и здесь:
Итак, структура РКП(б) - с декабря 1925 года ВКП(б) - была включена в качестве своеобразного приводного ремня в механизм государственного аппарата Советской России (с декабря 1922 года - Советского Союза). Разумеется, первоначально ни о какой подмене государственных органов партийными речи не шло, да и задач, отличных от государственных, перед партией тогда не стояло.
Что такое руководящий пост в те времена, боюсь, мне до самого конца объяснить не удастся. Может быть потому, что я и сам, хотя и понимаю это разумом, прочувствовать сердцем до конца не могу. Масштабы, знаете ли, не те. Тут надо понимать, что те, кто пришёл к власти 25 октября (7 ноября) 1917 года с самого начала взялись за невозможное дело. Знай они, насколько это дело невозможно, может быть они и отступились, но они этого не знали. Никто в мировой истории такого попросту не делал, поэтому новым руководителям России пришлось создавать и осваивать ТЕХНОЛОГИЮ НЕВОЗМОЖНОГО!
Книгу, обложка которой приведена в качестве иллюстрации, кстати, настоятельно рекомендую к прочтению.
Нет, разумеется, были и "красные баре", природу человеческую не всегда удаётся переделать. Далеко не всегда раб мечтает о свободе, бывает так, что раб мечтает иметь собственных рабов. С таким ещё Спартак сталкивался, если верить истории (а с чего бы ей в данном вопросе не верить?), как и с разногласиями среди своих сподвижников.
Уж чего-чего, а разногласий в партии было выше крыши. Сам термин "большевики" (как и "меньшевики") весьма красноречиво об этом говорит. Чуть выше было приведено воззвание "Социалистическое Отечество в опасности!", в нём, в частности, говорится о заключении Брестского мира - я до сих пор не могу до конца понять, как этот мир удалось заключить?! По моему, в таком меньшинстве, как по этому вопросу, Ленин не оказывался никогда - и тем не менее, он смог настоять на своём - и история подтвердила его правоту!
В плане разногласий особняком, разумеется, стоят Троцкий и его последователи. С треском проиграв всё, что можно было проиграть, они не сложили оружия и продолжали вредить стране, как только могли. Об этом можно говорить долго, но не будем уклоняться от темы.
Если бы обстановка в стране была благополучной, то, скорее всего, роль партии в непосредственном управлении государством, сошла бы на нет. Но с благополучием как-то не получалось, особенно если подразумевать под этим словом хотя бы относительно спокойную жизнь. Перед страной стояло множество проблем и их надо было решать. И государственный механизм с включёнными в него партийными органами продолжал работать. По всей видимости, такое положение устраивало если не всех, то очень многих. Сами посудите, с апреля 1922 года по май 1941 года фактический глава государства И. В. Сталин не занимал НИКАКОГО государственного поста. Он был генеральным секретарём (именно так, с маленькой буквы) ЦК РКП(б), должность эта была ( в момент её создания) чисто технической, при этом пост лидера партии формально (по Уставу) отсутствовал, а фактически им являлся член Политбюро ЦК РКП(б) - заметьте, не генеральный секретарь - В. И. Ленин. Он был главой правительства (Председатель Совнаркома), то есть ни о какой исключительно руководящей роли партии речи ещё не шло.
Вот как роль партии была изложена в Конституции СССР 1936 года;
Статья 126. В соответствии с интересами трудящихся и в целях
развития организационной самодеятельности и политической
активности народных масс гражданам СССР обеспечивается право
объединения в общественные организации: профессиональные союзы,
кооперативные объединения, организации молодежи, спортивные и
оборонные организации, культурные, технические и научные
общества, а наиболее активные и сознательные граждане из рядов
рабочего класса, трудящихся крестьян и трудовой интеллигенции
добровольно объединяются во Всесоюзную коммунистическую партию (большевиков), являющуюся передовым отрядом трудящихся в их борьбе за построение коммунистического общества и представляющую руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных.
Кому не лень, сравните эту формулировку с приведённой в первой части этой статьи выдержкой из Конституции СССР 1977 года и, как говорится, почувствуйте разницу.
По сути, региональные партийные руководители становились губернаторами на местах и тут уже многое зависело от того, каким человеком был такой губернатор. Вот один пример:
С 1931 по 1938 годы Берия находился на руководящей партийной работе в Закавказье. За этот период народное хозяйство региона развивалось невиданными темпами. Особенно большой вклад был сделан в развитие нефтяной промышленности Закавказья, введено в строй много крупных промышленных объектов. Была создана всесоюзная курортная зона. Учитывая особенности климата региона, в сельскохозяйственной отрасли был сделан упор на выращивание продукции, которую нельзя было производить в других регионах (виноград, чай, мандарины, табак). Для справки - грузинское крестьянство стало самым зажиточным в стране.
