Чтобы разобраться в одном неясном эпизоде, я еще раз пересмотрел не слишком популярный фильм 1974 года, режиссера Валерия Рубинчика – «Последнее лето детства». Где-то год назад, я писал краткий обзор по данному телефильму и, как мне теперь, кажется, был не совсем прав в своей оценке.
Среди наших советских, есть фильмы «странные». В том плане, что с первого (и даже со второго-третьего) просмотра они не всем нравятся. А если сразу «не зашло» - так многие потом к ним и не возвращаются. Для меня такими стали, скажем, «Отпуск в сентябре» с Олегом Далем и «Про Красную Шапочку» с Яной Поплавской и Владимиром Басовым. Последний более уместен в данном обсуждении, так как тоже пытается зачем-то «притвориться» детским фильмом – вот отсюда-то и идет непонимание его зрителем. С «Последним летом…» примерно такая же ситуация – в фильм стоит «всмотреться». И он, как минимум, достоин обсуждения среди зрителей.
Для начала первая сложность – а что считать первоисточником? Сначала был киносценарий, а потом уже книга, но, как бы не полностью по фильму, а параллельно с ним. В результате – два произведения с серьезными отличиями друг от друга. Второй подвох – третья часть на экране, явно уступает экранизациям «Кортика» и «Бронзовой птицы», но … уступает ли она повести «Выстрел»? А вот тут уже есть, о чем поговорить. И подвох здесь в том, что у А. Н. Рыбакова, если вспомнить еще и другую трилогию (или если, строго говоря – тетралогию), «Приключения Кроша»: третья часть тоже сильно слабее двух первых.
Тогда так ли справедливы упреки А.Н. Рыбакова в адрес режиссера В. Рубинчика? Автор ведь привел 27 замечаний к фильму, но складывается впечатление, что писатель, как будто сам устал от своих героев. Опять для сравнения – Крош воистину деградирует в «Неизвестном солдате», скажем, недоделанным Дон Жуаном он и раньше был (здесь у него все еще хуже по «женской линии»), но в довесок превращается еще в истерика и хвастуна. В «Выстреле» - вопиющая деградация наблюдается у Генки Петрова. Где тот прежний веселый обалдуй, вечно промахивающийся, но крепкий товарищ, со вздохом признающий свои провалы? Он теперь лезет в девчачий дневник, читает его при всех, а потом канючит: «А меня-то за шо?». Впадает в какое-то совершенно пародийное критиканство.
Так вот, в фильме – Генка, такой же, как и прежде. Отрицательные характеристики, которыми по воле автора вдруг наделен Генка в «Выстреле», в фильме возложены на невесть откуда взявшегося комсомольца Антона. А Генка – с Мишей с самого начала и до конца.
И вот теперь о Мише Полякове. В «Последнем лете…» его играет Владимир Антоник. Если он и уступает книжному Мише из «Кортика» и «Бронзовой птицы», то вот большой вопрос – уступает ли он при ближайшем (и повторном) просмотре Полякову-Шевкуненко? Вот честно, а кого бы вы хотели иметь в товарищах? Мишу-Антоника или Мишу-Шевкуненко? У второго харизмы явно побольше, да вот беда – харизма-то отрицательная, к тому же Миша-Шевкуненко – банальный нарцисс. Меня всегда озадачивало – с какого перепуга, под этого нарцисса, подгоняли сценарий в «Бронзовой птице», цитата из фильма, пролог, встреча у лодочной станции:
- Выходит, ты будешь нами командовать?
- А тебе это не нравится?
- Мне это очень нравится, но какой авторитет мы будем иметь в деревне? Колю ведь все уважали.
- Может и тебя будут уважать.
Эх, ловкач, как отбрил. Как мастерски перевел стрелки на Генку и соскочил с темы. Как истинного нарцисса, Мишу из фильма «Бронзовая птица», заботит не какая-то там ответственность и окружающая среда, а в первую очередь - не завидует ли ему кто (угу, Генка) и метит ли этот кто-то (Генка) на его «законное» место. А в книге у Миши Полякова, сомнений на полторы страницы:
«Но скромное и учтивое "пока" не произвело ожидаемого действия. Генка вытаращил глаза:
- Тебя? Но какой же авторитет мы будем иметь в деревне? Колю все уважали... И старики.
Тогда Миша произнес второе спасительное слово:
- Я отказывался, но утвердил райком.»
