Масштабная выставка 2005 года к 250-летнему юбилею Московского университета изумляла дарами, приносимыми благотворителями и хронической неуспеваемостью светочей российской культуры.
Совершенно ясно, почему в Историческом музее открылась выставка «Первый университет российский»: 250 лет Московскому Государственному университету – юбилей нешуточный. Да и место располагает – именно здесь, на Красной площади, на месте, где сейчас разместился ГИМ, находилась та самая аптека, в которую «дщерь Петрова» и заселила университетскую вольницу. Первые десятилетия своего существования главный вклад в российскую науку архангельского мужика Михайлы – московский университет — красовался по соседству с Кремлем.
Лишь в 1793 году «аптечным сидельцам» построили собственное здание, где сейчас учат иероглифы шпионы-восточники из Института стран Азии и Африки МГУ.
В начале XIX века появился еще один корпус, на Моховой, где сейчас обитают буйные журналисты, и лишь в советское время Ленинские горы украсили великолепной высоткой.
Все логично. Но абсолютно не понятно, зачем Государственный исторический музей связался с этой заранее обреченной затеей. Потому что делать выставку про МГУ примерно то же, что делать выставку про страну — сколько экспонатов ни натащи, а придет критик и начнет нудеть про фрагментарность и эклектику. И будет прав, между прочим.
Слишком уж долгая история — наш первый универ старше государства США, и слишком много за эти годы вложил МГУ в мировую науку и культуру. Только количество выпускников, надежно застолбивших себе место во всех энциклопедиях мира, исчисляется сотнями. Одних нобелевских лауреатов – 11 человек.
Но бросить камень в организаторов выставки рука не поднимается. Во-первых, был поставлен абсолютный рекорд – для этой выставки сбросились экспонатами 32 российских музея и архива. Еще раз, прописью – тридцать два. Список даже не стали писать в пресс-релизе – не влез. И это еще без учета привлеченных частных собраний. Но даже в пяти немаленьких залах экспонатам явно тесно – особенно не повезло XIX веку, который объял, похоже, всю полезную площадь, оставив лишь узкие проходы.
Впрочем, начинается все, понятно, с XVIII века. Ломоносов, Фонвизин, Потемкин, Жуковский, Херасков, Новиков перемежаются живописной аллегорией «Астрономия», написанной специально для университетского зала, приборами жутковатого вида, мозаикой работы Ломоносова «Бог Саваоф» и прочими реликвиями, чудом пережившими пожар Москвы 1812 года.
XIX век куда интереснее и непредсказуемее.
Прошение прапорщика нижегородского ополчения А. И. Лаконте о восстановлении в университете в связи с окончанием войны с Наполеоном может соседствовать с каким-нибудь зубом мамонта, подаренным Николаем I.
А студенческий билет медика Антоши Чехова – с дипломом об избрании почетным членом Императорского московского университета Дона Педро II, императора, естественно, Бразилии.
Правительство Хедива дарит МГУ мумию жреца бога Аммона в саркофаге, 10 статуэток и один кусок древней пелены, а МГУ приобретает семена кактусовых и два скелета (жеребца и коровы). Студенческая форма, мало чем отличающаяся от военной, перечень, кому студенты должны отдавать честь вытягиваясь во фрунт, а кому – без фрунта, 300-килограммовая дверь студенческого карцера, валяющаяся на физфаке с XIX века, поводы для попадания туда – игральные карты, винный штоф и целая батарея бутылок. Безногая ящерица желтопузик, выполненная явно на лекции карикатура студента Маклакова, будущего лидера кадетской партии, правая половина верхней челюсти мастодонта, меню студенческой столовки, кембриджская мантия Тимирязева, герб Российской империи, составленный из бабочек…
Мало-помалу этот борхесовский набор начинает втягивать своей шизоидностью.
Опять же имена, которыми он проложен, скучать не дают – психиатр Ганнушкин и физиолог Сеченов, историки Соловьев и Ключевский, химик Бутлеров, «западник» Чаадаев и славянофил Аксаков. Классик Тургенев, оказывается, имел «тройбан» по российской словесности, а драматурга Островского вообще выперли с третьего курса за хроническую неуспеваемость.
К XX веку мельтешение фамилий, фотографий из общаги, орденов, свидетельств о присуждении сталинской премии, зачетных книжек, стенгазет, охранных мандатов на библиотеку, «являющуюся достоянием трудового народа», рисунков с летней практики, талонов на керосин достигает предела.
Взгляд выхватывает лишь обрывки вроде характеристики на студента Рыбакова Б. А., будущего монстра-мастодонта-академика отечественной истории: «Академическая успеваемость хорошая. Идеологически не выдержан. В общественно-политическом отношении крайне пассивен». Два оператора с телевидения ржут, разглядывая его диплом о высшем образовании, выданный в 1939 году: «У меня такой же! Один в один, я говорю! Они, оказывается, вообще не менялись».
Это моя старая рецензия на выставку, она написана 5 февраля 2005 года.
__________________
Если вы любите историю, можете почитать мою книгу Двинулись земли низы. Том 1. Двадцатые - https://author.today/reader/99947/793448
После страшной междоусобной войны пятеро 20-летних мальчишек-ветеранов, выживших в кровавой купели, встретились в стенах первой Академии новой Империи. Они пришли сюда научиться чему-нибудь, кроме как убивать. И это у них получилось.
Роман-мозаика в лицах о пятерых юношах, живших в одной комнате общежития Московской горной академии в двадцатые годы двадцатого века.
Если вам понравится - я буду очень рад.
