- Никитична, слышь? - оглядываясь по сторонам, шепнула Мария - подь сюды, дело есть.
Никитична нехотя поднялась со стула и подошла к окну.
- Ну, чё тебе? - кивнула она.
Мария раскрыла ладонь и показала ей серёжки, подаренные мужем. Сережки не имели большой ценности, но были дороги ей как память. Но сейчас не до цацок было, выжить бы. А когда-то эти сережки очень уж приглянулись Никитичне.
- Слушай, Никитична, помоги... а? - с мольбой в глазах посмотрела на нее Мария и протянула ей серёжки.
Никитична склонила голову набок, задумчиво вскинула глаза к потолку и, потоптавшись немного в сомнениях, взяла серьги.
- Заходь - махнула она на дверь - да пошустрее, а то председатель скоро воротится.
Мария прошмыгнула в сельсовет и протянула Никитичне Глашкину метрику.
- Перепиши - попросила она - на стройку не берут, всего года не хватает... не дай с голоду сгинуть - смахивая слезы, запричитала Мария.
Никитична протяжно вздохнула, развернула затертый лист метрики и, пристально изучив его, достала бланк свидетельства о рождении и, занесла над ним ручку.
- Фамилия, имя, отчество? - не поднимая головы, монотонно произнесла она.
- Ага - кивнула Мария и принялась торопливо отвечать на вопросы.
- Дату какую писать? - все так же не поднимая головы, спросила Никитична.
- Так это - теребя от волнения пуговицы на фуфайке, ответила Мария - в тридцать первом я ее ро́дила, вечером, аккурат под новый год, по-старому значится... а ты, Никитична, напиши, мол, под утро... по-новому, а год, тот же оставь.
Никитична подняла глаза и, сдвинув брови для пущей важности, покачала головой.
- Совсем ты меня запутала, Мария - заворчала она и, склонившись над бланком, принялась заполнять его дальше - пишу значится, родилась первого января тысяча девятьсот тридцать первого года - растягивая слова на слоги, закончила она.
- Ага - кивнула Мария.
Никитична открыла сейф, достала печать и, дыхнув на неё, шлёпнула ею по свидетельству, подула и протянула документ Марии.
- Вот услужила, Никитична, благодарствую - со слезами в глазах, благодарила её Мария - дай, Бог, тебе здоровья на многие лета - прижимая к груди свидетельство, раскланялась она.
- Да ладно, ты - пряча глаза, расчувствовалась Никитична - что я не понимаю что ли? Кому сейчас легко. Ты поди, поди - махнула она - а то, неровён час, председатель воротится.
Мария кланяясь, попятилась к двери.
- И это... - окликнула её Никитична - ты метрику-то сожги, мол, утеряла, а я помечу, что записано со слов. Ну, ступай с Богом.
Так Глашка стала на год взрослее и её благополучно приняли в ряды рабочих.
Работать было тяжело. Очень тяжело. Тринадцатилетней, худенькой, полуголодной девчушке приходилось даже таскать на себе мешки с кирпичами. Мария жалела дочь. У нее сжималось сердце, глядя на то, как та тащит тяжелый мешок, но делать было нечего. Мария украдкой вытаскивала из Глашкиного мешка кирпичи и перекладывала в свой, что бы хоть немного облегчить ей ношу.
Стройка затянулась до осени. Оно и понятно, без мужиков-то тяжело.
А осень в тот год выдалась ранняя, да холодная. Обувь у Глашки изрядно поизносилась. Из своей-то обуви она давно выросла. Носила ботинки бабки Анны, которые были ей шибко велики, да и давно уже "просили каши". Мамка, как умела, не единожды подшивала их, но те все одно рвались. Глашка придумала веревками подвязывать подметку к ботинку. Летом-то вроде ничего, только ноги пачкались от пыли, а осенью холодно стало, да слякотно. Ноги мокли, мерзли, а ботинки приходили ещё в большую негодность.
Намотав на ноги тряпки, Глашка пихнула ноги в разваливающиеся ботинки и поспешила на стройку, опаздывать было нельзя. Мамка в тот день занемогла, осталась отлеживаться.
Опустив на землю последний мешок, Глашка потерла друг о друга загрубевшие и опухшие от холода ладони. Пошатываясь от усталости и хлюпая ботинками, она поплелась к сельсовету за сухпайком. Желудок рычал от голода, замерзшие ноги чесались. Хотелось побыстрее забраться на тёплую печку.
- А, Глафира, заходь - позвал её Игнатич - что-то ты сегодня припозднилась, а мамка где?
- Захворала - стуча зубами, ответила Глашка и прижалась к теплой печке.
- Вон оно чё - задумчиво кивнул Игнатич - да ты садись, я тебе чаю плесну, у меня аккурат чайник согрелся.
Глашка кивнула и пошаркала к столу, оставляя за собой мокрые, да грязные следы.
- Ты, это... знаешь что? - кивнул Игнатич, наливая в стакан кипяток - ты скидовай-ка свои штиблеты... я тебе сейчас другую обувку принесу, а то у меня сердце кровью обливается, на тебя глядя.
Протянув Глашке стакан с кипятком, Игнатич забрался на стремянку и достал с печи валенки.
- Вот - любовно поглаживая валенки ладонью - дрогнувшим голосом, произнёс он - внучки моей. Царствия ей небесного.
Игнатич прижал валенки к груди и уставился стеклянным взглядом куда-то сквозь стену.
- Надевай! - очнувшись, произнес он и, поставив валенки перед Глашкой, погладил её по голове.
Глашка от удивления открыла рот и широко распахнутыми глазами уставилась на валенки, а затем недоверчиво взглянула на Игнатича.
- Ну, чё глазеешь? Надевай скорей - улыбнулся он.
Глашка торопливо скинула промокшие ботинки и сунула ноги в теплые валенки. Счастью ее не было предела.
- Погодь - кивнул Игнатич и достал с голбца калоши - до снега-то далече еще - они тебе сейчас, ой как пригодятся. А башмаки свои оставь, я гляну, может починю.
Он пошарил рукой в кармане и, достав из него клочок бумаги, развернул. В бумаге лежал кусочек сахара.
- Держи - улыбнулся он и, протянул сахар Глашке - чего с языком-то пить?
Глашка дрожащей рукой взяла кусочек сахара и, обмакнув его в кипяток, положила подтаявшей стороной себе на язык. От удовольствия мурашки побежали по её телу. Она сгрызла половинку кусочка, а остальное незаметно спрятала в карман.
- Мамке отнесу - подумала Глашка - вот она обрадуется и сразу на поправку пойдет.
Глашка бежала домой, перепрыгивая грязь и лужи, чтобы валенки не запачкать и думала, какой добрый дядя.
_____________________
Уникальность текста зафиксирован на сайте text.ru