Ближнее море#18. Николай Никитин. Плата за жилье. Лучшее выступление. В бархате.

Николай Никитин

Маленький, печальный человек, напоминающий Чап­лина, мим Коля Никитин впервые появился в квартире Наталии Андреевой в конце 70­х — начале 80­х годов. Хотя она, Наталия, как ей самой показалось, знала его и рань­ше. Как выяснилось, она видела телепередачу с участием Никитина. Ту самую, когда легендарный Марсель Марсо назвал Колю лучшим мимом. Никитину тогда был посвя­щен целый сюжет, и Наталия запомнила его большие груст­ные глаза, так не вяжущиеся с профессией клоуна-­мима.

С тех пор Коля часто забредал на огонек, что неуди­вительно. Во-­первых, срабатывал феномен — центр го­рода. Место, куда можно заскочить по дороге на работу или возвращаясь со стрелки. Это вам не отдаленный пригород, куда и по обещанию не всякий раз приезжа­ют… это почти что свой салон. И, во-­вторых, его там теп­ло принимали. Душевное тепло, та драгоценная валю­та, которой Никитину всю жизнь не хватало. Хотя, по воспоминаниям друзей по клоунскому цеху, Колю все очень любили. Но вот любил ли он себя? Осиротев в далеком детстве, Никитин воспитывался в приюте, где, должно быть, так и не научился жить без любви и теп­ла, всю жизнь стремясь к ним и не смея поверить, что кто-­то относится к нему с нежностью.

— У Коли были большие печальные глаза и длинное черное пальто. Студийцы, с которыми работал Ники­тин, связали ему длинный тяжелый шарф, которым он очень гордился.

Как-­то Коля набрал свою собственную студию. И вот тут особенно интересно проявилась та черта характера, которая лучше прочих показывает Никитина-­человека. Итак, известнейший мим имел возможность набрать луч­ших из лучших, провести кастинг или, как тогда говори­ли, конкурс талантов, заняв под это дело актовый зал лю­бого ДК. Но он обошелся без помпы и излишней шумихи вокруг своего имени. И ребят он выбрал «не лучших из лучших», а отвергнутых — тех самых, которые не про­шли в театральный институт, тех, кто был признан про­фессионально непригодным. Принял таких же отвер­женных, как и он сам. Коля никогда не отождествлял себя со своим успехом, несмотря ни на что оставаясь на обочи­не славы, за кулисами почитаний, на задворках любви.

Наталия была на одной из первых репетиций и сразу же подумала, что Коля взял на себя непосильную задачу. Ведь отобранные Никитиным актеры являли собой весь­ма жалкое зрелище — угловатые и негибкие. Особенно выделялась долговязая девочка, которую, казалось, вооб­ще ничему и никогда невозможно было научить.

Через пару месяцев Коля пригласил Наталию во вто­рой раз — посмотреть на полученный результат.

«Это были удивительно гибкие, пластичные, непри­вычно двигающиеся люди. Казалось, что на сцене ца­рит незримое волшебство, какой­-то гипноз, потому что ребята вдруг словно впали в некий транс, на время по­каза перестав быть самими собой и превратившись в чудесные существа. Та долговязая девочка, на которой и приемная комиссия, и сама Наталия поставили ре­шительный крест, двигалась словно богиня!

Помня свое прежнее впечатление, Наталия смотре­ла представление не сдерживая слез восторга.

Вскоре никитинскую труппу пригласили на слет ми­мов в Риге, где они заняли второе место.

Маленький таинственный Коля в начале спектакля выходил на авансцену с флейтой. Он садился на край сцены и оставался там в течение всего действа. Вскоре был снят фильм о новой театральной труппе, и «профнепригодные» ребята с успехом гастролировали какое­-то время по Латвии.

Плата за жилье

Коля был прописан где-­то в пригороде, в доме-­раз­валюхе, где было невозможно жить. Добавьте необхо­димость постоянно находиться на репетициях в Ленин­граде. Чтобы как-­то существовать и заниматься люби­мым делом, он снимает комнату у знакомого боксера, платя ему за жилье, что называется, натурой. Боксер использовал Колю как грушу, отрабатывая на малень­ком, хрупком миме силу ударов.

Время от времени Никитин уходил от боксера, жил у друзей, залечивал раны. И в конце концов снова воз­вращался к своим пыткам, терпя побои за возможность иметь крышу над головой.

* * *

Однажды Коля влюбился в девочку из своей студии. Никитин был счастлив. Любовь заставляла его не заме­чать недостатков любимой, давая возможность той рас­крыться как актрисе и очаровательной юной женщине. С этого момента, казалось, счастье полилось на Никитина, точно из рога изобилия. Ему дали квартиру в городе! От­метив новоселье, он тут же сделал предложение своей возлюбленной, женился и прописал девушку у себя. Но через год жена потребовала, чтобы он убирался вон.

Может, для кого-­то другого потеря жилплощади не была бы таким ударом. Как говорится, благородный муж­чина уходит в пустоту, оставляя дом жене и не требуя ни­чего лично для себя… мужчина должен сам заработать на новую квартиру, построить новый дом и новое счастье… но Коля — видели бы вы его большие печальные глаза! — Коля должен был вернуться к непрестанным побоям или унизительному пребыванию у своих знакомых, не зная, когда ему в очередной раз укажут на дверь.

