В высшем эшелоне аргентинской власти - раздрай: вице-президент Кристина Киршнер критикует своего шефа, главу государства Альберто Фернандеса. Кишнер, занимавшая президентский пост два срока (2007-15 гг.) – признанный лидер левого перонизма, называемого сегодня киршнеризмом. И она не скрывает, что считает себя «старшим партнёром», и в критический момент открыто потребовала послушания от «младшего» (президента Фернандеса).
Что момент критический, стало понятно в сентябре 2021 года, перед выборами в Конгресс: киршнеристский Фронт за победу явно уступал оппонентам и справа, и слева. Киршнер потребовала от президента прекратить снижение бюджетных расходов, и откровенно напомнила, что это она привела Фернандеса в президентское кресло («Я приняла решение <...> предложить Альберто Фернандеса в качестве президента <...> Я только прошу президента чтить это решение»). Несколько министров-киршнеристов подали в отставку, поддержав таким образом демарш сеньоры Киршнер. Президент отмолчался…
Фронт за победу проиграл в 17 провинциях из 23 и потерял большинство в Конгрессе, а крайне левые и крайне правые добились успехов. На этом фоне Киршнер продолжает давить на президента: её сторонники организовали демонстрации против сотрудничества с МВФ. При этом киршеристы не сообщают, откуда возьмётся валюта, когда с МВФ и Всемирным банком – конфликт, а инвесторы шарахаются от Аргентины, как чёрт от ладана. Но лозунг «Долой МВФ!» остаётся популярным у низших слоёв населения, а Киршнер намерена выиграть будущие президентские выборы. Уже без Фернандеса, опираясь на бедняков.
Киршнеризм - это современный левый перонизм. Сам перонизм - националистическое движение, сочетающее левые и правые (и даже ультралевые и ультраправые) идейные постулаты. Его отец-основатель, Хуан Доминго Перон, президент в 1946-55 гг., проводил индустриализацию и пытался превратить Аргентину в великую державу, опираясь на бюрократию, «дружеский бизнес» и профсоюзную верхушку. Индустриализация имела весьма ограниченный успех, страна погрузилась в непрекращающийся политический и экономический кризис, а Перон был свергнут военными. Но даже по прошествии 60 с лишним лет после свержения (краткосрочное возвращение к власти в 1973-74 гг. не в счёт) он остаётся кумиром бедняков, а перонизм – сильнейшим политическим течением Аргентины.
Перонист Карлос Менем, правивший в 1989-99 гг., клялся в верности идеям Перона, но проводил ультралиберальную политику. Он приватизировал всё, что можно, и привязал аргентинское песо к доллару. Либерализация привела к бурному росту экономики, но через несколько лет эта модель развития начала давать сбои. Правление Менема закончилось страшнейшим экономическим крахом и социальной катастрофой. О причинах той катастрофы политики и экономисты продолжают спорить, но все согласны с тем, что либерализм по-перонистски был весьма своеобразен. Коррупция зашкаливала, конкурсы на приватизацию проводились как попало, часть госпредприятий была просто роздана Менемом своим друзьям и знакомым. Из-за коррупции, несовершенства (и неисполнения) законов инвесторы в Аргентину не спешили. Никакой стратегии развития или промышленной политики у Менема не было, зато традиционную политику раздачи беднякам пособий он продолжил. Такая система просто не могла не рухнуть.
После трёх лет хаоса и анархии аргентинцы выбрали президентом перониста Нестора Киршнера. Он принялся восстанавливать страну, действуя совсем по-другому, нежели Менем. Девальвировав песо, Киршнер усилил государственное регулирование экономики, начал стимулировать спрос и поддерживать экспорт. В целом политика Киршнера состояла в восстановлении экономики страны как либеральными, так и «социалистическими» методами. И она была в целом успешной: с 2003 г. и до кризисного 2009 г. среднегодовой прирост ВВП составил 8,5%. Мотором восстановления экономики была внешняя торговля: в 2002-11 гг. аргентинский экспорт вырос в 3,3 раза.
