В воспоминаниях звезд и легенд Серебряного века часто можно встретить имя Георгия Чулкова, который, судя по этим мемуарам, был весьма активным господином в любых алко-литературно-мистических "кипишах, кроме голодовки". Впрочем, как писала Ахматова, назвать поэта господином - сильно его обидеть, если не унизить. Поэтому назовем Чулкова (нейтрально) собутыльн соучастником всех великих серебряно-вековых тусовок и поговорим о нем поподробнее.
Лечебный воздух якутских лесов
Родившись в 1879 году (на год раньше Блока) в дворянской семье, Георгий победоносно пошагал по классам и ступеням московских гимназий, заглянул на огонек в Московский университет, логично просчитав, что с дипломом врача на хлебушек с маслом он всегда заработает.
Однако, до диплома будущий литератор и "организатор литературной жизни времен „серебряного века“ (как его характеризует всезнающая Википедия) не дотянул, поскольку бациллы марксизма (в начальной стадии) проникли в его юношеский организм еще при подготовке к вступительным экзаменам.
Каким образом проникли? Через общение с неким студентом-старшекурсником, подрабатывающим репетиторством, который вбил в кудрявую голову ученика-гимназиста Чулкова несколько постулатов карловой бредовой заразы, а тот уже, в силу своего буйного характера и широкой души, решил впоследствии опробовать их на бузотерской студенческой тусовке.
Опробовал. Получил "а-та-та" от дяденек жандармов, которые прописали медику-недоучке проветрить мозги на свежем якутском воздухе. Ссылка заставила Георгия призадуматься, и после досрочного освобождения (два года вместо четырех имеют значение!) он уже вел себя скромнее и особо "шашками не махал" ни в постссылочном Нижнем Новгороде, ни в Питере, куда в итоге перебрался, горя желанием покорить литературный Олимп.
Чулковская литфабрика работает без выходных
Покорить, может и не покорил, хотя писал много и резво, пробуя перо в самых разных жанрах. Стихи, проза, философские трактаты, фельетоны, всевозможная публицистика - перо Чулкова работало исправно, выдавая на-гора литпродукцию определенного уровня (выше среднего, уж точно), а, главное, вся чулковская "мануфактура" шла не в стол, не в чулок (простите, за каламбур), а издавалась, благо времена в Российской империи были доброжелательные для пишущей и читающей публики - издания на любой вкус и кошелек публиковали колоссальные объемы чтива.
Шутка ли, годикам к тридцати "с хвостиком" (1911-1912 годы) Чулков обладает уже изданным шеститомным собранием собственных сочинений, а также имеет:
- в друзьях-приятелях "башенного" по локации и безбашенного по мироощущениям Вячеслава Иванова, с рекомендациями которого наш Георгий "гуляет по Европам", гостит в Италии, Франции и Швейцарии (1909-1915);
- Федора Сологуба, с которым мило "бесятничиет" на спиритических сеансах (ох, мистики, такие мистики);
- Александра Блока, с кем в питерских кабаках и ресторанах выпито изрядное количество мадеры и муската;
- в любовницах - Любовь Дмитриевну, супругу Сан Саныча (хотя, как поэта Блок Чулкова не воспринимал, но как "алкобрата-акробата" любил) - одним словом, жизнь искрила и бурлила, как золотое аи в хрустале.
Уезжать или не уезжать - вот в чем вопрос!
Бурлила жизнь, бурлила и добурлилась до семнадцатого года, когда многие интеллигенты из пишущей братии задумались о том, заслуженно ли они хулили старую добрую имперскую Россию. Задумался и Чулков. Тем более поводы задуматься следовали один за другим.
Холод, голод, смерть единственного сына (1920), арест супруги Надежды Григорьевны, которую увели из дома на его глазах. Чулков просит о помощи Горького:
Заступитесь, Алексей Максимович...Старуха моя ни в каких религиозных организациях, общинах, кружках не состоит... То, что шестидесятилетняя женщина читает Библию, любит канон Андрея Критского, вопли Ефрема Сирина и песни Иоанна Дамаскина, - кому от этого худо?..