В жизни, кстати, так бывает – сначала тянуться к таким, как Шевкуненко, а потом те, кто поумнее и пожестче, тихо сваливают, ибо такие дешевые понторезы умным людям не нужны. Так что по глубокому раздумью, я теперь склоняюсь к мысли, что Владимир Владимирович Антоник создал более близкий к оригиналу образ героя, чем Сергей Шевкуненко. Спорно, согласен, но я попытался свою точку зрения обосновать. Есть книжный Миша Поляков, а есть Миша в фильме «Бронзовая птица».
Итак, далее – о том неясном эпизоде, разговор о котором я завел в начале. В детстве меня сильно озадачил открытый финал с пройдохой Навроцким. Да, Свиридов приходит на завод, но … арестует ли он афериста? Как бы к тому и ведется, но точки над «i» окончательно не расставлены. В фильме все иначе. Персонаж Евгения Евстигнеева в финале предпринимает попытку (столь же дерзкую, сколь и глупую) побега на отцепленном вагоне (со своей драгоценной мануфактурой) – вагон катится … в никуда, наверное, под горку. Иначе, как же он двигается сам по себе?
Навроцкий в исполнении Евстигнеева выскакивает под угорчик, плюхается в пруд – слышен звук остановившейся машины и голос Свиридова – «Руки вверх!». Все, приплыл ханурик – четко и ясно.
Даже если читать «Выстрел» в отрыве от фильма, не зная о роли Евстигнеева, некоторым образом бросается в глаза, то, что Навроцкий – эдакий гражданин Корейко «на минималках», выражаясь современным языком. Присутствие же в «Последнем лете…» Е. Евстигнеева усиливает этот эффект. Не это ли смущало А.Н. Рыбакова в числе его 27 замечаний к фильму? Обидно – персонаж-то «бродячий», вряд ли А.Н. Рыбаков нуждался в заимствовании у Ильфа и Петрова, а тут могут подумать иначе. Не с этим ли связан возраст Навроцкого в повести: 25 лет – желание автора, как можно дальше дистанцироваться от образа, созданного Евгением Евстигнеевым?
Да и выведен Навроцкий в повести… с одной стороны, глуповатым даже. И Юрик-халтурик, и Люда Зимина, и уж тем более Эллен Буш (а вот её в фильме и вовсе нет), понимают (Юра и Люда не сразу, а Эллен – сходу) его пустоту и балабольство.
Линия уголовников в фильме будет точно поинтереснее, жаль вот только уж больно нелогична и прорех там целая куча. Удивительна эволюция жалкого приемщика стеклотары «замученного гномика в очках» (которого шайка Витьки Бурова разводит на пустые бутылки, продавая их повторно), в нечто вроде Дикого Билла Хикока. И уж совсем фантастика – в группу захвата «мастера бутылочного дела», милиция включает комсомольцев Мишу и Генку.
Почти что: «Мы надеемся с вашей помощью поразить врага. Я дам вам парабеллум.» Миша Поляков – не какой-нибудь Кислярский, не глядя берет пистолет и идет поражать бандюгу. «Дикий» бутылочник повержен и погребен под грудой стеклотары. Эпичная схватка на складе пустых бутылок снята то ли в духе Дикого Запада, то ли в стиле «Операции «Ы» и других приключений Шурика».
Главарь банды – Фотограф, довольно яркая роль Вадима Ганшина. В повести же это у нас пожилой матерый уголовник – Василий Иванович, никакой фотографией он, конечно, не занимается и заниматься, в принципе не может. Однако, на допросе Фотограф как-то легко сливается (Василий Иванович сказал только то, о чем следователь и сам догадывался) и несет какую-то околесицу. Костя-Карлик сам самоубился? Хм, матерый урка не знает, что выстрел с ближнего расстояния, от выстрела с дальнего, криминалисты определяют с полувзгляда?
И да – что у совсем «не в кассу», так это то, что инженера Зимина убил не кто иной, как задрипанный Костя-Карлик. С одной стороны – это рассказ уголовника Фотографа, а с другой – подано в фильме в виде реальной ретроспективы. Вот здесь очень сильные натяжки с логикой.
В общем и в целом, на мой взгляд – если фильм «Последнее лето детства» вам не нравился в детстве, то может быть стоит пересмотреть его еще раз. Что-то в нем, в любом случае есть.