Киршнер попытался разобраться с итогами приватизации, проведённой Менемом. Он не ставил целью национализировать собственность - речь шла о выполнении собственниками взятых на себя обязательств. При обнаружении нарушений владельцам предлагалось выполнить обязательства и погасить задолженность. Если собственник не исправлял нарушения, компания конфисковывалась, и объявлялись новые торги. Реприватизации подверглись такие крупные компании, как Macri (почта), Thales Spectrum (радиоэфир), Metropolitano (железные дороги) и Aguas Argentinas (водоснабжение).
В целом, Нестор Киршнер был эффективным президентом. Но он, по не до конца понятным причинам, отказался от выдвижения на второй срок, хотя его популярность составляла около 60%. Президентом стала его супруга Кристина. Сеньора Киршнер клялась продолжить политику мужа, и именно тогда в политике появился термин «киршнеризм».
Работу на посту президента Киршнер начала с конфликта с фермерами. Президент решила воспользоваться ростом цен на сельхозпродукцию на мировых рынках для пополнения бюджета, и ввела экспортные пошлины на сою, подсолнечник, кукурузу и пшеницу. Но фермеры не намеревались терять деньги из-за её прихоти– и начался жёсткий конфликт. Фермеры бойкотировали продажи продукции, пускали скот под нож, перекрывали трассы. После тяжёлого противостояния, дорого обошедшегося аргентинцам, Конгресс отменил нелепое начинание президента. Но сельскому хозяйству страны был нанесён тяжелейший удар. К концу правления Киршнер Аргентина впервые в истории закупала говядину в Уругвае, Парагвае и Бразилии. Аргентинские вина уступили позиции на мировых рынках чилийским, южноафриканским и австралийским.
Следующим шагом президента стала национализация пенсионных фондов. В отличие от ряда других стран, частные пенсионные фонды в Аргентине на момент национализации работали эффективно, и решение Киршнер было связано только с её стремлением заткнуть пенсионными деньгами дыры в бюджете (образовавшиеся в результате конфликта с фермерами).
В 2009 году Киршнер, заявив о политике возвращения государству стратегических предприятий, национализировала авиазавод FAdeA. Это сопровождалось мощной патриотической шумихой. Однако национализированный FAdeA не смог запустить в серию ни одну новую модель (в воздух поднялось только несколько учебно-тренировочных самолётов IA-63 Pampa, выпускавшихся с 1980-х годов, да и то в 2018-19 годах, когда у власти стояли не перонисты). Завод поставляет ВВС и авиаклубам двухместные лёгкие самолётики, подобные производящимся в таких «могучих» авиационных державах, как Боливия и Монголия. И тех всего по нескольку штук в год.
Если при Несторе Киршнере политика импортзамещения была направлена на загрузку простаивавших мощностей, и стимулировался экспорт, при его супруге импортзамещение превратилось в фактический запрет импорта. На все товары, аналоги которых производятся в Аргентине, были введены запрещающие пошлины. Местные заводы работают, рабочие места сохраняются, но «отечественные производители», о которых печётся Киршнер, почему-то несчастливы. А несчастливы они из-за закона «1:1», который иначе, как безумным, назвать нельзя. Он обязывает каждого импортёра экспортировать аргентинские товары на сумму, эквивалентную импорту. Поскольку это невозможно, предприятия не могут ввозить иностранное сырьё и промышленное оборудование, которое в Аргентине почти не производится. В результате магазины заполняются дорогой (конкуренции-то нет!) и некачественной бытовой техникой, одеждой и обувью (зато – национального производства!). Которые, впрочем, не покупают: из свободной зоны Сьюдад-дель-Эсте спокойно ввозится всё, что нужно, и очень дёшево. А вот национальный производитель вертолётов Cicaré Helicópteros S.A., (кстати, первый и единственный в Латинской Америке), вынужден собирать большинство своих машин в Италии – в Аргентине невозможно обеспечить завод сырьём и станками!
