Как-то гуляя по любимой старой Коломне, вышел к площади Тургенева. Цели особой не было, и я присел на лавку в Покровском сквере дочитать главу из книжки Елены Игнатовой «Записки о Петербурге. Жизнеописание города со времени его основания до 40-х годов XX века».
Читаю: «Петербург 30-х — начала 50-х годов XIX столетия выступает в описаниях современников как город мрачный, с обликом двуликого Януса, где за казенной пышностью скрываются бесправие и страх. Он поражает широкими прямыми улицами, многочисленными колоннадами и портиками. Кажется, эти колоннады украшают дворец или храм, но величественное здание вблизи оказывается казармой, а за классическим портиком скрывается стена с облупившейся краской, в трещинах. Столица становится городом фасадов. Она напоминает театральные подмостки, на которых лицедействует император Николай I. Он старательно играет роль «идеального государя»: строгого и справедливого, величественного и простого.
Он — образцовый семьянин, любящий муж и отец. Ежедневно в определенный час император направляется в Мариинский дворец навестить любимую дочь Марию Николаевну, герцогиню Лейхтенбергскую. В городе известно, что в частной жизни он избегает роскоши и быт его по-солдатски прост.
Он вникает во все обстоятельства жизни подданных и каждому воздает по заслугам. Так, Николай сам разрабатывает церемониал казни государственных преступников (декабристов, позже петрашевцев).»
Стоп. Захлопнул книжку. А многие ли знают, кто такие петрашевцы? С декабристами всё более-менее известно, а эти, кто?)) Я огляделся вокруг. Да вот же он… «рояль в кустах»!)) Дом №111 на углу Садовой и площади Тургенева, прямо передо мной! И вот какая драматичная история связана с этим местом.
В первой половине XIX века на участке, занимаемым домом 111 по Садовой улице, находился маленький деревянный домик, типичный для старой Коломны. Он был щедро украшен резьбой: над крышей поднимался резной конек, резьба украшала и наличники окон, на улицу было выдвинуто крытое крыльцо. Домик был стар: ступени на крылечке покосились, лестница в два марша, что вела на второй этаж, скрипела и дрожала, вызывая опасения у людей, поднимавшихся по ней.
Рядом, в большом каменном доме, проживали престарелые, действительный статский советник, (напомню, это чин генерал-майора) придворный штаб-медик Василий Михайлович Буташевич-Петрашевский с супругой, который однажды осматривал смертельную рану генерала М.А. Милорадовича, а в старом домике их сын – Михаил Васильевич Буташевич-Петрашевский. К описываемому времени, он уже лингвист, переводчик, журналист и политик, русский мыслитель и общественный деятель. Числится переводчиком в Министерстве иностранных дел. Должность эта его не обременяла, времени оставалось много, но денег было не густо. Мать-соседка Петрашевского - богата, но скупа — сыну давала деньги в долг, под векселя и большие проценты.
К 25 годам, молодой Михаил Васильевич, стал активным сторонником демократизации государственного строя России. Он был ярым сторонником уничтожения самодержавия и крепостничества. Будучи поклонником Шарля Фурье, считал необходимой настойчивую пропаганду идей социального равенства.
По скрипучей лестнице домика Петрашевского по пятницам поднимались гости. Вначале на собраниях, бывало, около двадцати человек, а под конец деятельности кружка — до пятидесяти. Собрания продолжались обыкновенно часов до двух-трех ночи и кончались скромным ужином. Вход на «пятницы» был свободный. Позже Петрашевский показывал следственной комиссии: «Ко мне всякий мой знакомый водил кого хотел». И следственная комиссия установила, что Петрашевский приглашал к себе гостей, «чтобы потрясать умы социальными книгами, разговорами и речами», причем цель, поставленная им, состояла в том, чтобы «мало-помалу нанести удар правительству и настоящему порядку вещей».
Вначале «пятницы» были заполнены преимущественно литературными спорами, отвлеченными дискуссиями о социалистических учениях. Но вскоре эти темы отошли на второй план, а в центре внимания кружка оказались социальные противоречия России. Так в 1848—1849 годах квартира Петрашевского стала, по существу, политическим клубом.