А вот другой пример:
С 1929 по 1937 годы Эйхе находился на руководящей партийной работе в Сибири. О каких-либо его особых успехах в плане экономики я ничего не нашёл, "прославился" он совсем другим:
"...К Сталину пришли Молотов с Ворошиловым, затем Ежов и Генеральный прокурор Союза Вышинский. Больше никого, только эти четверо.
– Товарищи, – начал Сталин. – Через два часа у нас начнется экстренное заседание Политбюро, перед которым я хочу обсудить с вами один документ.
Он взял со стола лист бумаги.
– Сегодня, – продолжал Сталин, – первый секретарь Западно-Сибирского краевого комитета партии товарищ Эйхе передал нам письмо. Он сообщает, что в Западной Сибири вскрыта крупная контрреволюционная организация среди высланных кулаков. Он считает эту организацию крайне опасной и просит полномочий на применение к ее активистам высшей меры наказания. А поскольку организация очень многочисленна и ситуация угрожающая, товарищ Эйхе просит, – Сталин особо выделил это слово, так, что стало понятно, на самом деле западносибирский Первый не просил, а настаивал, – права рассматривать дела во внесудебном порядке, тройками. Ну и, разумеется, он хочет особых полномочий для органов внутренних дел края. Как видим, товарищ Эйхе вдруг обнаружил у себя контрреволюционную организацию, и просит дать ему чрезвычайные полномочия. Я полагаю, тысяч пять активистов повстанческого движения он у себя найдет. Какие будут мнения, товарищи?
В кабинете повисла мертвая тишина.
Первым заговорил Вышинский.
– Это безумие, товарищ Сталин. Мы только-только приучили чекистов и партийных начальников хотя бы отчасти считаться с законом. Если сейчас дать им чрезвычайные полномочия, все пойдет насмарку. Это снова будет тридцатый год, только теперь станут уже не раскулачивать, а расстреливать. Я считаю, Эйхе надо отказать.
– Ваше мнение, товарищ Ежов? – спросил Сталин.
– Не знаю… – с сомнением проговорил крохотный нарком внутренних дел. – С одной стороны, организация подозрительно велика. А с другой – начальник Управления НКВД по Западной Сибири товарищ Миронов – человек серьезный, склонности к «липачеству» за ним не наблюдается. Кроме того, ситуация действительно угрожающая.
– Вы уверены в своем наркомате, Николай Иванович? – спросил Молотов. – В какой степени на него можно положиться?
– За последнее время мы вычистили больше тысячи врагов, пробравшихся на достаточно серьезные посты, – бодро ответил нарком. – Сейчас органы внутренних дел управляемы и вполне контролируют ситуацию. Я считаю, можно дать сибирякам полномочия, которых они требуют, под двойным плотным контролем, прокуратуры и центрального аппарата.
– Какие еще будут мнения? – спросил Сталин.
Взволнованно заговорил молчавший до сих пор Ворошилов:
– Мы не должны забывать о надвигающейся войне. Если мы не дадим понять «пятой колонне», что выжжем ее каленым железом, у нас будет война на три фронта: на западе, на востоке и внутри страны, когда выступят все эти кулаки, которых товарищ Вышинский жалеет.
– Давайте перестреляем сразу все население, – вспылил Вышинский. – Тогда уж точно никто не выступит…
– Не понимаю, о чем мы спорим, товарищи, – снова послышался голос Молотова. – На самом деле подобная чистка – нормальная предвоенная мера. И если товарищ Ежов заверил нас, что контролирует ситуацию в наркомате, то о чем говорить? Подобные меры принимаются во всех странах. Естественно, именно в Сибири концентрируются высланные кулаки, недовольные советской властью, там их много, поэтому и число их меня не удивляет…
Они совещались еще некоторое время. Вышинский был по-прежнему против предложения Эйхе, Ежов, Ворошилов и Молотов – за. Сталин пока отмалчивался. Наконец, резюмируя, он сказал:
– Я полагаю, Политбюро даст Эйхе те полномочия, которых он требует. Если это произойдет, у меня просьба к вам, товарищ Вышинский, и особенно к товарищу Ежову: сделайте все возможное, чтобы эта чистка не перешла в массовый террор…
Вышинский, Ворошилов и Ежов ушли. У Сталина остался один Молотов:
– Коба, я понимаю, о чем твои мысли. Мы не сможем отказать Эйхе в его просьбе. Во-первых, на Политбюро эта точка зрения большинства не соберет. Но даже если нам каким-то чудом удастся переломить ситуацию – как ты думаешь, что после этого сделает товарищ Эйхе? Или ты полагаешь, он просто так подал свою записку именно сегодня?