Если при Киршнере-муже экономика и зарплаты в стране росли, при правлении жены росли только инфляция и безработица. С кредиторами и инвесторами сеньора Киршнер разговаривала языком ультиматумов: в результате инвесторы ушли, а кредиторы перестали выдавать кредиты. Ограничения на операции с валютой спровоцировали появление чёрного валютного рынка, ещё больше ослабившего финансовую систему страны. Хаос в финансовой системе привёл к тому, что аргентинцы почти отказались от банковских карт: чехарда курсов и скачки цен вынудили их вернуться к банкнотам. Более того: появляются группы граждан, занимающихся меновой торговлей, как в годы Гражданской воны в России: утюги меняются на джинсы, картошка – на автозапчасти…
Во внешней политике сеньора Киршнер по уши увязла в скандалах, перечислять которые не интересно. Но что она делала весьма успешно, так это увеличивала круг лиц, имеющих право на пособия, т.е. бездельников. Ещё один политический ресурс киршнеризма «с женским лицом» - преступность. Законы о полиции были скорректированы таким образом, что стражи порядка практически лишились права применять оружие и вообще силу против преступников (ведь они – «жертвы социальной несправедливости»!). В результате по уровню преступности Аргентина догоняет таких «лидеров» в этой области, как Бразилия, Венесуэла, Колумбия и Гондурас.
Кстати, о социальной справедливости: социальная дифференциация, невзирая на импортзамещение и пособия, при Киршнер только выросла - таково следствие «дружеского капитализма».
В 2015 году перонисты проиграли выборы, и четыре года Аргентиной правил правоцентрист Маурисио Макри. Правил он плохо, но об этом позже. В 2019 году президентом стал нынешний глава правительства Фернандес, а вице-президентом – Кристина Киршнер, «старший партнёр». Возвращение к политике киршнеризма спровоцировало очередной кризис, и в сентябре 2021 г. перонисты потеряли большинство в Конгрессе. Что дальше? Скорее всего, к власти вновь придут антиперонисты (или, во всяком случае, антикиршнеристы). Типичный латиноамериканский маятник…
Представляется, что дело не в киршнеризме и даже не в перонизме, хотя его доминирование в аргентинской политике на протяжении 70 лет - политический парадокс. Проблема гораздо шире.
Интересно ознакомиться с антипернонистскими режимами, с их политической и экономической практикой.
Антиперонистские военные и гражданские режимы роднит с перонизмом главное: стремление править, опираясь на произвол, а не на законы, на «хотелки» правителей, а не на мнения специалистов. Генералы, свергнувшие Перона в 1955-м, сворачивают программу производства национального истребителя Pulqui-II, и закупают в США подержанные F-86 Sabre, которые ничем не лучше. Но Pulqui-II – детище ненавистного Перона, и должно быть уничтожено. О национальной экономике и нуждах ВВС генералы не думают, они хотят выжечь память о Пероне. Вместо неплохого самолёта национального производства Аргентина получает подержанное американское старьё…
Демократ Артуро Фрондиси, сменивший генералов у власти, хочет национальный автомобиль. Он приглашает владельца крупнейшего частного машиностроительного концерна Ди Телья и предлагает ему наладить автомобильное производство. Тот соглашается: в Аргентине положено соглашаться с президентами. Компания, производившая холодильники и оборудование для хлебопекарен, приступает к производству автомобилей. Которые получаются неплохие, но дорогие. В результате компания разоряется.
В 1960-е годы Аргентина мечтает о космосе. Большие средства (разумеется, государственные) вкладываются в космическую отрасль. В 1969 году, во время правления военной хунты генерала Онганиа, аргентинская ракета запускает в космос обезьяну по имени Хуан: Аргентина становится четвёртой страной, запустившей живое существо в космос (после СССР, США и Франции). Триумф? Да. Но какой смысл запускать ракету в космос, если аргентинское машиностроение пребывает в зачаточном состоянии, и выпускает только самые простые изделия? Смысл один – исполнение начальственных «хотелок».