Завсегдатаями клуба были писатели, ученые и литературные критики - Фёдор Достоевский и Михаил Салтыков-Щедрин, Николай Данилевский и Алексей Плещеев, позднее к петрашевцам примкнули Д.Д. Ахшарумов, А.И. Пальм, Н.П. Григорьев, И.М. и К.М. Дебу, П.А. Кузьмин, Ф.Н. Львов, А.Т. Мадерский, Н.А. Момбелли, Н.А. Спешнев, К.И. Тимковский, П.Н. Филиппов, Р.А. Черносвитов, И.Л. Ястржембский и др.
В 1849 году следствие относило к петрашевцам 158 человек.
Кружок Петрашевского стоял в тесной связи со множеством других, где со страстным интересом читались и комментировались теории Фурье, Прудона и, наконец, с восторгом слушалось письмо Белинского к Гоголю.
Справка: В канун 1847 года Н.В. Гоголь издаёт книгу «Выбранные места из переписки с друзьями». Гоголь, выступил в своей книге против прогрессивных общественных явлений под знаменем православия, самодержавия и народности, тех трех столпов, которые должны были укрепить шатавшееся государство. Книга вызвала понятное возмущение у «передовой» молодёжи того времени. Но особенно горячий протест выразил родоначальник революционной демократии – Виссарион Григорьевич Белинский, который ответил Гоголю письмом на 10-ти печатных страницах написанным в Зальцбрунне. Австрия.
Это письмо стало своего рода лакмусовой бумажкой для тайных сотрудников III отделения канцелярии – высшего органа политической полиции при Николае I. Человека могли арестовать только за прочтение, не говоря о распространении или хранении.
15 апреля 1849 года на очередном заседании кружка, дрожащим от волнения голосом Ф. М. Достоевский читал знаменитое письмо. Оно вызвало всеобщий восторг участников «пятницы». Его решено было размножить, но за домом №111 по улице Садовой давно вёлся шпионский надзор. В состав кружка был внедрён агент Антонелли, на основании его донесений, 21 апреля 1849 года шеф жандармов представил царю обзор «дела» петрашевцев — три тетради со списком «преступников», с «описанием действий каждого из них с обозначением жительства». Резолюция Николая I гласила: «Приступить к арестованию. С богом! да будет воля его».
Большинство петрашевцев было арестовано в ночь на 23 апреля после последнего собрания кружка на Садовой. Заработала машина следствия. Из ста с лишним человек находившихся под следствием, признали виновными - 23, из них 21 был приговорен «к смертной казни расстрелянием».
Петрашевцы узнали приговор только на эшафоте, на Семеновском плацу (ныне Пионерская площадь перед ТЮЗом). Осужденных привязали к врытым в землю столбам. На них надели предсмертные одеяния — белые балахоны с капюшонами. Шестнадцать солдат подняли ружья и навели их на привязанных смертников. Загрохотали барабаны. И тут, по сценарию, как было задумано в Зимнем дворце, в последний момент к месту казни подъехал экипаж. Посланец царя флигель-адъютант Ростовцев, заикаясь через каждое слово, прочитал осужденным бумагу, извещавшую о «милости» Николая I.
Смертная казнь заменялась каторгой. Сам Петрашевский приговаривался к каторжным работам и рудникам без срока. С осужденных сняли балахоны и капюшоны, на эшафот поднялись двое палачей, они сломали шпаги над их головами, заковали их в кандалы. Петрашевского под звон кандальных цепей жандармы посадили в кибитку, с ним уселись конвоиры, и с Семеновского плаца кони помчали кибитку в Сибирь.
Император не обманулся в ожиданиях: на месте казни сошел с ума Григорьев, позже — еще несколько человек.
Спустя годы Достоевский размышлял о зловещей комедии, придуманной императором: «Зачем такое ругательство, безобразное, ненужное, напрасное?» По новому приговору он был осужден на четыре года каторги с последующей службой рядовым. Не все петрашевцы пережили каторгу, ссылку и вернулись в столицу. Федор Михайлович Достоевский вновь увидел Петербург лишь через десять лет.
Спасибо, что нашли время прочесть этот рассказ.
#история петербурга #петрашевцы #декабристы #старая коломна #площадь тургенева #покровский сквер
