- Поберегись! - крикнул Михаил и, ловко подцепив вилами охапку сена, подкинул ее кверху.
Мария подхватила сено граблями и, подтянув к себе, загребла его на сеновал.
- Ну, вот - смахивая пот со лба и поправляя косынку, выдохнула она - поди́, управились, теперича и в баньку можно.
- Прыгай, словлю́! - крикнул Михаил снизу и рассмеялся.
- Да ну тебя - отмахнулась Мария - лестницу давай сюды. Слышишь? Лидка в доме заливается, проснулась.
Михаил приладил лестницу. Мария перебравшись через перекладину, спустилась на землю.
- Ой, вёдро-то какое стоит - потянулась она - благодать да и только. Поди, пшеница-то знатная уродится, с хлебом будем.
- Будем - усмехнулся Михаил и, хлопнув жену по мягкому месту, притянул к себе.
- Михайло - вскрикнула Мария - а ну пусти, увидят - вырываясь из крепких объятий мужа, воспротивилась она - пусти! Кому говорю?
Михаил не унимался.
- Уймись, бесстыжий - толкнула она его и, хохоча, побежала к дому - пойди лучше, вон, баню проверь - бросила Мария - а я покамест на стол соберу.
Глашка высунулась в окно и, завидев развеселившихся родителей, невольно заулыбалась сама.
- Мамка - крикнула она - Лидочка проснулась и ку́ксится, титьку просит.
- Бегу! Бегу! - ответила Мария и прибавила шагу.
Разомлев после баньки, да отведав прохладного кваску, счастливое семейство, с устатку решили пораньше отправиться на боковую.
Дочитав вечернее правило, Мария пригасила лампадку, перекрестила детей на сон грядущий и улеглась под бочок к мужу.
Сладко зевнув, Глашка забралась на полати. На полатях, да в такую-то жару, самое любое место.
В доме воцарилась тишина.
Старинные ходики, мерно постукивая маятником, отмеряли счастливые часы. Время неумолимо ускользало, разделяя их жизнь на до и после.
Стук. Настойчивый, непрекращающийся стук давил в уши. Что-то трещало. Кричали люди.
- Михайло! Мария! - звали голоса.
Остатки сна ускользали. Звуки усиливались. Глашка открыла глаза и поморщилась. В нос ударил резкий запах гари. В горле першило. Закашлявшись, она закрыла лицо сорочкой и на ощупь спустилась с полатей. По окнам били палками. Дым застилал глаза.
- Мамка! Батя! - тормошила она спящих родителей.
Первым проснулся Михаил. Быстро оценив ситуацию, он кинулся в кухню и, намочив в ведре рушники, наказал приложить их к лицу. Мария запричитала.
- Не время! - отрезал Михаил - детей возьми и ступай к окну! Покуда не скажу, не открывай!
Пробравшись к двери, он слегка приоткрыл ее и резко отпрянув, захлопнул обратно.
- Господи, помилуй! - перекрестился он.
Дети завопили. Мария шептала "Отче наш". Михаил распахнул окно и перевалившись через подоконник, повис на руках.
Окна были высоко от земли. Михаил спрыгнул. От резкой боли в ноге он застонал и глянул наверх. Сеновал горел. Огонь переметнулся на крышу дома. Подбежал Игнатич, словно не в себе. Запричитал, что погорел. Что у Головиновых загорелась баня, а ветер-то сюды и с дома на дом, с дома на дом...
Михаил покивал, отмахнулся и, прихрамывая, поспешил под окно.
- Мария! - позвал он - живо спускай детей!
Мария откинула рушник от лица, положила Лидочку на подоконник и подсадила Глашку.
- Доченька, родненькая - запричитала она - ты только ручонками-то цепляйся покрепше, а там тебя батя словит.
Глашка зажмурилась, вцепилась пальцами в щель на подоконнике и, скользя босыми ногами по шершавой стене дома, повисла.
- Глашенька, дочка - позвал отец - не бойся, отцепи ручки.
Глашка разжала пальцы, вскрикнула и сиганула вниз. Сердце зашлось и, подпрыгнув в груди, нырнуло куда-то в живот. Миг и Глашка оказалась в руках отца.
- Роднулечка ты моя! Ну, все-все... бега́й к огородам - прошептал Михаил и глянул на крышу - Мария, скорей! - закричал он.
Мария схватила Лидочку и прыгнула. Михаил, как мог, старался смягчить удар, но... при падении Лидочка ударилась головкой, тихонечко вскрикнула и захрипела. Тотчас послали за доктором. Доктор приехал к утру. Долго смотрел Лидочку, качал головой и что-то говорил мамке с батей. Мамка всхлипывая, тихонечко раскачивалась, словно успокаивая себя. У бати скулы ходили ходуном. Глашка тревожилась. Тревога, пронизывая тело, щекотала кожу и тошнотой подступала к горлу. Хотелось плакать.
Лидочка прожила еще несколько дней и померла. А вместе с ней померла и счастливая сытая жизнь. Батя стал понурый. Мамка постоянно плакала. А от их красивого большого дома почти ничего не осталось. Теперь они ютились у бабки Анны, отцовой матери.
Было тесно, серо и угрюмо.
- В тесноте, да не в обиде - приговаривала бабка и гладила Глашку по русой голове - всё пройдёт и не такое переживали - задумчиво кивала она, не догадываясь даже, что ожидает их впереди.
Как говорится: "Пришла беда, отворяй ворота"
Шёл сороковой год... близился сорок первый...
____________________
Уникальность текста зафиксирован на сайте text.ru