Так говорит Наталия Андреева, поведавшая мне эту печальную историю о Никитине. Я-­то знала Колю, ког­да тот был уже бомжом, и никогда не видела, чтобы он хотя бы смеялся, не то чтобы был счастлив.

Больше такого яркого счастливого периода в его жизни не было!

* * *

Как-­то Колю сильно избили. На самом деле били его часто и обычно за дело. Но в этот раз все было как-­то по­-особому гнусно. Как я уже упоминала, у Никитина были длинное кожаное пальто, шляпа и шарф — все неве­роятно старое и поношенное. В кармане, как обычно, ни копейки.

Незнакомая подвыпившая компания предложила угостить его сигаретой, а он, вот ведь дурачок наивный, обрадовался и пошел за новыми знакомыми в ближай­ший подъезд, где у него отобрали пальто, шляпу, шарф да еще и сильно поколотили.

Я отлично помню Колю, с которым мне пришлось до­вольно-­таки много времени провести на Пушкинской, 10, где мы подолгу разговаривали о театре. Когда мы позна­комились, Никитин уже давно не работал и бомжевал. Его лицо было покрыто глубокими морщинами, а тщедуш­ное тельце было телом недокормленного подростка и старика одновременно. Поражали глаза! Большие, пе­чальные, и какие-­то невероятно наивные глаза челове­ка, привыкшего соприкасаться с чудом и готового пове­рить в то, что это чудо может проявиться где и в ком угод­но. Он все время ждал чуда, общаясь с нашими актера­ми, с замиранием сердца сидел на всех показах, вклю­чая черновые. Бывал на репетициях. Он искал проблес­ки чуда в своих собутыльниках с Пушкинской или в бом­жатнике на Свечном… Он был тем, кого у нас на Руси называют юродивыми, — наивным, точно ребенок, ко­торый смотрит на мир с позицией своей личной чисто­ ты, не замечая его убожества и грязи. Поэтому особен­но больно, когда в ответ на желание открыть в другом

человеке чудо Коля получал жестокие удары.

«Будьте как дети», — говорил Иисус. Маленький мим Коля Никитин был святым ребенком — ребенком, кото­рый состарился, не растеряв своей детской чистоты, не

осквернив душу.

Лучшее выступление

«Ленконцерт» устраивал выступления типа «солян­ка», там работали танцовщики, певцы, клоуны, дрессиров­щики, фокусники и сатирики — словом, развлекательный жанр. Представления проходили шумно и весело, под ап­лодисменты и хохот публики. Достаточно долгое время с «Ленконцертом» сотрудничал и Коля Никитин. Об этих выступлениях ходило много актерских баек. Одну из них, самую запомнившуюся, часто пересказывал сам Никитин.

— Среди прочих актеров выделялся укротитель змей со своим дрессированным питоном. Хороший человек и очень добрый, послушный змей, которого и пресмы­кающимся-­то трудно было назвать. Скорее уж друг и партнер. Единственный друг.

Зрители неизменно шарахались, когда дрессиров­щик пускал питона поползать по рядам. Это был гвоздь программы. Визги женщин, нервный смех мужчин. Потом человек и питон боролись и, наконец, дресси­ровщик уносил змею за кулисы.

В тот день, о котором пойдет речь, публика подобра­лась особенно душевная. Зал рукоплескал, не желая отпускать своих любимцев. Наконец, поклонившись в последний раз со счастливой улыбкой, человек со змеей скрылся за кулисами, где участники представле­ния еще долго слышали его плач.

Оказывается, старый добрый питон умер прямо на сцене, и все блистательное выступление дрессировщик манипулировал еще не успевшим застыть мертвым те­лом своего лучшего друга.

В бархате

Когда в 1982 в Ленинграде только что отстроили Дво­рец молодежи, Вячеслав Полунин устроил там фестиваль пантомимы «Мим». На праздник съехались, наверное, все театральные коллективы, занимающиеся этим жанром. Это был переходный этап от классической пантомимы к эксцентрике. Очень интересное, насыщенное время.

Шел октябрь, недавно закончивший институт Анвар Либабов не поехал по распределению, а остался в городе своей мечты актером. И одновременно с тем, как это час­то бывало, бомжом. Жить было негде, не было и денег, что­ бы снять какой-­нибудь угол. Ни двора, ни угла, но зато был Дворец! Где каждый день происходило волшебство, и каждую ночь, прячась от делавших обход дежурных с красными повязками на рукавах, в театре Дворца прята­лись два актера, два бомжа — Коля Никитин и Анвар Ли­бабов.

Когда стихали шаги проверяющих и гас свет, друзья вылезали из своих убежищ, раскладывали на полу те­атральный задник, устраивали в изголовье арлекин, кла­ли по краям падуги, а потом зарывались в теплую кулису[1] — все из тяжелого черного театрального бархата.

В полной темноте в пустом театре разносилось два голоса. Анвар и Коля вели неспешные беседы.

— А тебе не кажется, Анвар, что мы обуржуазились? — вдруг спросил бомж Николай бомжа Анвара.

— В каком смысле? — оживился неожиданным по­воротом разговора Анвар.

— Ну мы же, как король Луи­-Филипп, спим в барха­те. Мы же спим с тобой в бархате!!!

[1] Падуга, кулисы, арлекин — части одежды сцены.

Это был фрагмент из книги "Ближнее море". Полностью книгу можно скачать на сайте АвторТудей: https://author.today/work/169183