Арест Надежды Григорьевны - тяжкая кара для меня. Но меня не за что карать. В меру моих сил я честно работаю... А между тем арест моей старухи для меня даже не тюрьма, а самая настоящая казнь.
Надо сказать, что Буревестник революции в прошении не отказал, походатайствовал перед нужными людьми, облегчил участь еще одного литератора, решившего остаться в советской России.
Сейчас трудно сказать, почему Чулков не уехал из страны (хотя и визу получил, и готовился к отъезду), возможно, вспомнил свои ранние философские трактаты и посчитал, что надо нести свой крест на родной земле.
О, юродивая Россия!
Не зря же он признавался в любви к "убогой и обильной", "могучей и бессильной" родине
О, юродивая Россия,
Люблю, люблю твои поля,
Пусть ты безумная стихия,
Но ты свята, моя земля.
Раз, не уехал, надо работать здесь. Под всевидящем оком ОГПУ, под дулом пистолетов, под страхом арестов и репрессий. Кстати, самого Георгия Ивановича тоже допрашивали в ВЧК осенью 1922 года по делу священника Сергея Дурылина и профессора-эмигранта Александра Ященко, подозреваемых в подготовке зарубежного издания религиозно-философского сборника.
Красиво и по-писательски звонко допрашиваемым была заполнена анкета:
1. Фамилия. Чулков
2. Имя, отчество. Георгий Иванович
3. Возраст. 43
4. Происхождение. Бывший дворянин г. Москвы
5. Местожительство. Москва, Смоленский бульвар, д.8, кв.2.
6. Род занятий. Литератор.
7. Семейное положение. Женат.
8. Имущественное положение. Пролетарий.
9. Партийность В партиях никаких не был, не есть и не буду.
10. Политические убеждения. Свободолюбец.
11. Образование. Общее. Начал образование в гимназии, продолжил в Московском университете, кончил в царской тюрьме и в Якутской области
12. Чем занимался и где служил:
а) до войны 1914 года - с детства писал стихи и рассказы, печатался с 1899 года.
б) до февральской революции 1917 года - всегда занимался литературой и наукой.
в) до октябрьской революции 1917 года - Тоже самое.
г) с октябрьской революции до ареста -Тоже самое -- литературой и наукой. Работаю для Государственного Издательства РСФСР.
Так вот, о работе. Георгий Иванович в советские годы стихи не забросил, писал их, когда писалось, но большее внимание стал уделять архивной работе, изучению жизни любимых писателей (и вообще, великих личностей) прошлого. Его статьи и книги о Пушкине, Тютчеве, Достоевском, написанные в тридцатые годы, и сегодня актуальны, востребованы и интересны читателю.
Душа по-прежнему трепещет...
Надо упомянуть и о чулковском опыте психологических портретов государей России, руливших империей в 19 веке. "Великолепной пятерки" у Чулкова не вышло, но иного ждать и не приходилось. Для времени издания книги "Императоры" (1928 год) материал подан вполне читабельно, хотя отдельные "сплетни в виде слухов" кажутся излишними.
Например, байка, запущенная злобствующим и жлобствующим Витте о высоких, специально пошитых сапогах для Александра Третьего, в широкие голенища которых Царь-Миротворец, якобы, прятал от супруги Марии Федоровны фляжки с крепкими напитками. Впрочем, это дело автора, который на склоне лет обрел не только новую тематику (архивно-историческую), но и новую любовь (балетно-порхающую).
Познакомившись на отдыхе в Доме Творчества в Крыму с молоденькой солисткой "Московского драматического балета" Людмилой Лебедевой, наш Георгий Иванович получил заряд эмоций и жизненных сил лет на пятнадцать, если не больше.
Во всяком случае до конца шестидесятилетней насыщенной и красивой жизни (1939 г.), молодая муза Людочка дарила вдохновение проказнику-литератору.
Своей юной пассии стареющий поэт-ловелас посвятил немало восторженных строк. Вот, например, эти:
Пусть жизнь в мученьях и крови,
Но солнце в нашем сердце блещет:
Душа по-прежнему трепещет,
Изнемогая от любви.
Молодец, что тут скажешь....
