Традиционная трактовка романа основывается на теме, которую в самом начале любезно сформулировал сам автор. И теперь все исследователи упорно цитируют, что целью написания произведения была борьба с низкосортной рыцарской литературой. Хотя это, скорее всего, просто сделано для отвода глаз цензуры. Содержание книг в то время тщательно проверялось, на публикацию необходимо было получить разрешение. Параллельно с этим множились и распухали индексы запрещенных книг, куда попали либо отдельные произведения, либо сразу все сочинения неугодных авторов. Так что самым простым вариантом было в самом начале разместить благовидный высоконравственный «покров».
Всю формальность и несостоятельность этой центральной темы – борьбы с рыцарскими романами – отметил В. Набоков в своих «Лекциях о Дон Кихоте»:
«Прирожденный рассказчик и волшебник, Сервантес вовсе не был пылким борцом против социального зла. Ему нет никакого дела, популярны ли рыцарские романы в Испании; а если популярны, то вредны ли они; а если вредны, то сможет ли из-за них свихнуться невинный дворянин пятидесяти лет. Хотя Сервантес и выпячивает всячески свою высоконравственную обеспокоенность такими проблемами, но это рыцарское или антирыцарское предприятие интересно ему лишь тем, что его, во-первых, можно превратить в литературную условность, в инструмент, которым удобно двигать, подталкивать и направлять ход повествования… Было бы пустой тратой моего труда и вашего внимания попасться на это надувательство и всерьез обсуждать совершенно надуманную и просто дурацкую мораль «Дон Кихота», если она там вообще есть…
… если говорить о рыцарских романах в буквальном смысле этого слова, то, я думаю, мы обнаружим, что к 1605 году, ко времени создания «Дон Кихота», рыцарские романы уже почти исчезли; упадок рыцарской литературы ощущался последние двадцать—тридцать лет…
…сочинять книгу в тысячу страниц, чтобы нанести еще один удар по рыцарским романам, когда в этом не было необходимости (так как о них позаботилось само время), было бы со стороны Сервантеса не меньшим безумием, чем бой Дон Кихота с ветряными мельницами…»
На самом деле все гораздо интереснее, сложнее и смешнее, чем то, что лежит на поверхности. Произведение посвящено высмеиванию не рыцарских романов и свихнувшегося на чтении бедного идальго, а господствовавших в то время литературных канонов и течений.
О том, насколько Сервантес был осведомлен о правилах и понятиях хорошей литературы своего времени говорится уже в прологе к роману:
«Как же вы хотите чтобы я не смущался при мысли, что скажет древний законодатель, именуемый публикой, когда он увидит, что по истечении стольких лет, которые я спал в тишине забвения, теперь, со всеми моими годами на плечах, я появляюсь с произведением сухим, как ковыль, чуждым изобретательности, неудовлетворительным по слогу, бледным по замыслу, лишенным эрудиции и всякой учености, без выносок на полях и без примечаний в конце книги. Зная, что другие книги, хотя бы они и были вымышлены и светские, так переполнены изречениями из Аристотеля, Платона и всей толпы философов, что они приводят в изумление читателей, которые вследствие этого считают их авторов людьми учеными, начитанными и красноречивыми. А тем более, еще когда они делают ссылки на Святое писание. Тут волей-неволей сочтешь их за святых Фом Кемпийских и других богословов. При чем они соблюдают такой тонкий декорум, что, изобразив в одной строке безумно влюбленного, в другой тотчас же произносят маленькую христианскую проповедь, так что слушать и читать их – одно удовольствие и наслаждение».
Изумлять, поражать и восхищать — один из основных постулатов литературы того времени. Поэтики и трактаты по эстетике призывали к созданию художественного языка, способного воздействовать на эмоции, разум и внутренний мир человека. Поэтическому слову приписывалось множество функций, оно услаждает, врачует и питает, философствует и воспитывает, убеждает, доказывает, священнодействует и т.д. и т.п. Поэтический язык также должен отличаться от разговорного. К примеру, Хуан дель Энсина, которого называют «патриархом испанского театра», в трактате о поэтике («Arte de poesia castellana») писал:
«Необходимо, чтобы поэт не презирал красноречия, каковое состоит в искусстве выражаться чисто, изящно и возвышенно, когда того требует предмет».
Также роль важную роль играл принцип декорума (от латинского decorum — правильный). Каждое произведение должно было соответствовать определенному стилю – эпосу, трагедии или комедии. Широкое распространение получило и учение Цицерона о трех стилях: высоком, среднем и низком (упрощенном).
В средневековье она получила название «колесо Вергилия». В соответствии с тремя его крупнейшими произведениями, колесо Вергилия представляло собой окружность, разделенную на три сектора. Каждый сектор соответствовал стилям, которые были представлены сословиями в качестве типовых литературных образов: рыцарь, землепашец и пастух. Им соответствовал и сектор используемых предметов. Высокому стилю и рыцарю («Энеида») соответствовали меч, конь, крепость, лавр; среднему стилю и землепашцу («Георгики») - плуг, бык, поле, фруктовое дерево; низкому стилю и пастуху («Буколики») - овца, посох, пастбище, буковое дерево.
Что сделал Сервантес? В своем романе он объединил все три стиля, представив в романе «колесо Вергилия» целиком! В романе есть рыцарь (Дон Кихот) со всей соответствующей атрибутикой, говорящий в высоком стиле. Есть землепашец Санчо Панса, сыплющий поговорками на народном кастильском языке. И есть целая куча пастухов и пастушек, разговаривающих в лучших традициях буколического жанра на лоне природы.
Примечательно, что средний («чуждый волнения») стиль зачастую связан с историей: «простой, или низкий стиль, пригоден для комедии, высокий - для трагедии, средний - для истории».
Получилось «три в одном» – с одной стороны полное соблюдение принципа декорума – все герои распределены в соответствии со своими стилями. При этом в одном произведении гармонично сочетаются одновременно три разных жанра (трагедия, комедия и история), что нарушает все общепринятые правила.
