«Новая кинокомедия Эльдара Рязанова «Человек ниоткуда», поставленная им по сценарию Л. Зорина, задумана как оригинальная комическая фантазия, где главным лицом является человек по имени Чудак — представитель несуществующего племени тайн. Словом, «снежный человек», который попадает в наш мир, в Москву, и с ним происходят всяческие приключения.
Что же, без фантазии не может быть и комедии. В любом комическом произведении должна быть хорошая выдумка. На основе фантастических сюжетов написаны прекрасные комедии и Гоголем и Гоцци. И тут у меня к авторам картины нет претензий.
Но чему же служит в данном случае фантазия, что хотели сказать авторы фильма? Было бы наивно предполагать, что они придумали фантастический сюжет только для того, чтобы позабавить зрителей невероятными эксцентрическими проделками дикаря, попавшего в цивилизованный мир. Нет, они, видимо, имели свои цели.
Воспользовавшись сказочно-фантастическим сюжетом, авторы кинокомедии хотели выступить в защиту человека, да еще Человека с большой буквы. Весьма похвальное намерение! Только вышло так, что этим человеком стал Чудак, наивный дикарь из племени тапи. А иначе говоря, человек «вообще», не причастный, так сказать, к мирским делам, выходец из «ниоткуда» !
Меня прежде всего огорчает в фильме его целевая абстрактность. Я понимаю, авторы исходили из ситуации: а что будет, ежели к нам, в XX век, придет «снежный человек», что он увидит, как будет себя вести? Если представить себе такую ситуацию, всерьез понятую и всерьез сыгранную, то получится нелепица. В самой ситуации заключено комическое несоответствие, которое всегда служит основой смешного. Но даже и в комическом недоразумении надо находить мысль и идею, которые помогали бы людям видеть уродливое и прекрасное, понимать реальность, как она складывается в жизни. В фильме вышло так, что дикарь из племени тапи и является тем человеком, который может подписаться с большой буквы.
В финале картины Чудак прощается с Владимиром Поражаевым:
— Я приучу орла, и он принесет тебе письмо от меня. Скажи, можно мне подписать его: человек? — спрашивает Чудак, проникновенно глядя на Владимира.
Владимир понимающе смотрит на своего друга.
— Можно,— говорит Владимир.— Только подписывайся с большой буквы.
— Понимаю,— говорит Чудак.— Лишь так и надо писать это слово...
Это воспринимается как откровенность и как итог картины, хотя все события в ней проходят во время сна молодого ученого-антрополога, мечтающего найти «снежного человека».
Режиссер делает немало усилий для того, чтобы фильм воспринимался иронически, не в полный, так сказать, серьез. Дикари из племени тапи танцуют почти пародийные современные танцы, говорят стихами; «людоеды» тоже выглядят пародийно в
своем «людоедстве»; Чудак при виде плохого, но уже «реального» человека готов его съесть.
И все-таки комедии не хватает ясности мысли, когда нет назойливых подсказок режиссера, когда комизм сам по себе развивается по свободным законам комедии. Назойливость переходит в примитивизм, в потерю вкуса именно в трактовке идеи фильма: «снежный человек» — дикарь — оказывается самым симпатичным, самым честным в «реальном» мире, где проявляют свое духовное убожество Крохалевы в разных обличьях.
А наивный Поражаев? Может, он тоже человек с большой буквы? Ведь по ходу событий именно этот персонаж в центре внимания кинокамеры.
Он «нашел» тапи, привел его на улицы Москвы, ищет Чудака по отделениям милиции, выступает на ученом совете и т. д. Он друг и покровитель «человека ниоткуда» . Может, в нем, реальном лице, авторы фильма открыли характер современника? Нет, Поражаев схематичен, хотя его и играет талантливый актер Ю. Яковлев. Этот персонаж лишен комического обаяния, он как бы из другого фильма.
У меня сложилось твердое впечатление: в фильме нет ясности цели и ясности мысли, а потому и нет цельного и единого стиля, То ли это комедия-феерия, то ли мюзик-холльное ревю, когда, например, начинают выплясывать рок-н-ролл уважаемые академики и профессора на ученом совете, а порой и удивительно скучная мелодрама, когда «разыгрывается» треугольник Поражаев — Лена — Крохалев.
Плохо не то, что в картине существуют эти различные стилевые направления. Они могут быть в комедии. Печально, что они не соединяются в единую композицию и разрывают ленту на пестрые клочки, и она не воспринимается как произведение большого искусства. Происходит причудливое смещение реального и фантастического, какое- то неестественное и игрушечное. Сказка вплетается в мир утренней Москвы, выходит на ее улицы, но эти улицы не становятся сказочными; иронически снятые сцены пира «людоедов» — фантастика, но фантастика «бутафорская».
Чудак выделывает на стадионе чудеса эквилибристики, а на улице, увидев милицейскую машину, он радостно кричит: «Моя машина!» (и это очень смешно!), занимает кресло начальника и огорчается, когда ему объясняют, что он больше не начальник, влюбляется в девушку Олю и попадает в больницу, где его лечит Миша, который любит Олю. В поступках Чудака также исчезает «фантастичность», он становится чуть ли не передовым человеком, понимающим, что хорошо и что плохо.
И это «человек из ниоткуда»! Кто он — сказка или реальность? «И то и другое», —улыбаясь, хотят сказать авторы фильма. Когда они улыбаются, я нм верю. Верю потому, что они творят комедию. Но перестаю верить в тех эпизодах, когда они начинают убеждать меня в том, что этот милый и добрый пришелец из ниоткуда и есть... настоящий Человек с заглавной буквы...
Наивность можно простить в комедии. Но нельзя прощать потерю чувства меры как в форме, так и в содержании. К сожалению, Э. Рязанову изменяет это чувство. Он увлекается то обостренным приемом, то фантастикой, а то пародийностью, но не находит единого ритма комедии. И не поэтому ли также так неустойчива картина в главном — в выявлении мысли, содержания.
Конечно, хорошо, если бы у нас появился фильм, где режиссер щедро пользовался бы механикой комического кадра, острым гротеском и гиперболой. Но всегда ли комическая эксцентрика наполнена мыслью? Не пропадает ли она в щедрости кинематографических приемов? И тут вспоминаешь искусство Чарли Чаплина, великого артиста нашего века, умеющего передавать и печальное и смешное в самых неожиданных и самых рискованных комических ситуациях.
А вот когда нет глубины мысли в поисках, тогда и сами поиски теряют свою реальную основу. Тогда картину на современную тему не спасают ни очаровательная фантазия, ни самые сверхсовременные приметы, вроде сигналов спутника или полета космического корабля...
Жаль, что именно с этого неудачного фильма начинается наше знакомство с Сергеем Юрским, молодым артистом Ленинградского Большого драматического театра имени М. Горького, играющим в фильме роль Чудака. Нам кажется, что в иной ситуации его талант мог бы раскрыться со своей лучшей стороны, как талант, несущий обаяние молодости, ловкости и силы.
То же можно сказать и об артисте Московского театра сатиры Анатолии Папанове, который в фильме играет четыре роли и пытается найти в них истинно комическое.
«Человек ниоткуда» — обидная неудача нашей кинокомедиографии. Искания его создателей не дали тех результатов, которые ждет зритель от веселого жанра кинокомедии» (Цитируется по: Фролов В. И в смешном находить серьезное // Искусство кино. 1961. 11. С. 92-94).
