Странно как-то проходит у нас 200-летие со дня рождения Федора Михайловича. Где-где мелькнет на телеэкране старое кино, где-то за полночть покажут изготовленную по случаю документальную ленту. В новостях расскажут о величии гения писателя и его страданиях. И почему-то не замечают, как у нас под боком имеется книга, которая лучше чем публицистические пассажи свидетельствует о значительном влиянии Достоевского на мировую литературу.
Я долго подбирался к этой книге Джона Максвелла Кутзее под названием «Осень в Петербурге», но ввиду надвигавшегося юбилея классика решил рискнуть. И думаю, что не прогадал, Хотя бы потому что ее автор, южнофриканский писатель является лауреатом Нобелевской премии по литературе и дважды лауреатом Букеровской премии. Да и не так много у нас перевели на русский язык его текстов. «Осень в Петербурге» вообще была написана еще в прошлом веке, в году 1994-м. У нас же ее перевели и издали в 2019-м. И, наконец, главный аргумент в пользу прочтения этого небольшого, но выразительного текста то, что его главным героем является сам Федор Михайлович Достоевский.
Время действия – осень 1869 года, когда писатель якобы тайно прибывает в российскую столицу из Дрездена, где он оставил молодую жену Анну Григорьевну с ребенком. Приезжает Достоевский под фамилией «Исаев». Именно ее носил его приемный сын Павел, который, как выясняется, странным образом погиб в Петербурге. Это и есть, по версии Кутзее, главный мотив и двигатель всего сюжета его романа. На самом деле Павел Исаев дожил до 1900 года, значительно пережив своего приемного отца. Но здесь стоит сразу оговорится: мы читаем не детектив и даже не стилизованную «под Достоевского» биографическую историю на тему «эпизод из жизни классика».
Перед нами – мрачный и в чем-то жутковатый роман о том, что мучило Федора Михайловича в зрелом возрасте после того, как он вернулся с каторги и пройдя искус обыденной жизни и соблазн рулетки пытается стабилизировать собственное бытие. Герой пытается разобраться с самим собою и теми нравственными мучениями, которые не отпускают его. И случай с Павлом именно таков. Особенно если учесть, что по официальной версии погибший совершил суицид. Порою кажется, что Кутзее намеренно втягивает своих читателей в какую-то мистическую фантасмагорию с грехами, страданиями и чувством вины. Временами текст его книги невыносимо читать – настолько он насыщен подобными страданиями. Учитель у южноафриканца оказался хорошим – сам Достоевский. И нобеляр с задачей сотворения атмосферы самого достоевского города на планете справился на «отлично».
«Пять с плюсом» я все-таки не стану ему ставить за некоторые топографические неточности, связанные с тем, что Дж. М. Кутзее – не петербуржец, и по сему не ведает, что на Елагином острове никогда не было кладбища, а Свечным был переулок, а не улица. Но эти мелкие детали никак не отвлекают от того пути страдания, по которому шествует нынешний юбиляр. Кажется, что весь роман населен его героями – уже сочинненными и теми, которые еще родятся в его фантазиях. Но есть в перечне тех, кто встает на пути Достоевского (его, кстати, редко называют по имени, отчеству и фамилии), и персонаж из реальности. Некто Нечаев, тот самый народник-террорист, чьи радикальные идеи носили кровавый и убийственный характер. Их диалоги по силе и нравственной глубине спора напоминают споры Ивана Карамазова. Только черт здесь растворяется в душах и сознании обоих спорящих.
Достоевский держит оборону от растлительной философии своего морального визави. Однако писатель не в силах противостоять предлагаемым Нечаевым вариантам соблазна, включая те, которые позже тяжким грузом лягут на душу писателя. Мы долгие годы как-то закрывали на эти вожделения нашего классика. Но ведь недаром даже царская цензура изъяла из «Бесов» скандальную главу «У Тихона», ввиду ее оценки явно по категории «18+».
Ужас от текста Кутзее происходит именно потому, что нынешний автор никак не щадит образ своего русского коллеги, воспроизводя в книге его потаенные мысли о девочке Матрене и вожделенные действия в отношении соития с ее матерью. Это даже не эротика, а какое-то отчаяние плоти, довлеющей над духом и сознанием. И виной тому – тот самый Нечаев, не брезгующий примерять на себя в целях маскировки дамское платье. Именно он провоцирует Достоевского на грех и грешные мысли.
Литературоведы никак не смогут проверить версию отношений Нечаева и Достоевского. Хотя бы потому, что нет на сей счет никаких доументальных свидетельств. К тому же Нечаев совершал все свои гадости и преступления в Москве. Но с учетом точной датировки времени действия «Осени в Петербурге», становится понятен внутренний сюжет книги Кутзее. Через год после этой вымышленной им поездки и вымышленной же встречи с Нечаевым Федор Михайлович сочиняет свой самый идеологический и самый спорный роман «Бесы». Впрочем, даже сомневаться читателям романа Кутзее не приходится. Последняя глава сего сочинения именуется «Ставрогин». Она и есть ничто иное как интерпретация текста Достоевского в обратном переводе с английского. Кстати, энглизированность стиля этой парадоксальной книги нобелевского лауреата совсем не ощущаешь благодаря качественному переводу. Ты будто читаешь концентрированные выжимки из «самого» Достоевского. Такая вот стилистическая оптика у романа.
На него стоит потратить время, чтобы лучше понять и почувствовать: какие грехи и демоны мучали Достоевского в той самой жизни, после катастрофы и каторги. И, видимо, у него был только один путь избавления: выплеснуть весь этот мрак и мерзость на белую и чистую плоскость бумажного листа. И Федор Михайлович сознательно выбрал сей тернистый путь творчества.
Сергей Ильченко
#рецензия на книгу #обзор на книгу #литература