Много лет я пел песни. Когда бы ни пытался я петь о любви, любовь превращалась в боль. А когда я пытался петь о боли, она превращалась в любовь.
Ф. Шуберт
«Зимний путь» (Winterreise) – цикл из двадцати четырех песен на стихи Вильгельма Мюллера, написанный Шубертом в 1827 году, незадолго до смерти.
Мюллер, немецкий поэт-романтик, умер в 31 год. Шуберт – в 32.
Эта близость смерти, конечно, бросает на «Зимний путь» особый отсвет. Вообще получилось странное противоречие: это цикл для домашнего музицирования, для уютного вечера в гостиной. Он и подогнан (видимо, по настоянию издателя) под музыкантов-любителей, в нем нет особо высоких нот и неодолимых пассажей. Камерный минимализм – только голос певца и партия на фортепиано.
Между тем это, по определению самого Шуберта, «страшные песни», полные экзистенциальной тоски, и противовесом ей – лишь легчайшая ирония, с которой автор подтрунивает над своим романтическим разладом с миром.
Каждая из песен вполне самостоятельна, но вместе они будто бы намечают пунктиром некую сюжетную линию: герой расстался с любимой девушкой и пустился в странствия. И каждая новая песня добавляет детали и обстоятельства, дразня воображение, заставляя его достраивать картину… но разгадка ускользает из рук, чтобы снова поманить нас в следующей песне – и снова оставить без ответа. Почему влюбленные расстались? Кто из них стал инициатором разрыва? Или это произошло против их воли? Есть ли цель у этих скитаний в холодном краю? Герой хочет помнить или позабыть? Уйти навсегда или вернуться? Смерть ожидает его в конце или нечто другое?
***
В качестве своеобразного ключика к этой шкатулке с секретами можно использовать недавно опубликованную у нас книгу Иэна Бостриджа «”Зимний путь” Шуберта: анатомия одержимости».
Иэн Бостридж – певец (тенор), исполняющий Шуберта на протяжении десятилетий. Это первое, что заслуживает внимания: перед нами рассказ человека, который сам раз за разом погружается в эту музыку и воссоздает ее заново. Но чувствовать и понимать музыку мало, о ней надо уметь рассказывать, подбирая слова для того, что трудно описать словами. Это под силу далеко не всем исполнителям. Бостридж, интеллектуал с блестящим образованием, и с этой стороны являет себя в лучшем свете.
Да-да, тут напрашивается цитата из «Дживса и Вустера»:
– У него же коэффициент умственного развития как у моллюска!
– Среди членов клуба «Трутни» он считается опасным интеллектуалом.
Однако Бостридж, с его оксфордским и кембриджским прошлым и ученой степенью, интеллектуал подлинный. У него широкий кругозор и, что важнее, привычка мыслить, анализировать, сопоставлять, крутить предмет так и эдак, разбирать его на части и снова собирать в единое целое.
Слово «анатомия» в заголовке довольно метко характеризует подход Бостриджа к предмету. Как не вспомнить пушкинского Сальери – «музыку я разъял, как труп»...
Но Сальери, как мы знаем, в реальности не был злобным завистником. А лично для Шуберта он и вовсе стал учителем и покровителем, причем уроки давал бесплатно, исключительно из желания поддержать талантливого мальчика. Шуберт был любимцем Сальери (а среди его подопечных, на минуточку, числятся еще Лист и Бетховен), их связывали теплые отношения, и ученик впоследствии посвятил своему учителю несколько произведений.
Все части «Зимнего пути» тесно связаны между собой, пронизаны сетью взаимных смысловых и музыкальных отсылок. Но я все же рискну нарушить это единство и волевым усилием выберу только пять из двадцати четырех.
4 Erstarrung – Оцепенение
Одна из самых красивых и ярких песен во всем цикле. Наплыв чувств, драматическое напряжение, «маниакальная одержимость», по определению Бостриджа.
…Она метафорически говорит о чувстве, которое погребено, подавлено и стремится вырваться наружу. Явное присутствие этой темы в песне, которое мы ощущаем, реализовано через конфликт между бурными волнами эмоций в фортепьянной партии (бессознательное? Фрейдистское «Оно»?) и контролем и отпором им в голосовой.
