Сто лет тому назад в свет вышла книга, которой суждено было вызвать много споров и пересудов. Любовь Федоровна Достоевская написала воспоминания к юбилею отца.
У книги была тяжелая и странная судьба: написанная на французском языке, она был издана в переводе на немецкий, а до России дошла спустя несколько лет - в исковерканном переводе, с искажениями и пропусками. Парадокс был в том, что написала ее русская женщина, дочь великого русского писателя.
Власть Советов, естественно, книгу не одобрила, а литературоведы "морщили носы" - еще бы ведь дочь писателя вдруг заявила (это в разгар-то Революции), что ее отец был из старинного литовского шляхтецкого рода, да еще неоднократно роднившихся с "норманнами" (да-да, из тех, которых вроде бы когда-то призвали "княжить на Руси").
В книге и в самом деле было довольно много несообразностей, а то и откровенных "натяжек", это понимаешь даже сейчас, когда читаешь ее сто лет спустя после написания. Любовь Федоровна слишком много в судьбе своего отца и его родни объясняла его "литовской кровью", дававшей пристрастие к порядку и экспансии, но в то же время заставлявшей быть слишком сдержанным и дичиться окружающих. Кроме того, она со страшной силой "ополчилась" на всех немногочисленных женщин своего отца, бывших в его жизни до брака с Анной Григорьевной (ее матерью).
И все же в этой книге содержится много необычного и очень интересного, если притерпеться к довольно тяжеловесному и слишком отвлеченному стилю автора. Всегда интересно, какими видят выдающихся людей их родные и близкие. Часто этот взгляд довольно сильно отличается от стандартных устоявшихся представлений (в скобках замечу, что и многие обычные люди очень удивились бы, прочитав откровенные воспоминания о себе родственников и близких друзей).
Так каким же видела и вспоминала великого, противоречивого и видевшего темную внутреннюю сторону человека и все конфликты натуры его, Достоевского его родная дочь? И какую информацию ей удалось собрать из "первоисточников" - из интимных разговор с женой гения (то есть, своей матерью), из чтения домашних архивов и переписки с родственниками, из знакомства с книгой мемуаров своего родного дяди Андрея Достоевского? Из собственных детских воспоминаний, в конце концов - Достоевский умер, когда дочери было 11 лет (она рыдала, просила молиться за папу, потом ей долго казалось, что он не умер, а впал в летаргический сон)?
Во-первых, и это было очень важно для дочери Достоевского, она видела своего отца потоком старого рода литовских шляхтичей, живших в Минской губернии (нынешняя Белоруссия) в родовом поместье Достоево. Несколько веков эти шляхтичи "из герба Радвана" играли видную роль в жизни своего края. Но потом род начал беднеть, хиреть и к 18 веку его представители по неизвестной причине переселились на Украину, где от их жизни не осталось уже почти никакого следа и документов. Известен стал только Михаил Андреевич Достоевский, отец будущего великого писателя, родившийся в захудалой деревне в семье православного священника, и покинувший отчий дом против воли отца, чтобы получить медицинское образование в Москве, где он и стал вначале военным лекарем, а потом врачом в Мариинской больнице для бедных. Литовские и норманнские корни семьи, однако, по мнению Любови Федоровны не делись никуда . И если от былых поместий и семейного герба не осталось и следа, то в характере членов семьи сохранились истинные "литовские качества" и "норманнский дух". От литовских и норманнских предков передались Достоевскому умение смотреть опасности в лицо, не отступая перед ней, и целеустремленность, когда преследуешь свою цель, устраняя все препятствия, встречающиеся на пути. Отсюда же, на взгляд дочери Достоевского, и его реализм - "норманны умели смотреть жизни в лицо и не боялись изображать ее такой, какова она была в действительности".
Литовско-норманнским корням приписывает Любовь Федоровна и то удивительное прилежание неуверенного в себе, очень робкого с женщинами и совсем не умеющего беречь деньги молодого Достоевского в тот период, когда он, проработав на службе "неделю" и бросив ее, пробивался в литературу. Литература давала пищу и для души и для тела, так как то совсем немногое, что оставалось у него в наследство, он проматывал почти молниеносно. Похожий на своих шляхтецких предков не только в хорошем, но и во многом дурном, он тратил деньги на публике направо и налево, хотя вернувшись домой, сидел едва ли не на хлебе и воде. С некоторой горечью Любовь Федоровна пишет об этом: "К сожалению, у моего отца всегда были самые фантастические представления об экономности. Всю жизнь он был тем литовским шляхтичем, который тратит все, что есть у него в карманах, не спрашивая себя, на что он будет жить завтра. Он не изменился и с возрастом... В прежние времена польская и литовская знать голодала у себя дома, но на публичные сборища являлась в позолоченных каретах и роскошных бархатных одеяниях." И все таки упорство, прилежание и целеустремленность победили - Достоевский не превратился в одного из впустую растративших себя и не нашедших своего места в жизни людей, которые смотрят на нас едва ли с каждой страницы своих произведений (то есть, читай, не превратился в собственного героя). Он не только тратил деньги на биллиард, театры и случайных знакомых, но и "все дни проводил за письменным столом, беседовал со своими героями, смеялся, плакал и страдал с ними" и в конце концов добился успеха - "Бедные люди" почти триумфального ввели его в мир литературы.
Впрочем, сказочная птица удачи не долго сидела у него на плече. Он не смог поладить с постоянными обитателями салона Панаевой - слава слишком ударила ему в голову, и он попытался вести себя как завсегдатай салонов и увенчанный лаврами писатель. А от природы был робок и самолюбив... получалось неловко, натянуто и напоказ - так и получил от Некрасова с Тургеневым прозвище "прыща на носу литературы". Все это, объясняет в воспоминаниях его дочь - тоже было во многом наследием литовских предков. Многие литовцы нелюдимы и застенчивы, у некоторых это даже принимает форму "боязни людей". А "этот робкий литовец всегда забивался в угол или в нишу окна, или же искал убежища за ширмой". После незадачливого триумфа и провала следующих произведений, будущий великий писатель стал мнителен и нелюдим: "чувствовал ... себя очень подавленным ... избегал теперь посещать салоны, часами запирался дома или блуждал по самым темным и отдаленным улицам Петербурга. Во время ходьбы он разговаривал сам с собой, жестикулировал, так что прохожие оглядывались на него." Впрочем, это качество - разговаривать самому с собой - он мог унаследовать от отца, у того в последние годы жизни оно тоже проявлялось, и пугало всех родственников. Об этом в следующей статье.
Полный текст книги Л.Ф. Достоевской можно бесплатно прочитать по адресу https://fedordostoevsky.ru/pdf/lfd_1992.pdf
