Владимира Гиляровского принято считать «певцом Москвы», но некоторые страницы его биографии связаны и с Курском
Легендарный писатель и журналист Владимир Гиляровский, которого при жизни называли «королём репортёров», автор книги «Москва и москвичи» (а также множества других), посещал Курск дважды. Впервые – в молодости, с одной из актёрских трупп, когда ещё не имел известности как журналист. Второй раз – в мае 1897-го. Остановился в гостинице Полторацкой, что располагалась на перекрёстке нынешних улиц Ленина и Марата. Тогда в книге регистраций его записали как Гиляревского.
Специально для курян
Во время второго визита в Курск он, как участник Русско-турецкой войны, был приглашён на торжественный завтрак, посвящённый юбилею 123-го Козловского полка. Там прочитал накануне написанное стихотворение «Солдатская песня», посвящённое полку-юбиляру. Оно (практически экспромт) было напечатано в газете «Курские губернские ведомости».
СОЛДАТСКАЯ ПЕСНЯ
Вспомним, братцы, про былое,
Про турецкий, про поход, –
Время пусть пережитое
Перед нами оживёт.
Сотню лет мы отслужили,
Были с турками в борьбе
И в награду получили
Знамя новое себе.
Мы, козловцы, молодцами
Перешли через Дунай
И с поднятыми штыками
Весь прошли турецкий край.
Взяли грозный мы Никополь, –
Чрез балканские снега,
Увидали Филлипополь –
Сбили грозного врага.
А до той поры под Плевной
Простояли много дней,
В той стоянке многодневной
Стали мы ещё храбрей.
Да, в рассказах молодецких
Жизнь полка передана,
Как на крепостях турецких
Водружали знамена.
Если, братцы, нам придётся,
Постоим мы в грозный час,
Над врагами вновь взовьётся
Знамя новое у нас.
Но все же прославился Гиляровский не как поэт, а как журналист и писатель. А единственный сборник своих стихов он выпустил в Москве в 1894 году и в дальнейшем над стихами уже не работал. Так что, «Солдатская песня» – произведение по-настоящему уникальное.
Гиляровский публиковался в «Русской газете», «Русских ведомостях», «Русской мысли», «России», в ряде других газет и журналов. Также Владимир Алексеевич являлся учредителем Русского гимнастического общества.
В этом материале мы приводим одну из первых газетных публикаций Владимира Гиляровского, напечатанную в 1882 году в №178 газеты «Московский листок».
Из спецназа в журналистику
Владимир Алексеевич Гиляровский прошёл большую жизненную школу, освоив множество профессий: объездчик диких лоша-дей, рабочий и бурлак, пожарный и актёр.
Участвовал в Русско-турецкой войне 1877-1878 годов. Кстати, бок о бок с солдатами того самого 123-го Козловского полка, дислоцировавшегося в Курске.
Военная служба началась для Гиляровского в Нежинском полку. Она показалась ему нетрудной – на спортивной площадке и плацу силач Гиляровский превосходил всех. В 1873 году его отправили в Москву в юнкерское училище. В город он влюбился с первого взгляда, но из-за драки с сослуживцем был отчислен обратно в Нежинский полк. Однако уезжать из Москвы Гиляровский не захотел и, плюнув на всё, подал рапорт об отставке.
Год он мыкался по столице, а потом отправился на Волгу. Едва только началась запись добровольцев на Русско-турецкую войну, будущий писатель уже в чине вольноопределяющегося поехал на Кавказский фронт. Там он был направлен в 161-й Александропольский полк, в двенадцатую роту, однако через некоторое время перешёл в «охотничий отряд».
Мало кому известно, что блестящий репортёр и талантливый писатель в молодости был разведчиком, а по современным меркам – вообще «спецназовцем». Гиляровский воевал в 1877-1878 годах с турками в отряде пластунов-охотников.
Пластуны не предназначались для регулярных сражений в пехотном строю. Бесшумно подкрасться к турецкому посту, уничтожить его, захватить «языка», выследить крадущуюся в русский тыл турецкую разведку – таковы были их задачи. Слово «охотник» никакого отношения к истреблению диких животных не имело. Оно означало, что человек добровольно, «своей охотой» вызвался на опасное дело. Вот что писал сам Гиляровский о том, как отбирали солдат-добровольцев в пластуны:
«Выстроили отряд и вызвали желающих умирать, кому жизнь не дорога, готовых идти на верную смерть. Да ещё предупредили, что, скорее всего, ни один охотник-пластун родины своей не увидит… Много их перебили за войну, а все-таки охотники находились. Зато житьё у них было привольное: одеты кто в чём, ни перед каким начальством шапки зря не ломали…».
Гиляровский, которому быстро наскучила служба в пехоте, перевёлся в пластуны и легко стал своим:
«Сошёлся я и со всеми товарищами, для которых жизнь – копейка… Лучшей компании я для себя и подыскать бы не мог. Весело жили. Каждую ночь в секретах под самыми неприятельскими цепями, лежим по кустам да папоротникам, то за цепь проберёмся, то часового особым пластунским приёмом бесшумно снимем и живенько в отряд доставим для допроса… А чтобы часового взять, приходилось речку горную Кинтриши вброд по шею переходить и обратно с часовым тем же путём пробираться уже втроём – за часовым всегда охотились вдвоём. Дрожит несчастный, а под кинжалом лезет в воду. Никогда ни одному часовому пленному мы никакого вреда не сделали: идёт как баран, видит, что не убежишь… Здесь некогда было задумываться и скучать, не то что там – в лагерях, где неделями, а то и месяцами не было никаких сражений, офицеры играли в карты, солдаты в кустах – в орлянку, у кого деньги есть, а то валялись в балаганах и скучали, скучали».
