Мичиган мы полюбили с первого взгляда. В нем было достаточно русскости - зимой наметало снежные сугробы ничуть не меньшие, чем в России, лес за нашим домом словно приехал вместе с нами из Заокска - те же сосны и ели, только чуть погуще, и даже воздух - влажный и морозный, не надышишься - был настоящим русским воздухом. А еще мы открыли для себя дюны. Ими было опоясано озеро Мичиган, особенно в районе полюбившегося нам Стивенсвилл. Таких снежных холмов и горок и в России было не найти. Заметенные снегом песочные дюны создавали санные и лыжные трассы любой степени сложности и всякой конфигурации, какую только возможно себе представить. Мы выбирались туда на выходных и катались с детьми на санках - до вечера, до упада. А вечером, когда выходила луна, создавалось такое впечатление, что ты где-то на Марсе. Неземной пейзаж.
Еще часто ходили на берег озера. Зрелище было воистину фантастическое. Это огромное озеро, целое море, главное из системы Великих озер, воспетых еще Фенимором Купером, не застывало так, как застывают русские озера - тихо, благостно, покорно засыпая на зиму, превращаясь в еще одно ровное поле. Нет. Мичиган замерзал так, будто до последнего сражался с зимой и морозом, разбивал его своими могучими волнами, не сдавался, а потом вдруг, в один миг, громады волн, и их пена, и все озеро вдруг застывало, как по мановению волшебной палочки Снежной Королевы, и воды превращались в прозразный хрупкий хрусталь. И таким озеро остовалось до весны. Есть своя прелесть в России, своя в Мичигане. Такая разная. Такая прекрасная.
Как весело было ходить, буквально ходить по волнам. Однажды, правда, Акишка провалился сквозь хрупкий у берега лед, замочил ноги в ледяной воде, и нам пришлось бежать к машине и согревать его. А еще мы любили приходить на маяк, точнее - на маяки. Их было несколько, и они не походили один на другой. Особенно зимой. Фантастическое зрелище. Они превращались в невероятные, неописуемые гигантские ледяные столбы, будто жены Лота, продолжающие с каждой неделей расти и расти - вширь, ввысь, наращивая новые прозрачные кристаллы, которые на морозном солнце блестели ярче алмазов. И с этого огромного хрустального сталагмита растут вниз стеклянные сталактиты. Весело было скользить по ледяным дорожкам, держась за ледяные поручни, к этому блестящему от солнца и мороза чуду.
Весной Мичиган стал открываться нам по-новому. Откуда ни возьмись появились гигантские клены - эти столетние миры, но нежные, по весне ласково-светло-зеленые, убежища для птиц и детей. Аким с Сашей по-достоинству оценили эти клены, на которые было так удобно забираться. Весной в эти клены рабочие из plant service вставляли тоненькие трубочки, по которым в закрытые ведерки струился сок. Потом его выпаривали, делали из него кленовый сироп.
Меня очень умиляло такое бережное, хотя и прагматичное, отношение к деревьям. Одним из ярких воспоминаний моего детства было то, как мы ходили с моим дедушкой Гришей в лес, и он топором делал огромные грубые нарубки на березах, с одной стороны, и с другой, и смотрел, много ли льется сока. И если ствол не сочился обильно соком, то он просто бросал березу раненой и переходил к новому дереву. Мне было тогда очень больно, как будто березы плакали, и только криком кричать не могли. Но так уж было заведено в России. А в Мичигане деревьям не давали уронить на землю ни одной капли драгоценного сока.
А какие на кампусе растут ивы! Аким называл одно из них cool tree, и по дороге в церковь по субботам надолго застревал в нем с Сашей, так что мы по нескольку раз кричали им, чтобы они нас догоняли. А какие там розовые магнолии! А яблони! А еще там есть такое "собачье дерево", dogwood tree, которое цветет ярко-ярко розовыми, флюоресцирующими на утреннем цвете цветами. Оно все ими покрыто, так что и листьев не видно.
