«Захваченный дом» — ранний, но отличный рассказ Хулио Кортасара. Он входит в сборник «Бестиарий», который опубликовали в 1951 году. В своём эссе я хочу детально разобрать его с трёх разных сторон: объективной, потенциальной и субъективной.
В первой части я выделю авторский замысел и свяжу фрагменты рассказа с жизнью самого Кортасара, — особенно до того, как он эмигрировал в Европу.
Во второй части я проанализирую потенциал текста и те смыслы, которые автор, возможно, умышленно не закладывал в свой текст, либо придавал им меньшее значение, но которые всё же может найти читатель с течением времени.
В третьей части я расскажу о том, как текст отразился в моей душе, и свяжу его с объективной стороной произведения.
Объективный взгляд
Хулио Кортасар написал рассказ незадолго до того, как уехал из Аргентины. В тот период правил Хуан Доминго Перон, президент с 1946 по 1955, — а Хулио Кортасар совершенно не разделял его идеологические взгляды, из-за чего неоднократно ощущал давление со стороны.
Главные герои — рассказчик и его сестра, Ирене — живут тихо и спокойно в доме, который получили в наследство от родителей. Они ухаживают за ним, а в свободное время каждый занят свои делом: сестра вяжет одежду, рассказчик читает книги. Иногда он ходит в город, чтобы купить шерсть для сестры, а заодно наведывается в местную библиотеку. Никто из них не работает: деньги приходят из деревни. Их мирную, тихую жизнь нарушают неизвестные, — они постепенно захватывают дом и заставляют главных героев покинуть его.
У Хулио Кортасара — как и во многих его текстах — реальное часто сосуществует бок о бок с ирреальным. Если говорить более точно, языком постмодерна, — а Кортасар был одним из ключевых постмодернистов в мировой литературе, — реальность взаимодействует с ирреальностью. Это один из приёмов латиноамериканского магического реализма.
Дом, рассказчик, его сестра Ирене, их заботы, — всё это входит в категорию реального. Но неизвестные, которые захватывают их дом и выгоняют законных владельцев — категория ирреального, ибо они бестелесные, невидимые: главные герои только слышат их, — и на этом всё заканчивается. Ни рассказчик, ни Ирене ни разу не встретили этих «захватчиков» лицом к лицу. Отсюда может выйти совершенно иной взгляд: возможно, что никаких «захватчиков» не было, а брат и сестра нашли общий предлог, выдумали их, чтобы сбежать из дома, — однако об этом мы поговорим немного позже, в субъективной части моего эссе.
«Захваченный дом» — это политический и социальный образ Аргентины в середине двадцатого века. Сам Кортасар рассказывал, что во времена Перона любого человека могли выгнать из своего же дома, не объясняя причины, — это и есть ядро рассказа, его центральный лейтмотив. В «Беседах с Эвелин Пикон Гарфилд» он говорил:
«Ты просила, чтобы я объяснил смысл рассказа, дал ему внелитературное толкование, но это как раз тот случай, когда в рассказе для меня нет абсолютно никакого подтекста — никакого, только кошмарный сон. Но проанализировать сам сон, разумеется, можно. Очевидно, все мы, противники Перона, чувствовали себя осажденными, ждали, что нас вот-вот выкинут из наших домов. В таком плане сон оказывается совершенно прозрачным. Но сам-то я тогда не истолковывал его подобным образом».
Автор — в иносказательной форме — передаёт своё предчувствие о том, что «массы» — они же «захватчики», — которые поддерживают Перона, в скором времени нарушат баланс страны. Хулио Кортасар неоднократно выступал против идеологии президента, из-за чего даже как-то раз попал на несколько дней в тюрьму. В этом контексте дом символизирует Аргентину, захватчики — приверженцев Перона, а главные герои — людей с иными, противоположными взглядами. В тексте можно найти пару фрагментов, которые косвенно намекают об этом:
«Дом нравился нам. Он был и просторен, и стар (а это встретишь не часто теперь, когда старые дома разбирают выгоды ради), но главное — он хранил память о наших предках, о дедушке с отцовской стороны, о матери, об отце и о нашем детстве.
Потом рассказчик добавляет:
«Когда-нибудь, думалось нам, мы тут умрем; неприветливые родичи завладеют домом, разрушат его, чтоб использовать камни и землю, — а может, мы сами его прикончим, пока не поздно».
Такова объективная сторона рассказа. О других, не менее интересных вариантах трактовки, я расскажу ниже.
Потенциал текста
У любого текста с течением времени — благодаря открытиям науки, достижениям культуры, переосмыслению привычных явлений и взаимодействию с интеллектуальными читателями — рождаются новые и новые смыслы. Всем известная «Божественная комедия» Данте Алигьери в период Проторенессанса охватывала намного меньше идей и концепций, нежели сейчас, — такова участь любого великого текста: проходят века, а он расцветает по-новому, обретает большую глубину и новые смыслы, становится многограннее, шире и интереснее. Книга как бы пишет — даже после смерти автора — своё продолжение, обнажает неизведанные долины текста, — этим она обязана любимым читателям.
