Переписка чертей в XIX столетии и цензура советского периода
Крылов имитирует переписку адских чудищ, Некрасов пишет неизвестный сегодня хоррор, Пастернак получает подробное разъяснение, почему его роман никуда не годится — рассказываем о феномене литературных журналов, которые занимают особое место в истории русской культуры.
Подписывайтесь на наш канал — мы ежедневно рассказываем о лучших книгах и авторах
С самого начала своего существования литературные журналы никогда не были только литературными. Критик и общественный деятель Николай Иванович Новиков (1744–1818) издавал несколько различных журналов — например, «Трутень» (выходил с 1769 по 1770 год), «Утренний свет» (1777–1780), где публиковалась острая сатира и велась полемика по важным общественным вопросам. Он печатал жесткие обличительные статьи и был непримиримым соперником журнала «Всякая всячина», основанного Екатериной II в 1769 году. Все издания Новикова неизменно закрывались в течение года-двух, а вскоре «закрыли» и самого редактора: по недоказанному обвинению он четыре года провел в Шлиссельбургской крепости, откуда был выпущен только Павлом I.
Первопроходец независимой русской журналистики придумал саму концепцию журнала, сочетающего искусство и политику. Можно только гадать, какое впечатление производили на современников печатавшиеся рядом стихи модного английского сентименталиста Эдварда Юнга, новый роман немецкого писателя Кристофа Виланда и размышления о недопустимости крепостного права или требования свободы слова. Новиков верил, что и то и другое служит общей цели — просвещению.
Цензура заставляла искать обходные пути для разговора о насущных проблемах, и тут в пользу литераторов играли размытые границы между жанрами. Четкое разграничение публицистики и вымысла кажется нам сегодня абсолютной константой, но так было не всегда. Например, Эрнст Теодор Гофман мог сначала напечатать в газете рецензию на оперу Моцарта «Дон Жуан», а потом, почти ничего не изменив, включить ее в сборник рассказов: в рецензии было несколько героев, фантастический сюжет, а уж стиль и вовсе нельзя было назвать газетным. Российские коллеги Гофмана действовали еще радикальнее — они стилизовали под художественное произведение целые журналы.
Изобретателем приема, по всей видимости, можно считать Федора Александровича (он же Магомет-Али) Эмина (1735–1770). Биография Эмина похожа на приключенческий роман: дата и место рождения неизвестны, до поступления на российскую службу он успел побывать почти во всех европейских державах и Османской империи, из католичества перешел в ислам, чтобы после заново креститься, на этот раз в православие. Знавший, по собственным утверждениям, шесть языков, Эмин оказался бесценным приобретением не только для коллегии иностранных дел, но и для отечественной словесности. Он без устали переводил новинки европейского рынка, создавая тот плодородный гумус, из которого потом прорастет русская классика; спросом пользовались и его собственные сочинения.
В 1769 году Эмин начинает издание «Адской почты, или Курьера из ада с письмами». Под видом переписки двух приятелей-бесов, Хромоногого и Кривого, Эмину на протяжение шести выпусков удавалось протаскивать откровенно издевательские рассуждения о современном положении дел в империи и описания афер с крепостными, которым Чичиков мог только позавидовать. Журнал, разумеется, закрыли, а эстафету вскоре подхватил не кто иной, как Иван Андреевич Крылов.
Известный баснописец начинал свою литературную карьеру в совсем другой ипостаси. Его журнал «Почта духов», издаваемый в 1789 году, предлагал аудитории переписку уже не двух чертей, а целого сонма сверхъестественных сущностей, сообщающих арабскому магу Маликульмульку последние новости со всех концов Вселенной, от царства Аида до Парижа. Как и многие журналисты XVIII века, Крылов создавал все тексты в одиночку, перевоплощаясь в разных персонажей, каждому из которых надо было придумать узнаваемые черты. Он писал в том числе и нелестные статьи о российском государственном устройстве, например о всеобщей коррупции, — но реакция императрицы на этот раз была другой. Екатерина впечатлилась талантом молодого вольнолюбца и вместо ссылки предложила ему за государственный счет съездить в путешествие по Европе — лишь бы с глаз долой. Иван Андреевич согласился и после этого предпочитал высмеивать в «Почте духов» — тоже иносказательно — уже более абстрактные пороки типа глупости и жадности.
