Судя по реакции — и здесь, и в фейсбуке — на мой прошлый пост, посвященный Джоан Роулинг и борцам с трансфобией в её лице, российское сообщество, как бы так помягче выразиться, очень переживает из-за наступления лево-либеральной «повесточки» и «новой этики» (пишу эти слова в кавычках не потому, что отрицаю сам факт существования определяемых ими явлений, а просто потому, что термины эти крайне размыты и зачастую употребляются сразу в нескольких — иногда прямо противоположных — значениях).
Если вас тоже беспокоит потенциальное вторжение в нашу мирную жизнь радикальных феминисток, небинарных персон, чернокожих геев и прочих сатанинских сущностей, каленым железом и cancel-культурой выжигающих любое инакомыслие, то у меня хорошая новость: специально для вас издательство Individuum буквально только что выпустило очень полезную книгу — «Циничные теории» Хелен Плакроуз и Джеймса Линдси. Умную, ясную, довольно сдержанную, но при этом написанную с отчетливо правых, консервативных позиций и подвергающую идеи «новой этики» беспощадной и хорошо аргументированной критике.
Впрочем, адресована эта книга не всем: те, кому глаза просто заливает ненависть к «повесточке» (мало какая совокупность идей способна вызывать в своих оппонентах такую чистую, беспримесную ярость), вряд ли смогут продраться сквозь суховатую и академичную первую главу, посвященную связи нынешнего активизма и философии постмодерна — да и дальше, признаться, будет не сильно лучше. Если же вы не просто хотите развешать чертовых woke на фонарях, но в самом деле стремитесь освоить их язык, понять истоки их идей и найти в них концептуальные изъяны для будущей полемики, «Циничные теории» Плакроуз и Линдси — именно то, что вам нужно.
Попробую, тем не менее, все же просуммировать некоторые важные для авторов книги постулаты (ну, вдруг вы все же не преодолеете ту самую первую главу или просто поленитесь читать целую книжку).
Философия постмодерна в лице Фуко, Делеза, Лиотара и Бодрийяра, по мнению авторов «Циничных теорий», пробила брешь в фундаментальных взглядах человечества на себя и мир вокруг. Со времен Просвещения истина мыслилась как нечто реально существующее и принципиально познаваемое, а научный метод всеми признавался за универсальный и наилучший способ ее постижения.
Однако постмодернизм деконструировал (по сути дела, упразднил) эти понятия, объявив и их, и все их производные не более, чем «конструктами», зависящими в первую очередь от культуры, их породившей, и от особенностей языка, использующегося для их выражения.
Согласно постмодернистской Теории, знание как таковое не существует, а то, что за это самое знание принимается, обусловлено только властью и иерархией. Грубо говоря, если белые цисгендерные мужчины полагают, что земля вращается вокруг Солнца, то это не объективная истина, а всего лишь мнение, влияние которого обусловлено тем, что власть в мире принадлежит именно белым цисгендерным мужчинам, и, соответственно, они могут свое мнение навязывать.
Таким образом, по мнению, в частности, Фуко, решающий фактор в признании чего-то «истиной», это не соответствие реальности, как думали раньше, но социополитическая власть той группы, которая это знание продвигает.
Тот же принцип был применен постмодернистами и к категориям этики: некая поведенческая стратегия объявляется «нравственной» или «безнравственной» не в силу каких-то объективных причин, а исключительно в силу ее удобства для верхушки властной иерархии.
Иными словами, если белые цисгендерные мужчины считают, что женщине лучше хранить девственность до свадьбы, то это не нравственный абсолют, но просто реализация их возможности устанавливать собственные догмы. Если же власть окажется в руках женщин, те смогут перевернуть ситуацию с ног на голову и требовать того же от мужчин.
Ну, а следующий шаг сделать легко: если ничто не объективно, и все зависит от культуры, языка и власти, то нет никакой разницы между универсальным и персональным, общим и индивидуальным. Граница между объективно истинным и субъективно переживаемым оказалась стерта (в этой точке, мне кажется, должны оживиться все, кого «задолбали разговоры о травме» — вот он, ваш веский аргумент в споре!).
На смену картине мира, в которой все люди на свой манер взаимодействуют с некой универсальной реальностью, пришла новая картина: множество равноценных (и конкурирующих между собой) реальностей, а вокруг каждой, как вокруг рождественской елки, группа людей, объединенных какими-то маркерами идентичности. Например, тем, что они геи, черные, не определились с гендером или, допустим, вообще велосипедисты.