В тот период Кортасару не хватало таких читателей, — читателей, с которыми можно взаимодействовать, вступать в соавторство, ведь его произведения почти не печатались, — а если и печатались, то их мало кто читал.
«Я все-таки продолжаю верить (и говорю это от себя и только о себе), что если бы я остался в Аргентине, то пришел бы к своей писательской зрелости иным путем — может быть, более гладким и приятным для историков литературы, — но, безусловно, то была бы литература, обладающая меньшим задором, меньшим «даром провокации» и, в конечном счете, менее близкая по духу тем из читателей, кто берет в руки мои книги, чтобы найти там отзвуки жизненно важных проблем, а не ради библиографического указателя или с целью эстетического обогащения».
Рассказ можно проинтерпретировать через этот контекст. Возможно, Хулио Кортасар чувствовал, что его изгоняют из Аргентины: читательская публика не принимала нового автора, а его взгляды не соответствовали политической идеологии Перона и «масс», поддерживающих его. В таком контексте чувства героев рассказа — это чувства самого Кортасара.
Между тем рассказ можно толковать по-другому, — как своеобразную притчу. Вы наверняка помните, что Ирене в течение всего рассказа что-то вязала. Вязание — сильный символ, а Кортасар как раз дебютировал в литературу как поэт-символист, — и он прекрасно разбирался в творчестве таких известных символистов, как Поль Верлен и Артюр Рембо.
Но вернёмся к вязанию. Оно символизирует судьбу и её течение. В мифологиях разных народов есть персонажи, которые плетут человеческие судьбы: в древнегреческой — мойры, в древнеримской — парки, а в скандинавской — норны.
«Не знаю, зачем она столько вязала. Мне кажется, женщины вяжут, чтоб ничего не делать под этим предлогом. Женщины — но не Ирене; она вязала все нужные вещи, что-то зимнее, носки для меня, кофты — для себя самой. Если ей что-нибудь не нравилось, она распускала только что связанный свитер, и я любил смотреть, как шерсть в корзине сохраняет часами прежнюю форму. По субботам я ходил в центр за шерстью; сестра доверяла мне, я хорошо подбирал цвета, и нам не пришлось менять ни клубочка».
Хулио Кортасар не зря так акцентирует внимание на вязании. Есть только один фрагмент, когда Ирене не вяжет — в конце рассказа, когда дом захватывают:
«Как-то вечером, перед сном, мне захотелось пить, и я сказал, что пойду попить на кухню. Переступая порог, я услышал шум то ли в кухне, то ли в ванной (коридорчик шел вбок, и различить было трудно). Сестра — она вязала — заметила, что я остановился, и вышла ко мне. Мы стали слушать вместе. Шумело, без сомнения, не за дверью, а тут — в коридоре, в кухне или в ванной.
Мы не глядели друг на друга. Я схватил сестру за руку и, не оглядываясь, потащил к передней. Глухие звуки за нашей спиной становились все громче. Я захлопнул дверь. В передней было тихо.
— И эту часть захватили, — сказала сестра. Шерсть волочилась по полу, уходила под дверь. Увидев, что клубки там, за дверью, Ирене равнодушно выронила вязанье.
— Ты ничего не унесла? — глупо спросил я.
— Ничего.
Мы ушли в чем стояли. Я вспомнил, что у меня в шкафу пятнадцать тысяч песо. Но брать их было поздно».
Если мы рассмотрим текст через символизм, то придём к выводу, что главные герои в конце умирают: нить их судьбы обрывается. Это подтверждают мысли рассказчика:
«Когда-нибудь, думалось нам, мы тут умрем; неприветливые родичи завладеют домом, разрушат его, чтоб использовать камни и землю, — а может, мы сами его прикончим, пока не поздно».
Следующий потенциал, который я разглядел — религиозный. Герои рассказа — как я уже отметил — живут праздно и ленно, — а Библия не поощряет такой образ жизни. В Книге Притчей Соломоновых сказано:
Пойди к муравью, ленивец, посмотри на действия его, и будь мудрым.
Нет у него ни начальника, ни приставника, ни повелителя;
но он заготовляет летом хлеб свой, собирает во время жатвы пищу свою. [Или пойди к пчеле и познай, как она трудолюбива, какую почтенную работу она производит; ее труды употребляют во здравие и цари и простолюдины; любима же она всеми и славна; хотя силою она слаба, но мудростью почтена.]
Доколе ты, ленивец, будешь спать? когда ты встанешь от сна твоего?
Немного поспишь, немного подремлешь, немного, сложив руки, полежишь:
и придет, как прохожий, бедность твоя, и нужда твоя, как разбойник. [Если же будешь не ленив, то, как источник, придет жатва твоя; скудость же далеко убежит от тебя.]
Священнослужитель Амвросий Оптинский — он послужил образом старца Зосимы из романа «Братья Карамазовы» — писал так:
«Уныние – значит та же лень, только хуже. От уныния и телом ослабеешь, и духом».
Наиболее интересное высказывание — для нашего рассказа — можно найти в Книге Екклесиаста:
«От лености обвиснет потолок, и когда опустятся руки, то протечет дом».