Иван Крылов «Почта духов»
Своеобразной отдушиной для свободной мысли стали введенные в «Московском журнале» Николаем Михайловичем Карамзиным рецензии на книги и спектакли. Ругать чиновников запрещалось, зато никто не мешал честно говорить о трусости или ходульности пьес придворных льстецов. В XIX веке любое уважающее себя издание обязано было в каждом номере печатать критические обзоры, а сама фигура критика приобрела почти сакральный статус. Белинский, Писарев и Добролюбов включены в литературный канон почти на тех же правах, что и Пушкин с Достоевским, именно благодаря уникальной в тогдашних обстоятельствах возможности давать интерпретацию не отдельным романам или стихам — а жизни в целом.
Виссарион Белинский «Статьи о русской литературе»
Дмитрий Писарев «Роман И. А. Гончарова "Обломов"»
К слову, и Пушкин, и Достоевский сами пробовали себя на издательском поприще. Александр Сергеевич — основатель самого влиятельного русского литературного журнала «Современник». Правда, при жизни классика вышло всего четыре номера, а после его гибели издание возглавлял уже Николай Алексеевич Некрасов, проявивший себя на посту главного редактора как человек, одновременно тонко чувствующий чужой талант и рыночную конъюнктуру. Сам державшийся, как тогда говорили, «демократического направления», Некрасов печатал даже своих идейных противников, если знал, что это повысит продажи. В «Современник» отдавали тексты либерал Тургенев и куда более консервативный Фет, вынужденный покинуть Россию Герцен и офицер действующей армии Толстой. Сотрудничество не мешало им периодически ссориться с Некрасовым или друг с другом, но вплоть до самого закрытия в 1866 году «Современник» привлекал самых интересных русских авторов.
Подписывайтесь на наш канал — мы ежедневно рассказываем о лучших книгах и авторах
Помимо редакторского гения Некрасова, журнал своим успехом был обязан и ряду других факторов. Во-первых, к середине позапрошлого века значительно выросла читающая аудитория. Рост грамотного населения на пару процентов за десятилетия сегодня выглядит не слишком внушительно, но у этих выучившихся читать разночинцев не было ни Facebook, ни сериалов. Журналы представляли чуть ли не единственное окно в большой мир, так что издательское дело постепенно становилось все прибыльнее, и получивший от отца довольно жалкое наследство Николай Алексеевич на доходы от «Современника» мог неплохо жить.
Во-вторых, развивались новые технологии и форматы: усовершенствованный печатный пресс удешевил производство и помог поднять тиражи, а придуманный во Франции роман-фельетон стал отличным средством для поддержания интереса публики. Почти ни одно крупное произведение не выходило полностью в одном номере, а когда для очередного номера не хватало материала, Некрасов принимался за дело самостоятельно. Так появились его недооцененные романы «Три стороны света» и «Мертвое озеро».
Эти романы долго рассматривали как типичные филлеры — наспех сделанные заменители серьезной прозы. И все-таки, перечитывая их сегодня, жалеешь, что Некрасов написал так мало романов. «Мертвое озеро» — история, мягко говоря, непростой жизни нескольких героинь в глухой провинции, выполненная тем не менее без свойственной позапрошлому веку слезливости. Некрасову и его соавтору Авдотье Панаевой удалось соединить эмансипирующую повестку с сюжетной занимательностью и создать в итоге что-то между социальным романом и готическим: озеро из заглавия отнюдь не случайно названо мертвым.
Не все редакторы отличались той же терпимостью, что Некрасов. Скорее, его всеядность выглядит исключением на общем фоне тех лет. Как правило, любой журнал всегда занимал определенную позицию — в зависимости от предпочтений издателя. По тому, куда посылал рукопись писатель, можно было смело судить и о его политической ориентации. «Москвитянин» долго был трибуной сторонников официальной идеологии, «Русская беседа» — печатным органом славянофилов, а вот «Русский вестник» сначала публиковал в основном западников, но постепенно все сильнее коснел.
После сворачивания реформ при Александре III роль «толстяков» внезапно съежилась, и на какое-то время бал в них стала править художественная проза. Знаменитые журналы «Весы» и «Аполлон», без которых немыслим Серебряный век, избегали открытой сатиры. Пылкие дискуссии разворачивались скорее в области эстетики, да и само оформление журнала впервые стало эстетическим фактом: на смену визуально скупым сборникам текстов пришли изящно иллюстрированные тома, в которых картинки дополняли стихи, если не выступали с ними на равных.