7 Auf dem Flusse – У ручья
…Острым камнем я вырежу на ледяной поверхности ручья ее имя, день встречи и расставания, и окружу надпись изломанным кольцом.
Песня «У ручья», или «У реки», начинается с холодной безучастности, звучащей в фортепьянной партии, с отстраненного, безэмоционального движения мелодии, вызывающего одновременно мысли о замерзшей реке и о скованной морозом душе.
И в последней строфе вдруг – сильнейший прилив чувств: будто волна вздымается и ломает эту ледяную могильную плиту.
Сердце мое, в этой реке узнаешь ли ты себя? Под коркой изо льда скрывается буря.
8 Rückblick – Воспоминание
Под моими ступнями огонь, даже если я иду по льду и снегу… Я спотыкался о каждый камень, спеша покинуть город, а вороны кидались снежками в мою шляпу с каждого дома.
Песня отчетливо делится на три части. Первая – стремительное движение, почти бегство.
Когда вступает голос, фортепьяно подражает пению, отставая от него и создавая иллюзию погони. Возникает очень необычный эффект. За полумифологическим величием пылающих шагов по льду следует комический поэтический образ почти мультипликационной абсурдности: недружелюбные вороны, кидающиеся снегом и льдом с крыш.
Вторая часть – воспоминание о днях, когда покинутый город был ласков к герою и все было совсем иначе. Воспоминание сладостное, но… как-то чересчур сладостное, ненатуральное, почти бутафорское. Действительно ли это было такое незамутненное счастье?
И третья часть – замешательство: бежать прочь или вернуться? Две разнонаправленные силы тянут путника одновременно в разные стороны.
9 Irrlicht – Блуждающий огонек
Первые такты звучат необычно, они не «классические», не слегка меланхоличные, не серьезные, не возвышенные. Первые два такта – что-то вроде пожимания плечами, знака притворного равнодушия или чего-то еще, но с отчетливо обыденным ощущением. Тогда третий такт может быть игривым, чуть капризным с этими триолями фа-диез и последующим ускорением темпа, в котором есть нечто внезапное, поражающее или дразнящее, как будто блуждающий огонек или что-нибудь еще, что мы пытаемся отыскать и что увиливает, оставляя нас с носом.
...Первый из двух последних стихов, с его почти рычащим началом, настолько оно низко, кажется если не сентенциозным, то, во всяком случае, до некоторой степени отстраненным. А самый последний стих, со странной длительной паузой, как если бы взгляд охватывал кругозор, на болезненных дифтонгах «ау», «ай» в auch sein, становится настоящим стоном страдания.
16 Letzte Hoffnung – Последняя надежда
Здесь и там на ветвях трепещут пестрые листья, и я останавливаюсь под деревом, глядя на них в задумчивости. Я смотрю на одинокий лист, словно вся моя жизнь зависит от него, и когда ветер играет с ним, я дрожу так сильно, как только могу. Если лист упадет на землю, погибну и я…
Напоминает соответствующий рассказ О.Генри, да?
Для неискушенного слушателя (да и для искушенного тоже) песня звучит странно. Какой-то сумбур вместо музыки! Почему оно так?
Необычность вступления в «Последней надежде» достигается за счет смещения акцентов, и даже в нотной записи это выглядит странно... Когда вступает голос, он рассогласован с подразумеваемым ритмом, и это сбивает с толку – ощущение, которое увеличивается благодаря зигзагам эмоционально прерывистого звучания фортепьянной партии. Эти зигзаги, понятно, передают движение падающих листьев.
…Выберите лист в кроне дерева, любой лист – он ли окажется тем, что упадет? Один из них обязательно упадет, но какой? Получается диалог между индивидуальностью и всеобщими нормами: вот моя жизнь, во всей ее неповторимости, но она часть природного порядка, где конечный итог любого явления известен, лист упадет, но его траектория и время гибели неизвестны. Какой же лист один из многих и когда он сорвется с ветки?
***
И весь цикл полностью: Дитрих Фишер-Дискау, золотой фонд.
#классическая музыка #культура #искусство