В Книге Притчей Соломоновых и Книге Екклесиаста явно прослеживается назидание, что леность ухудшает жизнь и приводит к бедности, — это и происходит с главными героями, так как они ничего не забирают из покинутого дома:
«Мы ушли в чем стояли. Я вспомнил, что у меня в шкафу пятнадцать тысяч песо. Но брать их было поздно».
Есть три варианта исхода в этой трактовке: либо главных героев изгоняют за их грех — подобно Адаму и Еве, — либо они начинают новую жизнь, «встают от сна своего», — либо всё вместе.
Я всё же думаю, что они начинают новую жизнь, — и об этом будет следующая часть моего эссе.
Субъективный взгляд
Кортасар говорил, что некоторые из рассказов «Бестиария» стали для него психоаналитической самотерапией, — именно поэтому я отнёс следующее толкование в категорию субъективного, ибо трудно сказать наверняка, был ли «Захваченный дом» одним из таких опытов.
С внешней стороны жизнь главных героев — это умеренный цикл; однако с внутренней — паралич рутины и уныния. В такой противоречивой манере ведёт своё повествование рассказчик: он говорит про что-то положительное, например: «Дом нравился нам. <…> Нам нравилось думать за столом о большом тихом доме и о том, как мы сами, без помощи, хорошо его ведем». Затем, немного ниже, добавляет к этому что-то негативное: «Иногда нам казалось, что из-за дома мы остались одинокими. Ирене отказала без всякого повода двум женихам, а моя Мария Эстер умерла до помолвки. Мы приближались к сорока и верили, каждый про себя, что тихим, простым содружеством брата и сестры должен завершиться род, поселившийся в этом доме».
И весь текст построен по такому принципу. Рассказчик постоянно замещает негативное чем-то положительным: он пытается заглушить своё волнение и страхи, сбежать от реальности — но они всё равно прорываются сквозь текст, показывая его внутренние переживания и противоречия. Прочитайте внимательно, как он говорит про одиночество:
«Иногда нам казалось, что из-за дома мы остались одинокими».
«A veces llegamos a creer que era ella la que no nos dejó casarnos».
Такая конструкция содержит немое продолжение: «Иногда нам казалось, что из-за дома мы остались одинокими, — но это неправда». И в этом, на мой взгляд, одна из граней рассказа, следующий слой подтекста. Главные герои бегут от реальности: брат читает книги и перебирает марки, сестра — вяжет. «Я радовался чуть меньше, из-за книг; но, чтоб не расстраиваться, стал приводить в порядок отцовскую коллекцию марок и кое-как убивал время».
Их жизнь — это эскапизм, лень и уныние. Ближе к концу рассказчик ненароком заметит, как влияют на него мысли: «Нам было хорошо, но мало-помалу мы отвыкали от мыслей. Можно жить и без них».
Я уверен, что мои дорогие читатели по своему опыту знают, что наше эмоциональное состояние зависит от того, как мы мыслим и реагируем на ситуации. В когнитивной психотерапии мышление и ошибки внутри него занимают особо важную роль. Но я не хочу в своём эссе нагружать моего дорого читателя такой информацией, — каждый может сделать это сам, если ему станет интересно. Важно другое: главный герой замечает, как мысли влияют на него и приходит к выводу, что «можно жить и без них». Всегда есть триггер — какое-то событие, ситуация или место, которые запускают негативные мысли, а потом вызывают ответную реакцию. К примеру, для человека, который однажды испытал сильное головокружение в автобусе, триггером в дальнейшем могут стать именно автобусы. И каждый раз, когда человек поедет на автобусе — особенно по тому же маршруту — реакция может повторяться: автобус — страх, что это может произойти снова и обязательно произойдёт — негативные мысли — головокружение, — и так по кругу.
У главных героев нет такой тяжёлой реакции, — как минимум, Хулио Кортасар ничего из этого не упоминает. Но у них есть триггер, который вызывает негативные мысли — семейный дом. «Иногда нам казалось, что из-за дома мы остались одинокими». «Мы приближались к сорока и верили, каждый про себя, что тихим, простым содружеством брата и сестры должен завершиться род, поселившийся в этом доме».
Их попытка сбежать от реальности чревата другими, ещё более тяжёлыми проблемами, которые в один день вернутся обратно с удвоенной силой. Каждый из них интуитивно чувствует, что губит свою жизнь, что они застряли в рутине, что их затягивает круговорот повседневности. И поэтому они выдумывают себе предлог, неких «бестелесных захватчиков», чтобы разорвать этот цикл, выйти наружу и начать всё с самого начала.
Да, это тяжело, придётся работать над собой, — но всё же лучше попробовать, сделать рывок вперёд, чем оплакивать возможность, которую когда-то упустил, поддавшись своему страху.
В конце концов, даже сложно сказать, что дом захватывают, — его скорее отдают, а не захватывают.
И — что самое интересное! — через несколько лет после того, как Кортасар написал рассказ, он эмигрировал в Европу, — подобно тому, как главный герой и его сестра Ирене покинули свой дом, который их уже не радовал, хоть он и «хранил память о наших предках, о дедушке с отцовской стороны, о матери, об отце и о нашем детстве».