В своем чистом виде, пишут Хелен Плакроуз и Джеймс Линдси, постмодернизм оказался бесконечно депрессивен (все тлен, люди разобщены, истина непостижима, реальность не существует, наука не панацея), а потому бесплоден — классическая Теория заглохла к концу 1980-х, так и не сумев толком просочиться за рамки академической среды.
Но в 1990-е годы она, подобно вирусу, мутировала, породив то, что Плакроуз и Линдси называют «прикладным постмодернизмом» — ну, или, здрасьте, добро пожаловать не скучали, вот и он, наш старый друг, левый активизм и пресловутая культура woke.
Философия постмодерна оказалась идеальной концептуальной основой для феномена «новой этики» — в том числе для самых неприятных карательных форм ее бытования.
И авторы «Циничных теорий» с удовольствием демонстрируют, как именно эта идеология преломляется в самых разных областях — от расы до отношений с собственным телом и от категории травмы до гендера.
Дискурсы (то есть слова) порождают и навязывают власть, поэтому слова бесконечно важны и опасны. Если тебе кажется, что чужие слова тебя травмируют, тебе это не кажется: автор же умер (как вы себя чувствуете, мсье Ролан Барт?), даже если жив-живехонек, поэтому что он там хотел сказать и правильно ли ты его понял (правильного и неправильного понимания не существует, все же уяснили?) вообще не важно — если тебе от его слов больно, ему же хуже. И да, скорее всего он просто пытается отжать у тебя пространство, насаждая собственную власть и стремясь доминировать (привет, Джоан Роулинг и ее трансфобия).
Научный метод не догма и не абсолют. Отсюда, например, берёт начало взорвавшая недавно русскоязычный сегмент интернета — история о курсе «женской небелой математики» в университете Торонто, или так приглянувшиеся отечественным феминисткам карты Таро в качестве достойного способа футурологического прогнозирования.
Категории красоты и здоровья не универсальны и не объективны, поэтому если кто-то намекает, что ожирение — это не очень-то здорово и не суперкрасиво, он атакует идеи бодипозитивизма. Ату фэтфоба.
Ну, и наконец, тот, кто, грубо говоря, исторически «сверху» (то есть, извините за чисто пелевинское выражение, «контролирует дискурс»), всегда не прав. Поэтому женщины не могут быть сексистами, черные — расистами, геи — насильниками, а жертву нельзя упрекать ни в чем — даже в недальновидности (надела мини-юбку ночью в нехороший район), ибо виктимблейминг. Стрелочка, как учит нас русская феминистка Ника Водвуд, не поворачивается.
В общем, подводя итог, по мнению авторов «Циничных теорий», идеи лево-радикального активизма, притворяясь либеральными и гуманистическими, на практике оспаривают ключевой принцип гуманности и либерализма. Они подрывают представление о неком универсальном общечеловеческом благе и его равной доступности для представителей всех рас, гендеров и социальных страт, а также для носителей широкого спектра взглядов и представлений.
Ну, и понятно, что торжество этих идей не приведет ни к чему хорошему, а в пределе может спровоцировать глобальную войну всех против всех.
«Хозяйский дом» (под этим термином Плакроуз и Финдли понимают единую систему ценностей и представлений о добре и зле) вполне хорош, просто не всех туда пускали. Либерализм расширяет доступ к этому монументальному строению, которое может дать каждому крышу над головой и уверенность в собственных силах. А вот равный доступ к развалинам вряд ли кому-то нужен», — суммируют свое видение авторы.
Можно оспаривать отдельные положения книги Плакроуз и Линдси, но в целом предложенная ими концептуализация «новой этики» и ее генезиса выглядит по меньшей мере логично, целостно и убедительно. Более того, она формирует площадку для продуктивного диалога и обсуждения, так что прочесть «Циничные теории» имеет смысл и тем, кого разделяет обеспокоенность авторов торжеством «повесточки», и тем, кто с ними решительно не согласен.
У меня лично, впрочем, остались некоторые вопросы, касающиеся моей предметной области — интерпретации искусства в рамках предложенной Хелен Плакроуз и Джеймсом Линдси картины.
В искусстве множественность интерпретаций правда неизбежна, а абсолютная истина в самом деле недостижима — так как же быть с этим?
Надлежит ли нам вслед за Гарольдом Блумом, автором знаменитого «Западного канона», утверждать, что великие литературные шедевры универсальны и существуют объективно, или все же в этой сфере можно допустить какую-то свободу трактовок, оценок и толкований?
Впрочем, понятное дело, это едва ли можно предъявить авторам в качестве сколько-нибудь основательной претензии — они-то фокусировались на социальной и политической сфере, а никак не на искусстве. Скорее просто хочу отметить, что это интересная тема для дальнейшего разговора в обозначенной плоскости.
