Хочется думать, наше обращение к людям и событиям, запечатлённым в художественных произведениях более полуторавековой давности, связано не столько со схожестью явлений, событий и человеческих характеров прошлого и настоящего, сколько с заботой о завтрашнем дне.
За время существования в литературе поэма Николая Гоголя «Мёртвые души» прочитывалась критиками, мало сказать, неоднократно и очень внимательно, вернее будет — пристально и всегда тенденциозно.
Заложил давнюю — ещё дореволюционную — критическую традицию неистовый Виссарион Белинский. Продолжил его преемник — революционный демократ Николай Чернышевский. В адрес обоих сегодня можно услышать упрёки, что писали они «на потребу дня» и оценки их были продиктованы радикализмом и требованием «перемен». Что, собственно, ничуть не удивительно. Анализируя литературный процесс, они не просто опирались на современную им отечественную действительность, но и сами были одними из наиболее значимых, знаковых фигур общественно-политической борьбы своего времени.
Вряд ли можно счесть иными и критерии, какими руководствовались критики, пришедшие им на смену после революции 17-го года. В советский период тоже писали в соответствии с требованиями «текущего момента». И при всей разности своих концепций, в свою очередь, естественно, отталкивались от реалий современной им действительности. Потому как никаких других на всём российском литературном пространстве просто-напросто не существовало. Правда, было существенное отличие: новая критика взяла на вооружение консерватизм и стремление противостоять каким-либо «переменам». Исходя из того, что свершившаяся революция все необходимые «перемены» уже сотворила.
Надо ли говорить, что вновь изменившаяся с некоторых пор отечественная действительность многому не оставляет возможности сохраниться неизменным. В том числе и критическим постулатам из времён, отошедших для нынешних читателей-школьников пусть в ближнюю, но историю. Её, конечно, можно и нужно изучать, но — дело за малым — невозможно наблюдать в реальной жизни.
И потому оказываются неспособны ответить на многие вопросы, возникающие сегодня при чтении произведений Николая Гоголя, современные старшеклассники — люди, родившиеся и живущие в другой стране и в иное время, нежели известные критики, писавшие о классиках XIX века.
Любое историко-литературное изучение поэмы Николая Гоголя в школе обходит молчанием главный вопрос: зачем сегодня 15-летнему подростку читать «Мёртвые души»?
Он, тинейджер, даже кассеты с киноверсиями этого классического произведения смотреть не станет. Что? Про помещиков? Не боевик, не триллер, не любовный роман, ни тебе приключений, ни мелодрамы, тем более не блокбастер и не фэнтези про Гарри Поттера… Да ни за что!
А правда, чем привлечь и заинтересовать его? Что могут ему подсказать и объяснить прожжённый плут Чичиков, прожигатель жизни, хам и враль Ноздрёв, скупец Плюшкин, дубинноголовая Коробочка или какой-нибудь «тонкий» чиновник Иван Антонович — Кувшиное рыло?
Ну сцепились там по дороге неизвестно отчего тройка Чичикова и шестерня губернаторской дочки, и не могут им помочь в этом бестолковые усилия дяди Митяя и дяди Миняя, описание чего занимает целых две книжные страницы,— что с того современному подростку? Вот уж событие так событие для нынешнего «продвинутого» десятиклассника, с удивлением слышащего на уроке, что эпизод этот заслуживает почему-то внимания. Зачем ему это? Или узнает он, что холод «охлаждённого сердца» Чичикова веет и на пейзаж, и на людей,— какое отношение это имеет к нему?
Вчера, понятно. Образы произведения Николая Гоголя помогали, как тогда было принято говорить, на примере художественной литературы показать школьникам, как было плохо до революции, чтобы с детства стало ясно, насколько всё стало хорошо после неё. Классики, таким образом, сами о том не ведая, отрабатывали соцзаказ советской власти.
И литературоведы, и учителя в соответствии с установками советской пропаганды делали акцент на социальной составляющей произведения Николая Гоголя, превращая его в политический трактат. Литературные герои поэмы — от Манилова до Плюшкина — должны были раскрыть перед читателем пугающую картину постепенного угасания человеческого в дворянах-помещиках, бывших опорой крепостного строя. Непременно вспоминали Александра Герцена, уверявшего, что помещики «проходят перед нами без масок, без прикрас, льстецы и обжоры… безжалостные тираны своих врагов, пьющие жизнь и кровь народа…»
А сегодня? Что — всё по-прежнему, как вчера?