Революция 1917-го, как ни странно, все вернула в норму. От журналов вновь требовалось отвечать на запросы времени — или, по крайней мере, партии. Бурное цветение первого послереволюционного пятилетия, когда появилось множество разных журналов, закончилось восстановлением государственной цензуры: контроль за ежемесячниками оказался куда строже, чем при Романовых. «Октябрь», «Новый мир», «Знамя» возникли именно в результате этого передела рынка в конце 1920-х — начале 1930-х годов.
Отдельно нужно сказать о «Красной нови» — это была последняя вплоть до оттепели попытка сделать журнал старого образца, не избегающий острых тем, но ориентирующийся в первую очередь на литературные достоинства, а не на верность решения последнего съезда. Руководивший «Новью» революционер и теоретик искусства Александр Воронский не боялся объединять футуристов с живыми классиками вроде Горького или Пришвина, пролетарских писателей с «попутчиками» (профессиональные сочинители, которые заявили о себе еще в старой России, симпатизировали большевикам, но не были членами партии). Сам искренний большевик, Воронский из-за своих широких взглядов нажил много врагов в советском руководстве и в 1935-м был арестован. Спустя два года его расстреляли, а с началом Великой Отечественной прекратило существование и его детище.
Борис Пильняк посвятил Воронскому «Повесть непогашенной луны» — самое скандальное произведение 1920-х, в судьбе которой угадывалась участь всей советской словесности. «Повесть…» описывает последние несколько дней жизни крупного военачальника Гаврилова. Популярного в армии и народе Гаврилова заставляют лечь на совершенно ненужную операцию, во время которой он и погибает. Смерть военачальника подозрительно напоминала случившееся с Михаилом Фрунзе, красным командармом, который, выбив Врангеля из Крыма, завоевал такую известность, что многие считали его опасным конкурентом Сталина. Ходили слухи, что именно генеральный секретарь партии настоял, чтобы Фрунзе положили в больницу, и тем самым фактически убил командарма чужими руками. Пильняк предварил повесть уведомлением о случайности любых совпадений, но, конечно, это только еще больше убедило всех в их намеренности. Пятый выпуск «Нового мира» за 1926 год, в котором напечатали «Повесть…» был изъят из продажи, Воронский публично отказался от посвящения, а в следующем номере появились извинения редакции за допущенный просчет. Сходные ситуации будут случаться еще несколько раз, и покаянное письмо редакции станет целым жанром.
Иногда редакции будут стараться сыграть на опережение, как это, например, произошло в случае с «Доктором Живаго» Бориса Пастернака. За публикацию романа за рубежом Пастернака подвергли массовой травле, лишь усилившейся после объявления его нобелевским лауреатом. Чтобы смягчить удар и по самому писателю, и по себе, редакция «Нового мира», с которым Пастернак сотрудничал, напечатала в приложении к 11-му номеру за 1958 год коллективное письмо с объяснением отказа принимать «Живаго». Впрочем, упреки в недостоверности персонажей и сюжетных поворотов, развернутые в этом письме, казались почти похвалой на фоне повсеместной критики.
Несмотря на удушающую атмосферу, журналы сохраняли свою функцию по созданию творческих коллективов. Так, возникший в те же годы журнал «Юность» стал точкой кристаллизации новой прозы и поэзии. В коридорах «Юности» знакомились, выпивали, спорили молодые, никому не известные Анатолий Гладилин, Василий Аксенов, Булат Окуджава. От нападок блюстителей коммунистической ортодоксии молодежь прикрывал авторитет основателя журнала Валентина Катаева, верой и правдой служившего советской власти всю жизнь, чтобы заработать себе право на клочок относительной свободы.
Подписывайтесь на наш канал — мы ежедневно рассказываем о лучших книгах и авторах
В перестройку «толстяки» словно проснулись и за считаные годы выпустили сотни текстов, создававшихся в эмиграции или подполье на протяжении всего XX века. Тираж «Нового мира» в конце 1980-х, например, достигал 2 миллионов экземпляров. Впоследствии этот запал иссяк — в 1990-е все были озабочены более материальными потребностями. А 2000-е и 2010-е стали временем книжных издательств и электронных ресурсов.