Военный режим 1976-83 годов объявил себя поборником либерализма. Но его «либерализм» был очень аргентинским: министр экономики, генерал Мартинес де Ос открыл рынки и либерализировал валютный обмен, но при этом захватил активы конкурентов по бизнесу. Адмирал де Бусси, командовавший антипартизанскими операциями в провинции Тукуман, после их окончания вдруг стал владельцем крупнейшего сахарного завода. Попытки приватизировать госпредприятия провалились потому, что военные превратили страну в царство полнейшего произвола. Разумеется, инвесторы бежали, сломя голову, от такого «либерализма». Заводы никто не покупал – их начали просто закрывать. Хунта развязала в 1982 году войну за Фолклендские (Мальвинские) острова. При этом аргентинцы никогда на этих островах не жили, кто их открыл – вопрос спорный (то ли испанцы, то ли англичане, то ли голландцы, но никак не аргентинцы). Нападать на главного экономического партнёра - Великобританию, к тому же ядерную державу, для Аргентины было полнейшим безумием. Но члены хунты генерала Гальтиери правившие в то время Аргентиной, опирались на «хотелки». Поражение в войне с Великобританией стало сильнейшим ударом по Аргентине, превратившим её на много лет в «страну-изгоя».
После падения хунты Гальтиери к власти в Аргентине пришёл Рауль Альфонсин – социал-демократ и честный политик. Он начал разгребать авгиевы конюшни, оставшиеся от хунты. Альфонсин попытался привести страну в чувство после «Грязной войны» и конфликта из-за Фольклендов, но… приказал перенести столицу в Патагонию, в городок Вьедма. «На Юг, к морю и к холоду!», - провозгласил Альфонсин. Там же, в Патагонии, запланировали построить крупнейшую в мире приливную электростанцию. Аргентина также попыталась наладить производство собственного истребителя поколения 4++ - FMA SAIA 90, что в то время было по силам только США, СССР, Англии и Франции. При том, что бюджет был пуст, а внешний долг – самый высокий в мире! Это были типичные «хотелки», не основанные ни на какой экономической базе, хотя Альфонсин не был ни перонистом, ни диктатором. Разумеется, ни новой столицы, ни гигантской ПЭС, ни истребителя не построили, а жестокий кризис 1988 года вынудил Альфонсина досрочно уйти в отставку. Уступив правление перонисту Менему, который, презрев идеи отца-основателя движения, проводил неолиберальную политику.
Оставив в стороне жестокий кризис 1999-2003 годов, о котором написано достаточно, обратимся к тем, кто противоборствовал перонистам-киршнеристам. Маурисио Макри, бизнесмен и либеральный консерватор, правивший Аргентиной в 2015-19 гг., не сумел вывести страну из кризиса. Он сократил экспортные налоги и сократил субсидии на электроэнергию, отменил валютный контроль и попытался расширить внешнеэкономические связи. Экономика пережила кратковременное оживление, но не более того. Поскольку Аргентина в который раз оказалась на грани дефолта, Макри выпросил огромные ($57 млрд.) кредиты у МВФ и США, но потратил их на социальные выплаты и PR-проекты, включая бесплатные телепоказы спортивных новостей! В результате антиперонистский либеральный проект потерпел крах. В 2019 году Макри попытался избраться на второй срок, но победил перонист-киршнерист Фернандес при поддержке сеньоры Киршнер.
Сейчас киршнеристов теснят ультралевые и ультраправые. Если с первыми всё понятно («всё взять – и поделить»), то со вторыми сложнее. Экономист-либерал Хавьер Милей, лидер Партии свободы и прогресса, считает себя единомышленником Дональда Трампа и Жаира Болсонару. Но он – странноватый либерал: Милей выступает против вакцинации от COVID-19, называет себя секс-гуру, проповедует свободную любовь, и при этом выступает за полный запрет абортов. Но жители окраин Буэнос-Айреса ведутся на задиристые, хулиганские проповеди косматого секс-гуру. Так же, как полвека назад их родители велись на пламенные речи троцкистов и монтонерос (ультралевых перонистов). Сегодня для них каудильо – Милей. Он привлёк электорат не идеями, а громким голосом, львиной гривой волос и заигрыванием с избирателями. Но кто будет их кумиром завтра – снова перонист, троцкист или вообще какой-нибудь людоед?