К чему это я все? Добрые у нас воспоминания о Мичигане. Я назвал эту часть книги Сделан в США. Точнее будет наверное назвать ее Сделан в Мичигане. Мичиган с его яркой красивой природой, с его озерами, дюнами и лесами, сделался второй родиной для Акима с Сашей. Они приехали в том нежном возрасте, когда любовь к природе, к земле, вернее к природам и землям, разным, но одинаково прекрасным, усваивается так же легко, как разные языки. Но, как и в изучении языков, к этому надо приложить усилия. Вот мы, например, три раза в неделю всей семьей ходили в вечернюю школу английского языка. Ребята в свой класс, мы в свой. Полюбили язык, поняли его. Но ведь мы трудились над этим.
Также и с природой. Ее легко полюбить, но и над этим надо потрудиться. Надо выезжать на природу, тратить время. А это не все умеют делать. Мы как-то приехали на наше маленькое озеро, что рядом с озером Мичиган, с друзьями, поделиться с ними своей радостью, своим миром, своим видением Мичигана. Они тоже были приезжими в Мичиган. И вот, когда наступил самый красивый, закатный час, к которому мы их и готовили, и когда солнце начало утопать над тем узеньким, в сто метров шириной перешейком, который отделял большое озеро от маленького, когда заблистали воды, загорелись золотом травы, занимбились кроны деревьев, в этот самый момент, когда в ушах у меня сама собой звучала "Ода радости" Бетховина, в этот самый момент одна из наших гостей сказала, что каркнула: "Да что мне то солнце? А то солнца я не видела. Вот если бы там доллар был!" Такие замечательные люди, но на природу мы их больше не приглашали.
И опять, к чему это я? Да, вот еще что. Читал где-то, что как бы человек свободно ни владел иностранным языком, компьютерное сканирование мозга легко определяет, родной это язык человека или нет. Но даже компьютер не может определить, родной это язык или нет, если язык этот был усвоен ребенком до шести лет. Так же, наверное, и природа. Родная природа и какая-то иная, дальняя. Вот для меня Мичиган остался прекрасным, но не родным местом. И как мне ни хорошо бывает там, дома все же лучше. А для детей иначе. У них скорее стоит другая проблема - не забыть, не разлюбить родную природу, родной язык. И если родители тут не придут на помощь, то дети забудут и разлюбят. И я видел много, слишком много таких детей наших русских родителей, эммигрантов. Я никого не критикую, мне просто жаль детей. Они не получили, не сохранили, утратили то, что им по праву принадлежало. Их, мне кажется, как будто ограбили по крупному - страну у них украли.
Это сплошь и рядом. А почему? А потому, что родители таких детей, по их собственному признанию, слышанному мною, Россию сами не слишком любят. Ну и ладно, насильно мил не будешь, любовь такая штука, тонкая. Но дети способны к большему, они нуждаются в любви, в знании, в понимании той страны, в которой им Господь дал родиться. Это намного больше, чем уроки музыки, рисования, и чего-то там еще вместе взятые. Это - формирование странника. Я для многих говорю непонятные и ненужные вещи на непонятном языке. Но для меня странничество человека - это его способность с одной стороны понимать то, как люди вокруг него думают, а с другой стороны уметь думать иначе. Это начало духовного поиска. Это - начало узкой тропы.
Великая ответственность, увозить детей за границу, мы это поняли, пережили на себе. Детей легко обидеть, обокрасть их - ведь они такие доверчивые. Даже неумышленно, может быть, обокрасть. Обокрасть, не говоря с ними о Родине, о доме. Обокрасть, не общаясь с ними на родном языке. Обокрасть, отказав во времени для природы.
Аким с Сашей всем своим детским естеством полюбили природу Мичигана. Но не забыли они и своей родины. Мы, хоть и перебивались с трудом, но старались при каждой возможности возить детей на каникулы в Россию. Это нам вылетало в копеечку, но это было нужно. Более того, это было радостно и жданно! И это сделало детей странниками. И положило начало их духовному странничеству. И моему тоже.
