Говорят, что на небе всегда тепло, разговоры о море, пиратский грог. От весёлого ветра дрожит стекло, хлебосольный хозяин берёт оброк мелодичными песнями о земле, что, тоскуя о доме, поёт моряк.
Белый город отпраздновал сотню лет. Безусловно, у города был маяк, якоря на песке, паруса вдали. И уклад городской запредельно прост.
Беспризорные кошки вовсю дрались за остатки еды, за хребет и хвост.
Отставной адмирал зажигал свечу, вспоминая сплетения дорог и вех.
У портового города тьма причуд, но одна оказалась занятней всех, почему-то реально она одна.
В сумасшествии уличной толкотни те, кто в вечнозелёных смешных штанах, очень нравились городу, и для них светофоры включали зелёный свет. Счастье было большим, как девятый вал.
Плыл автобус — он думал, что он корвет.
Плыл троллейбус — он верил, что он нарвал. Самый старый фонарь — треугольный скат — остальным фонарям подавал пример.
А потом разразилась беда-тоска: в городишке портовом сменился мэр.
Постучал кулаком по столу, грозя, посмотрел на причал, где пыхтел баркас, и решил, что в зелёных штанах нельзя. Можно в чёрных и в серых. И вот указ.
Город громко сиренами взвыл: за что? Это просто штаны, зелены, как май.
Той же ночью на море случился шторм, город приступом ночью взяла зима да рассыпала снег, словно горсть монет.
Заморозила кошек, дворы, людей.
Мэр очнулся, а города нет как нет, только мусор везде, да окно в слюде.
Корабли потянулись гуськом на юг. Светофоры, мигнув, подались в закат, с адмиралом и целой командой юнг.
А на небе по-прежнему облака.
А на небе по-прежнему говорят: мимо диких лесов и орлиных скал, непонятный, но дружный идёт отряд.
И в зелёных штанах в нём и стар, и мал.