Киршнеризм - это не политическое течение, а состояние души. Хотя супруги Киршнер вышли из Перонистской (Хустисиалистской) партии, сегодня Кристину Киршнер поддерживает часть радикалов и социалистов (в знак поддержки они добавили к названиям своих партий букву «К»), коммунисты и «гуманисты». Они слепо идут за каудильо, что бы он (в данном случае она) ни делал. Как их далёкие предки шли за диктатором Росасом, залившим кровью страну. Как в 1950-е шли за Пероном, которого прокляла католическая церковь и сохранившие нравственность аргентинцы после того, как правитель стал открыто сожительствовать с несовершеннолетней. Но, с точки зрения каудильистов, он – вождь, а значит, ему позволено всё.
На смену Кристине Киршнер идёт новый каудильо – её сын Максимо. Он возглавляет молодёжную группировку La Cámpora, названную в честь президента Эктора Хосе Кампоры, пришедшего к власти в 1973-м только затем, чтобы уступить своё кресло вернувшемуся из эмиграции Перону. Смысл названия прост: главное – не идеология, а беспрекословная верность каудильо. «Кампористы» считают себя наследниками Montoneros - ультралевой террористической ветви перонизма, развязавшей в 1970-х «Грязную войну», унёсшую жизни тысяч аргентинцев. Пока «кампористы» с автоматами не бегают, но успешно разгоняют митинги антикиршнеристов при помощи дубинок. Группировка проводит социальные акции – в частности, в 2013 году организовывала помощь пострадавшим от наводнения в провинции Ла-Пампа. Эта акция превратилась в серию побоищ между «кампористами» и местными профсоюзами, которых соратники Максимо Киршнера пытались отстранить от деятельности по организации помощи.
Киршнер-младший недавно возглавил киршнеристский Фронт за победу в провинции Буэнос-Айрес, что автоматически делает его кандидатом на президентский пост.
***
Аргентина продолжает бег по замкнутому кругу: от кризиса к кратковременному и неустойчивому росту – и обратно. Одни экономисты считают, что этот бег продолжается 70 лет, другие – что 90. Формальные причины неудач не меняются: негодная структура экономики с чрезмерной долей сельского хозяйства, низкой долей промышленности (особенно современной), низкий уровень накопления и слабая финансовая база. Перонисты сменяют у власти антиперонистов, либералы – социал-демократов, военные режимы – гражданских, но всё остаётся по-прежнему.
Причина в том, что все партии, движения и течения, а значит, общество в целом заражены каудильизмом – презрением к закону, увлечённостью национальной мифологией (например, мифом о праве Аргентины на Фолклендские острова) и слепым следованием за каудильо. Аргентинцы – в основном потомки иммигрантов из Европы, и считают свою страну как бы европейской. На самом же деле Аргентина – самая латиноамериканская страна из всех. Потомки итальянских торговцев, немецких крестьян, британских докеров и хорватских рыбаков таинственным образом превратились в самых настоящих настоящих гаучо. В Аргентине наиболее выпукло проявляются не только позитивные черты латиноамериканского менталитета (свободолюбие, самостоятельность, готовность пожертвовать собой за свои идеалы), но и негативные, к которым прежде всего относится каудильизм.
Однако в мире не ничего вечного и бесконечного. Аргентина уже несколько поколений наступает на каудильистские грабли, и огромное число аргентинцев прекрасно это понимает. Остаётся надеяться, что рано или поздно родина танго сможет съехать с этого замкнутого круга, выбраться из колеи каудильизма, и начать, наконец, двигаться в будущее.
