В течение того времени, что страна под названием «Югославия» существовала, славянский язык, на котором говорили сербы, хорваты, боснийцы и черногорцы, назывался «сербохорватский язык». Здесь тоже есть свои тонкости: по-русски он мог называться как «сербохорватским», так и «сербскохорватским».
Второй вариант ближе к оригиналу (српскохрватски jезик), но создает неверное впечатление, что это два искусственно составленных языка, а не один язык с двумя диалектными нормами. В Сербии иногда говорили просто «сербский»; в Хорватии язык назывался «хорватскосербский» или (чаще всего) просто «хорватский».
После распада Югославии у сербов и хорватов не возникло особой проблемы с названием национального языка, а вот в Боснии и Герцеговине, как и в Черногории, носители столкнулись со сложностью: называть свой язык «сербским» или «хорватским» им уже совершенно не хотелось.
Поэтому в официальных документах типа конституций он называется «Боснийский» и «Черногорский». Но люди неохотно используют эти новшества. Русский, встретив русскоязычного иностранца, скорее всего воскликнет: «Смотри, он говорит по-русски!» Я в свой адрес обычно слышал — «Ого, ты говоришь по-нашему» (нашки).
Когда я работал переводчиком с этого языка на английский в международной организации в конце 1990-х годов, в официальных документах он назывался «Bosnian/Croatian/Serbian» или просто BCS (Черногория тогда еще не отделилась от «мини-Югославии»).
Чем черногорский язык отличается от сербского, кажется, не могут толком объяснить и сами черногорцы. В Боснии значительную часть населения составляют славяне, некогда перешедшие в ислам, и по этой причине количество слов турецкого (в основном) и арабского происхождения в их речи значительно выше, чем у сербов и хорватов. Однако и сербы долго были под турками, и в сербской речи турцизмов тоже очень много.
В Турции, сталкиваясь иногда с людьми на рынке или еще в какой-нибудь бытовой обстановке, где английский не помогал, я обнаруживал, что сербское слово — «тазе», свежий; или «џабе» (джабе), бесплатно — оказывается понятным.
Главное языковое напряжение существовало между сербами и хорватами. Хорваты, как народ меньшей численности и более периферийный в социалистической Югославии, действовали с большим жаром: выпускали словари хорватско-сербских различий, настаивали на особенностях хорватского языка. Сама активность такого рода, на мой взгляд, скорее указывала, что язык все-таки один.
Различия между литературным языком сербов и хорватов не следует преуменьшать; они несомненны и существенны.
Начать можно с алфавита: сербский изначально был разработан на основе гражданской (образца Петра I) кириллицы, а хорваты, конечно, писали на латинице. (Кстати, в хорватской культуре популярна глаголица — та ни на что не похожая азбука, которую, вероятно, и разработали Кирилл и Мефодий; то, что мы называем кириллицей — это более поздняя адаптация греческого письма под славянский язык. Глаголица кое-где использовалась хорватами аж до XIX века, и там до сих пор можно встретить — как курьез, но все же — надписи и дорожные указатели на глаголице.)
Сербы довольно быстро приняли и латиницу тоже; на протяжении большей части послевоенной жизни Югославии кириллица и латиница мирно сосуществовали в сербском языке. Многие газеты выходили частично на кириллице, частично на латинице; люди, читавшие книгу, не могли на следующий день вспомнить, каким алфавитом она была набрана. В Хорватии кириллицу учили в школе, но потом быстро забывали, и в быту или в книгопечатании она не использовалась совсем.
В 1990-е годы на сербскую кириллицу стали действовать два разнонаправленных процесса. С одной стороны, компьютеризация и зарождавшийся интернет сильно пошатнули ее благополучие. Я хорошо помню годы, когда мне приходилось переписываться с русскими друзьями латиницей, потому что тогдашние компьютерные системы не поддерживали кириллицу. (Некоторые переходили на английский, что мне, привычному к сосуществованию двух алфавитов в языке, казалось полной дикостью.)
С другой стороны, напряжение и война, наоборот, усилили патриотические смыслы кириллицы; травматические события часто концентрируются на символах, которые к ним, строго говоря, не имеют отношения.
Я помню, как в начале 90-х отчим попросил меня написать письмо коллеге-биологу в Белград. Я напечатал его на машинке с латинским шрифтом (сделать из машинописной латиницы сербскую латиницу гораздо проще, чем из русской кириллицы сербскую кириллицу) и думал, что сербскому профессору будет приятно получить письмо на родном языке. В ответном письме, однако, тот не выразил по этому поводу никакого удивления, но зато сделал приписку: «Прошу вас, пишите кириллицей! Наш алфавит — кириллица!»
В литературном «сербохорватском» языке есть еще и деление на «экавскую» и «иекавскую» норму.
Дело в том, что тот звук, который в дореволюционной русской азбуке обозначался буквой «ять» (ѣ), в разных языках преобразился по-разному. В русском это [е]: вера, река, месяц. В украинском — [i]: вiра, рiчка, мiсяць. В «сербохорватском» есть области, где это [e] — вера, река, месец; а есть, где [je] или [иjе] (почему по-разному — не буду объяснять, это уже лингвистические детали) — вjера, риjека, мjесец.
Это деление НЕ СОВПАДАЕТ с делением на сербский/хорватский и так далее — большинство сербов говорит на экавском, но не все; черногорцы и боснийцы «иекавцы», а литературный хорватский хотя и иекавский, но значительная часть территории страны исторически лежит на экавской (Загреб) или икавской (Сплит) территории.
Что-то опять объяснение затянулось. Ну, в следующий раз — еще немного про алфавиты, про различия между сербским и хорватским, и что с этим делать.
Чтобы не запутаться окончательно, почитайте мой прошлый текст о том, как вообще мог возникнуть такой хаос вокруг одного языка и почему в итоге мы имеем то, что имеем.
И подписывайтесь на канал!