Гиляровский как нельзя лучше подходил для такой службы. За плечами у него был нелёгкий опыт выживания в бурлацкой артели. Публика там собиралась настолько буйная, что после неё «…окружающие солдаты и казаки казались мне скромными институтками по сравнению с моими прежними товарищами».
Но главное – он был необычайно силён физически. В молодости мог свернуть в узел железную кочергу, в пожилом уже возрасте свёртывал в штопор серебряные ложки и гнул монеты. А сила пластуну Гиляровскому очень пригодилась. «На эти операции посылали охотников самых ловких, а главное – сильных… Надо снять часового без шума. Весёлое занятие – та же охота, только пожутче, а вот в этом-то и удовольствие».
Страшная катастрофа на КурскойСильный дождь, продолжавшийся в Москве целый день во вторник, 29 июня, лил и в отдалённых от неё Тульской и Орловской губерниях и при этом сопровождался там страшной бурей. Поэтому к вечеру на многих местах полотно Московско-Курской дороги было размыто, и рельсы или разошлись, или совсем свалились.Оказалось это близ станций Сергиево и Скуратово, но в третьем месте, именно не доезжая 1 1/2 версты до станции Чернь, ночью повреждения не заметили. Между тем это место, окружённое болотистой трясиной (285-86 верст от Москвы), одно из опаснейших на всей дороге.Ночью, в третьем часу, на этом месте встречаются почтовые поезда, идущий из Москвы №3 и из Курска №4. В эту ночь с 29 на 30 июня почтовый поезд, шедший из Курска, благополучно прошёл над этой трясиной в 2 часа 32 минуты ночи; спустя лишь четверть часа подошёл встречный ему почтовый поезд, шедший из Москвы.Машинист и поездная прислуга ни о какой опасности на предыдущей станции, Крестцах, предуведомлены не были, поэтому поезд шёл очень быстрым ходом. Между тем за эту четверть часа насыпь от сырости опустилась, рельсы разошлись одна от другой, и вот здесь-то почтовый поезд потерпел страшное крушение.Десять вагонов с пассажирами разбились вдребезги, четыре вагона, в том числе и почтовый, оторвались и уцелели. Страшное зрелище представляли эти обломки поезда и массы убитых и тяжело израненных! Поездная прислуга убита почти вся. По первому исчислению, более 50 пассажиров убиты и до 80 человек искалечены так ужасно, что многие едва ли останутся в живых.К утру приехали врачи из Черни и из Тулы, а в 3 1/2 часа дня с почтовым поездом отправлены врачи из Москвы. Это небывалое ещё у нас в железнодорожной хронике несчастье случилось в 2 часа ночи, а депеша правлением дороги получена была только в 10 часов утра: её задержала гроза. Поезда, шедшие к Москве, были задержаны.
«Кормили хорошо, усиленную порцию мяса на котёл отпускали, каши невпроед и двойную порцию спирта. Спирт был какой-то жёлтый, говорят, местный, кавказский, но вкусный и очень крепкий. Бывало, сгоряча забудешь и хватишь залпом стакан, как водку, а потом спроси, «какой ты губернии», ни за что не ответишь».
И вооружали пластунов самым современным по тому времени оружием. Обычным пехотинцам на Кавказе выдавали старые «Крнка» и «Карле» – винтовки с боем не более 1000 шагов. «Спецназовцам» же выдавали добротные берданки (тогда они только начали поступать на вооружение Русской императорской армии). Даже на главном фронте той войны – Балканском – большинство пехотинцев воевало с устаревшими винтовками. Лишь Гвардейский и Гренадерский корпуса получили берданки.
На протяжении всего своего военного периода Гиляровский успевал писать стихи и делать зарисовки, переписывался с отцом, который бережно хранил всю его корреспонденцию. Когда воюющие державы заключили-таки мир, он героем вернулся в родную Вологду. Отец подарил ему фамильную табакерку, однако, как и раньше, они часто спорили. В одном из таких споров Владимир в сердцах завязал кочергу узлом. Отец вспылил и со словами: «Имущество не порть!» – развязал её обратно. Побывка в итоге оказалась недолгой, Гиляровский выехал в Пензенский театр, где выступал его приятель Далматов.
Пластунская закалка наверняка помогла становлению Гиляровского как криминального репортёра. Человеку, умевшему с кинжалом в руке снимать турецких часовых, было легче выжить и освоиться в уголовном мире Москвы, чем большинству его коллег. Да и не многие из них рисковали соваться в мрачные хитровские притоны. А Гиляровский, прихватив кастет, шёл в самые страшные «малины». И писал потом свои блестящие очерки.
Подготовил Виктор КРЮКОВ
Фото предоставлены автором
