь, дай Бог дожить, в году 2020, и то за деньги. Так что – терпи. Терпи и вспоминай свой дерзкий поступок, гражданка второго сорта. Вспоминай и думай, прежде чем что-то этакое сделать. С тебя, милая моя, спрос!
К мужчинам у Антонины отношение было, мягко говоря, не совсем лояльное. Прямо сказать, она их ненавидела. Причина ненависти понятна: все мужчины, которые появлялись на ее жизненном пути, были, как на подбор: уроды. Папенька – урод номер один. Она навсегда запомнила его «светлый образ». Что-то такое бесцветное и пропахшее самогоном. И орущее на весь дом. Пьяный папа колотил мать всем, что попадалось на глаза. Просто так. За родину! Он так и говорил:
- За родину!