– Такие вещи просто так не случаются, – заговорил Сталин. – Я же не мальчик. Завтра последний день Пленума ЦК. И если мы ему откажем, завтра он выйдет на трибуну, попросит санкции у пленума и получит ее. А потом встанет кто-нибудь из членов ЦК, – я даже догадываюсь, кто именно, – и обвинит нас в пособничестве врагам народа, в отходе от марксизма, в заигрывании с чуждыми классами… Нас есть в чем обвинить, и есть кому это обвинение поддержать. И завтра вечером мы уже не войдем в этот кабинет, а послезавтра будем в подвалах Лубянки…обвинить, и есть кому это обвинение поддержать. И завтра вечером мы уже не войдем в этот кабинет, а послезавтра будем в подвалах Лубянки…
– Что именно тебя пугает? – невозмутимо поинтересовался Молотов. – Другой кабинет или подвал?
– Мне не до шуток, – мрачно сказал Сталин. – Сейчас мы с тобой должны решить, какую цену мы готовы заплатить за то, чтобы остаться у власти…
– Цена маленькой не будет, – ответил Молотов. – Если мы согласимся, то я уверен, на следующий же день после пленума с аналогичными требованиями придут все первые секретари. Ну, или почти все… Жданов не придет, не придет и Берия. За остальных не ручаюсь. И я уверен, пятью тысячами расстрелянных дело не ограничится. Аппетит приходит во время еды. А еще я уверен, как и ты, кстати, что если мы сейчас дадим Эйхе чрезвычайные полномочия, они постараются организовать террор, чтобы спровоцировать нас на открытое выступление против них. Наш единственный козырь находится в руках у товарища Ежова, но еще вопрос, сумеет ли он им распорядиться…
– Ты прав, но если сегодня мы откажем Эйхе, завтра в этот кабинет придут совсем другие люди. Ты понимаешь, по какому пути они поведут страну? Если к власти придет тот же товарищ Эйхе, или товарищ Косиор, или некоторые другие товарищи, то они устроят в СССР такое, что население выйдет встречать Гитлера с цветами. Они уже показали себя во время коллективизации, а потом во время партийных чисток. Ты понимаешь, какой у нас выбор? Или мы позволим перестрелять, на довольно сомнительных основаниях, несколько десятков тысяч человек, или мы гордо уйдем, и тогда Гитлер растерзает СССР. Поэтому выбора у нас нет. Мы должны сохранить власть любой ценой, иначе мы потеряем не власть, за которую боролись сорок лет, и не свою жизнь. Мы потеряем страну, которую веками строили наши предки. И это не громкие слова, это правда. У нас на самом деле нет выбора. Поэтому на Политбюро я буду за то, чтобы дать Эйхе эти полномочия…"
Я не знаю, имел ли место этот диалог именно в таком виде, но суть его была именно такова - сомневаться в этом не приходится. Как и в том, что Ежов не смог удержать свой аппарат. Я прошу прощения за столь большую цитату, но она необходима для понимания главного вопроса данной статьи: в стране возникла группа людей, которая, в силу своего положения обладала колоссальной властью, представляя тем самым прямую угрозу для безопасности страны. Эта группа именовалась партийной верхушкой. Именно на их совести лежит то, что называется "массовыми репрессиями" (иногда их по какому-то недоразумению именуют "сталинскими"). Они обошлись стране примерно в шестьсот пятьдесят тысяч расстрелянных и девятьсот тысяч отправленных в лагеря. Установить процент полностью невиновных уже невозможно, но можно предположить, что многие из даже виновных не заслужили такой участи. Это не "десятки миллионов" о которых любил говорить Солженицын, но это очень много. Виновные в этих событиях понесли наказание ещё до войны, невиновные были реабилитированы тогда же. Стало ясно одно - партию от власти надо отстранять! Но сделать это волевым решение было невозможно, миллионы коммунистов воевали и отдавали свои жизни на фронтах, честно трудились, отдавая стране все силы - оскорблять их недоверием было нельзя. Однако же и тянуть с решением вопроса было нельзя, после войны обстановка легче не стала.
Многие слышали словосочетание - "ленинградское дело". А многие ли знают, что за ним скрывалось?
Об этом в следующей статье.
Всем добра!
