– Премьерство в большом театре, телевидение раз в две недели, плюс педагогическая деятельность. А как же драматические спектакли, которыми с недавних пор так увлекаются ваши разные многие коллеги?
– Вы знаете, мне кажется, что драма – это настолько сложная профессия, в том плане, что, во-первых, с детства ты должен правильно уметь говорить на сцене. Этому надо учиться. И конечно, нахальства нужно набраться...
– Ну, вам оно уже присуще, насколько я понимаю?
– Ну да. Я не из скромного десятка и не стараюсь никому казаться «белой овечкой», но я сызмальства привык нести ответственность за то, что я делаю на сцене. В жизни, каждому из нас господь бог судья, а на сцене все-таки ты должен отвечать за то, что ты делаешь перед зрителем и это очень серьезно. Потому я пока не чувствую в себе силы этим заняться.
– Николай, это такое логическое объяснение того, из-за чего вы поругались или разошлись с Виктюком?
– Я никогда с ним не ругался.
– А почему же тогда вы сейчас обосновываете: как вам не надо работать в драматических спектаклях, учитывая, что... скромно почему-то молчите о совместной работе с Виктюком?
– Я обожаю Романа Григорьевича. Я никогда с ним не работал. Другое дело, что он предлагал. Но предложения были, ну как бы не конкретно «вот завтра начинаем». Но я ему все время говорил: «Роман Григорьевич, в вас я верю, в себя – нет». И не потому, что я такой плохой.
Вы знаете, в последнее время действительно очень много людей из других профессий стали рваться на драматическую сцену. И кроме позора и ужаса, сидя в зале, за них я не испытывал ничего. Вот я не хочу, чтобы из-за меня люди испытывали подобные чувства.
– Прошу прощения, вы не боитесь, что сейчас некоторые ваши и весьма одаренные коллеги, которые работали и работают с тем же Виктюком, услышат это и на вас чрезвычайно обидятся? Потому что они, видимо, не считают, что это позор и ужас.
– Почему? Я же не говорю о ком-нибудь определенно. Есть очень удачные опыты, есть очень плачевные. Просто я считаю, что я не вправе обсуждать ничью работу, но, вы знаете, театр – это действительно профессия.
Недаром существуют театральные училища. Не просто так там платят педагогам деньги за то, чтобы они все-таки в течение 5 лет учили. Это не просто: я или вы захотели и вдруг заговорили на сцене. Что такое театр? Это когда есть зритель и есть артист.
Вот мы с вами можем сейчас составить идеальный театр. Я сяду, буду вас слушать. Вы можете играть Гамлета, Офелию – кого угодно. Это будет тоже театр. Но когда ты выходишь на сцену академических театров, конечно, это профессия.
– Николай, я правильно вас понимаю, что для вас, скажем так, участие оперного певца или профессионального танцовщика в драматическом спектакле выглядит так же нелепо, как желание драматического артиста выйти на сцену Большого театра?
– Ну почему? Одно дело, если вы берете Елену Васильевну Образцову, говоря об оперной певице, которая играет саму оперную певицу в этом спектакле. Она готовила второй – еще не вышел этот спектакль. И это совсем другое.
Во-первых, у Елены Васильевны так поставлен голос, что ей не нужен никакой микрофон, ее слышно на галерке, когда она разговаривает. Во-вторых, она действительно величайшая актриса, и то, что она делает в этом спектакле, по крайней мере, я могу сказать, что мне это очень нравится. Я смотрел этот спектакль трижды. И три раза я получил колоссальное удовольствие от нее. Но это Елена Васильевна Образцова! Не надо забывать, что я себя не чувствую еще пока такой «Джомолунгмой». Потом балет – это молчаливая профессия. Нас не учили с детства разговаривать. У Елены Васильевны так поставлен голос, что это можно.
Допустим, Илзе Лиепа, которая теперь играет часто в драме, но она, прежде чем выйти на сцену, долго к этому готовилась. Она ставила голос, она работала с педагогами.
Для всего этого надо оставить свою сегодняшнюю карьеру, и даже не то что оставить, а достаточно ее подвинуть, и заняться очень серьезно драмой. Потому что я видел другие опыты людей, выходящих в драме, мне иногда обидно, потому что все думают, что это легко, а это совсем нелегко.
Из интервью 2005 года
