История кочевого поведения тянется в невыразимую глубь веков, когда ещё не придумали способа вести им счёт. Не размечали тогда не только время, но и пространство, чтобы следить за собственными перемещениями. Не было в этом нужды, ведь разметка пространства, например, рисование карт, подразумевает его неоднородность – не только и не столько географическую или политическую, сколько семантическую и аксиологическую. Эта земля для нас что-то значит, а эта – нет; этот кусок для нас чем-то ценен, а тот – пустое место. Но для кочевника пространство принципиально однородно, а любая его разметка – лишь мешающая преграда.
Номадизм – практически буквальное воплощение принципа «движение – это жизнь». Для кочевника важно перемещение не само по себе, а как своего рода способ производства. Он движется вслед за стадами, он подчинил свою жизнь потребности животных в пище, создав трофическую цепь «трава – зверь – человек». Поэтому движение для номада – это жизнь, а жизнь – это движение.
Но движение в определённой гармонии с природой: кочевник не насилует её, ничего от неё не требует, не пытается улучшать, он только следит за её круговыми циклами и понемногу встраивается в них. Номады не истощают почву так, как земледельцы, и за это она реже мстит им голодом. И даже ветхозаветный Бог охотнее принял жертву Авеля «от первородных стад», чем «от плодов земли» Каина. Авель кроток, как любой пастух, он – невинная жертва, и сам Иисус не погнушался сравнением с ним.
Номад не строит городов, не основывает устойчивых государств; он, напротив, бежит от людских скопищ, ибо зависит больше от зверей, чем от людей. И даже когда со временем кочевники стали собираться в армии, чтобы вместо пастбищ использовать для кормления целые цивилизации, номады сохранили вольницу. Они знали, что такое неволя как подчинение человека человеку, но как прикрепление к земле – нет: это противоречит самой сути номадизма.
Однако в исторической перспективе даже эволюция исходных установок, разрушающая вольный, кроткий пастушеский дух, не помогла кочевникам победить. Убийство Авеля – это пророчество, и земледелец торжествует в веках. Время и пространство размечены и измерены, и люди, уподобившись деревам, отрастили корни. Вся система знаний и верований стала убеждать человека: останься на месте, врасти в почву, а глаза устреми на небо – там отныне твоя свобода. Кочевники проиграли, но, как выяснилось, не навсегда.
Прошли века, и номадизм получил шанс на возрождение. Помогла наука Нового времени, заявившая, что в классической механике пространство однородно в каждой своей точке. Это был первый, очень маленький, но принципиально важный шаг прочь от своей почвы, в которой человек недвижно стоял в Средние века. Дальше было много шагов – опустошение неба, корчевание корней, размытие границ, совершенствование средств передвижения, освобождение большинства людей от тяжкой земледельческой повинности. И уже неважно, что думает новейшая наука о пространстве: образ номада стал ролевой моделью, но сначала – философским концептом. Там, где разрушены метафизические центризмы (тео-, лого-, фалло- и т.д.), человек стал субъектом, которого не держит никто и ничто.
В мире постмодерна нет жёсткой структурированности бытия – оно аморфно, его структура находится в вечном процессе игры – поиска всё новых и новых конфигураций. В этом мире нет жёсткой внешней причинности, а есть только внутренние побуждения, подчас неразумные. Да и смысл этому миру даётся не извне, а изнутри; он всегда готов открыться тому, кто не стоит на месте в ожидании откровения. В этом мире сняты оппозиции – внутреннего и внешнего, высокого и низкого, прошлого и будущего, женского и мужского… Никогда ещё в мире не было так мало границ и так много свободы самоидентификации. По крайней мере, в философской теории, восхваляющей грибницы вместо стволов.
Скачи, номад, кочевник глобального мира, ищи пастбища пожирнее, и никогда не возвращайся туда, откуда явился – это место всё равно уже кем-нибудь занято. Лети, номад, по свету, пока не явился новый Каин и не взревновал к твоей беспочвенности, не ударил тебя камнем по голове и не оградил кусок земли, наделив его ценностью.
