22 октября 1721 года – 22 октября 2021 года
Перед началом футбольного матча Лиги чемпионов «Зенит» - «Ювентус» фанаты на вираже развернули огромный плакат, напоминающий о юбилейной дате: 300 лет назад была провозглашена Российская империя.
Но это ложь. Давайте начнём разбираться, в чём она состоит.
В конце августа 1721 года был подписан Ништадтский мирный договор, который положил конец двадцатилетней войне между Россией и Швецией. В школьном курсе истории нам говорили, что именно после Ништадтского мира была создана Российская империя. Действительно, 22 октября 1721 года во время торжественного богослужения в Троицком соборе (на нынешней Троицкой площади рядом с Петропавловской крепостью) граф Головкин обратился к Петру от имени Сената, Синода и всего народа с просьбой принять титул императора.
Как правило, в учебниках, да и в научной литературе, рассказывая об этом событии, авторы скороговоркой бубнят о том, что с этого момента Россия стала империей. Однако правда в том, что ни в речи Головкина, ни в ответном слове Петра, произнесённом им на церемонии, ни в любых иных документах тех месяцев нет словосочетания «Российская империя», да и в принципе слова «империя» тоже нет. Только титул «Император Всероссийский», а также «Отец Отечества».
Казалось бы, какая разница? Раз есть император, значит, есть и империя? Нет, это не так. Разобраться в этом вопросе непросто, и начать надо с экскурса в историю императорского титула. Вам придётся на время забыть о существовании каких-либо империй, то есть обширных территорий с многонациональным населением, подчинённых власти одного-единственного правителя. Сосредоточиться следует на личности первого лица, в нашем случае это будет император.
На протяжении многих веков именно личность, а не территория, наполнялась сакральной силой для управления подданными, и потому иерархия правителей оказывалась в центре внимания.
В средневековой Западной Европе, над крестьянами, жившими вокруг небольшого замка, властвовал местный рыцарь.
Над простыми рыцарями могли стоять бароны, графы, над теми маркизы, ещё выше герцоги, принцы или князья, короли и, наконец, выше всех – император.
Когда-то давно, больше полутора тысяч лет назад, в Европе было два императора: один в Италии, другой на Босфоре.
Потом на долгие 350 лет остался всего один – в Константинополе. Затем в 800-м году снова появился император на западе – Карл Великий. Но при его потомках титул быстро обесценился, и ещё одной сотней лет позже, в середине Х века германские короли Оттоны отобрали у мелких италийских князьков запылившуюся императорскую корону запада. Тем временем на востоке, в Царьграде, в Константинополе династия императоров, восходившая непрерывным рядом к самому Октавиану Августу, сохранялась и переживала очередной расцвет. И именно тогда же, в Х веке, Русские Киевские князья начали искать своё место в иерархии мировых правителей, устанавливая династические брачные связи с императорами Константинополя, а также с западноевропейскими королями.
Их поиски были успешными: Рюриковичи тесно вплели свою семью в европейскую брачную сеть. Однако эти связи были прерваны монгольским нашествием.
Важнейший момент: в русских источниках того тяжёлого двухсотлетнего периода монгольские ханы обретают императорский статус. По-русски их называют царями, как прежде обозначали лишь императоров Константинополя. Но когда после освобождения от монгольской зависимости великие московские князья забирают под свой контроль значительную часть земель монгольского улуса Джучи, когда подчиняют своей власти живущие там народы, то ощущают себя преемниками ханов и начинают сами претендовать на титул царей-императоров.
Здесь надо уделить внимание важному терминологическому аспекту. В Риме, а затем в Константинополе знали два дополнения к императорскому титулу, два императорских статуса, которые повторяли имена самых знаменитых правителей: Август и Цезарь.
При этом августами называли старших императоров, а цезарями младших. Изначально предполагалось, что цезари приходят на смену августам, когда те, будучи старшими по возрасту, отходят на покой или прямиком в лучший мир. Так вот, от титула «цезарь» произошло германское «кайзер», преобразившееся в русском языке в «цесарь» и затем в «царь». Для Руси «царь» – это полноценный император, а вот в Константинополе и затем на западе этот титул могли воспринимать как младший, недостаточно весомый и полноценный. Этим определялось снисходительное отношение на западе к русскому царскому титулу. Но если западным правителям надо было использовать русских правителей в своих внутренних целях, завоевать их симпатии, то они не терялись и льстиво называли Великого князя Московского императором. Что тому, конечно, очень нравилось.
Когда в 1547 году Иван IV Васильевич принял титул русского царя, он был абсолютно уверен в том, что в этот момент сравнялся с Карлом V, императором Священного Римского рейха германской нации.
Но не тут-то было! При большинстве европейских дворов не считали русского правителя достойным этого высочайшего положения во властной иерархии. На западе были готовы уравнять царский титул с королевским, относящимся ко второму уровню, но не более того.
В ответ Иван Грозный страшно ругался и, к примеру, давал гневную отповедь шведскому королю Юхану III в 1573 году по поводу некоторых дипломатических неувязок: «А что ты писал о печати Римского царства, то у нас есть своя печать от наших прародителей; а римская печать нам также не чужда: мы ведем род от Августа-кесаря».
Важным основанием для его уверенности в своих правах было письмо германского императора Максимилиана I, который в 1514 году называл отца Ивана IV, Василия III «божией милостью цесарем и обладателем всероссийским и великим князем».
Вскоре после Ивана Грозного настали Смутные времена, затем долгий период восстановления русской государственности, когда страна обратилась внутрь себя, а правители были не слишком озабочены формализацией своего статуса в глазах западных коллег-правителей.
Даже Алексей Михайлович (1645-1676) и его сын Фёдор Алексеевич (1676-1682), начавшие серьёзную и вдумчивую модернизацию России, шли по тому пути, которым в конце ХХ века пошёл Китай: они использовали западный опыт, западные технологии, но вели себя скромно в международных делах, считая важным сначала накопить силы, а потом вступать в международную конкуренцию. Но младший сын Алексея Михайловича Пётр (1682/1689-1725) оказался гораздо менее терпеливым. Не успев провести нужные внутренние реформы и фактически прервав то, что начали его отец и старший брат, он стал хвататься за всё одновременно. Медленные и осторожные внутренние изменения он отбросил и стал осуществлять преобразования, просто механически копируя западные, прежде всего голландские, английские и французские образцы организации власти и общества. С другой стороны, Пётр решительно ворвался в европейскую политику, в начавшейся Северной войне присоединился к антишведской коалиции и тут же потерпел жестокое поражение под Нарвой.
Ценой чудовищных усилий и жертв российского народа, а также благодаря личной харизме и энергии Пётр смог-таки стать лидером коалиции в борьбе со Швецией и одержать над ней победу. И когда 30 августа (10 сентября по новому стилю) 1721 года был подписан Ништадтский мир, Пётр Алексеевич далеко не в первый раз вернулся к вопросу: «Кто я? Один из множества королей, каковых в то время в Европе было не меньше дюжины, или император, равный германскому, единственному на тот момент в Европе?» Стабильного признания царского титула европейцами не было, а победа над Швецией, доминировавшей в последние десятилетия, давала возможность ещё раз попытаться утвердиться в императорском достоинстве.
И тут обнаруживается нечто интересное. Дошедшие до нас документы говорят о том, что Пётр не хотел принимать титул и долго думал над предложением сенаторов, с которым они пришли к нему за пару дней до церемонии в Троицком соборе. Историки предполагают вот какую причину метаний: царь опасался, что, приняв звучащий на латинский манер титул императора, он тем самым признает, что все его предки-цари были равны лишь королям, но не императору Германии (или Турции – османские султаны также обладали в представлениях той эпохи императорским статусом). А Пётр не хотел принижать значимость своих предшественников, ему хотелось быть не первым русским императором, а продолжателем вековой династической императорской линии. В конце концов, Пётр всё же согласился с предложением сенаторов и проведением церемонии 22 октября.
Интересно сравнить действия Петра с поведением двух других знаменитых правителей, принимавших императорский титул.
В 1804 году Наполеон Бонапарт был абсолютно уверен в себе, в своих силах и в том, что его все признают императором. (Стоит заметить, зря, ибо Александр I, к примеру, его императорского достоинства признавать не спешил.) Более того, к себе в Париж он привёз римского папу, но не позволил тому короновать себя. Во время церемонии взял корону и собственноручно водрузил её себе на голову. Полная уверенность в себе!
А вот Карл Великий за тысячу лет до Наполеона вёл себя полностью противоположным образом.
Этот германский король прибыл в Рим по приглашению и для поддержки папы Льва III. В Рождество 800-го года он присутствовал на праздничной службе. Вдруг папа приблизился к королю франков, схватил оказавшуюся под рукой корону и надел её на Карла, а присутствующие своим дружным возгласом объявили того императором. «Если бы я знал, что вы намереваетесь сделать это, я бы сегодня не пришёл на службу!» – будто бы воскликнул великий военачальник. Но титул принял и начал переписку с Константинополем, запрашивая оттуда признания своего нового статуса, раз уж папа, пусть и без спроса, возвёл его в императорское достоинство.
В этом смысле Пётр повёл себя совсем не так, как будет вести себя Наполеон, но оказался очень похож на Карла Великого. Да, у них обоих были проблемы с признанием их императорского титула, и если Петру нужно было добиться благосклонности множества европейских государей, то Карлу Великому – согласия императоров Константинополя, которые менялись в те годы очень быстро и непредсказуемо. Своего он добился лишь дюжину лет спустя, в 812 году, от слабого Михаила I Рангаве, которому была нужна военная помощь Карла, и то признание не стало окончательным, позже оно оспаривалось константинопольскими императорами.
Петру Великому, в отличие от Карла Великого, не удалось при жизни дождаться широкого признания своего императорского титула в Европе. Союзная Петру Пруссия признала титул сразу, в 1721 г., душевно близкая ему Голландия – в 1722, побеждённая им Швеция – в 1723, а остальные страны – уже при следующих монархах. В 1732 — Дания, в 1741 — Турция, в 1742 — Англия и Австрия, в 1745 — Франция и Испания, в 1772 — Польша.
Таким образом, объявить объявили, но стал ли Пётр императором от этого? Возвращаясь в XVI век, мы снова вспоминаем Ивана Грозного, который тоже объявил себя императором (цезарем, царём), но за пределами России этого тогда никто не признал.
Подводя итог разговорам о вручении Петру I титула императора, следует признать, что новация 1721 года состояла лишь в том, что этот титул был отныне легализован в его исконном латинском звучании, а не в исторически сложившемся и привычном для Руси – «царь».
Ещё более увлекательная ситуация с появлением понятия «Российская империя». Как уже было сказано, в 1721 году государство никто империей не объявлял, нет таких правовых актов или иных документов. Наименование появлялось в течение XVIII века очень плавно, понемногу и практически незаметно.
С чем это связано? Если хотите узнать, поддержите этот пост: поставьте лайк, задайте вопрос, комментируйте, подписывайтесь. Проявится зрительский интерес – разберу и эту тему. Спасибо за внимание!
https://www.youtube.com/user/LxaShoustov
