Литературная Жанна д’Арк, Сафо Средневековья, первая писательница нашей эры. Произведения Марии Французской — это сплав кельтских преданий и латиноязычной словесности, они совершили настоящую революцию в культуре. Почему это действительно был прорыв и как он произошел, IQ.HSE рассказала исследовательница творчества поэтессы, старший преподаватель Школы филологии НИУ ВШЭ, PhD Сорбонны (Paris IV) Наталья Долгорукова.
О Марии Французской известно так же мало, как и о Гомере. Оба терпеливо взращивали национальный эпос (в случае с Марией — лиро-эпический нарратив), и биографии обоих во многом строятся на гипотезах. Если продолжать аналогии, то Мария — это Оссиан в придворном платье, воспевающий кельтскую древность. А если соблюдать гендерную точность и брать в расчет страсть, ревность, вероломство и прочие любовные мотивы в лирике Марии, то она — настоящая Сафо Средневековья.
И, наконец, еще одна параллель. Хотя церковь Франции не канонизировала Марию (в отличие, например, от другой великой женщины — Жанны д’Арк), в литературные святцы она точно попала. На родине Марию любят, почитают, цитируют и переиздают.
Пять поводов для восхищения
Мария — женщина феноменальная, достойная панегириков.
- Она одной из первых средневековых литераторов отчетливо обозначила свое авторство. Анонимная литература ушла — ее сменила авторская.
- Мария — первая женщина-писатель нашей эры и первая французская поэтесса.
- Она легитимировала кельтские предания, подняла бретонские народные сюжеты до уровня высокой книжной культуры. И все это благодаря новому литературному жанру — бретонским лэ (франц. lais).
- Мария фактически взрастила этот жанр. Лэ — аналог баллад — как сказочный цветок, расцвел на почве кельтского фольклора, поэзии трубадуров и латиноязычной учености. Среди героев этих лиро-эпических песен — главные кельтские любовники Тристан и Изольда, рыцари короля Артура, феи, прекрасные дамы, вервольфы, рыцари-птицы и другие удивительные фольклорные персонажи. Лэ посвящались королю, считались придворной забавой.
- И, наконец, французская поэтесса открыла читателям мир романтической любви со слезами, страстью, томлением, волнением, поисками идеала и пр. Со времен античности (Овидия с «Наукой любви», Катулла, Сафо, истории Дафниса и Хлои, мифов о любвеобильных жителях Олимпа) все это было забыто. Мария заключила страсти в благородную рыцарскую оправу, навела на кельтские предания куртуазный блеск, а главное — ввела противопоставление мечты и реальности, то есть, по сути, романтическое двоемирие. Не случайно писатели-романтики увидели в ней родственную душу.
Осознанное авторство
Мария Французская одной из первых отчетливо обозначила свое авторство. Для средневековой литературы это весьма необычно. «Песнь о Роланде» или «Слово о полку Игореве» анонимны, как фольклор. Авторы не ставили автографы на сочинения. Логика проста: поскольку все рассказанное — правда, и вымысла здесь (как бы) нет, потому и авторский вклад как таковой под вопросом. В случае с Марией все сложнее. Если содержание ее произведений — не всегда плод ее собственного воображения (она, как фольклорист, собирает сюжеты для своих историй), то уж форма этих произведений, их жанр — точно ее личная заслуга. Она зарифмовала, подвергла легенды стилистической огранке.
Поэтесса совершила прорыв в литературе — намеренно представилась читателю, чтобы обрести литературное бессмертие. «Я назову себя для потомства: Мария мое имя, я из Франции», — пишет она. «Мария как автор возвысилась над огромной фольклорной традицией, назвав себя, назвав свой труд и сохранив для потомков легенды», — комментирует Наталья Долгорукова.
Античные бретонцы
В своих балладах — лэ — Marie de France легитимировала и возвысила народные сюжеты, сняла традиционный для Средневековья «конфликт» латыни (языка высокой культуры) и народного языка (старофранцузского).
Как это произошло?
Многие авторы XII века опирались на «translatio imperio et studii» — концепцию передачи (трансляции) власти и культуры от античной цивилизации. Из нее исходил, в том числе, Кретьен де Труа, младший современник Марии, автор популярных рыцарских романов.
Наталья Долгорукова поясняет суть этой концепции: «Древние греки создали государство и науки. Потом пришли римляне и транслировали эту культуру греков. А французы, потомки римлян, перенесли их империю и культуру к себе на родину. Вот такой континуум. В этом смысле здесь нет конфликта языков и цивилизаций. Есть, наоборот, «легитимизация» Франции и ее места в политической и культурной истории».
В Прологе к лэ Мария признается, что сначала хотела идти проторенной дорогой и перевести что-нибудь с латыни на французский. Так делали ее современники, авторы «Романа об Александре», «Романа об Энее», «Романа о Трое». Но Мария быстро поняла, что, поступив таким образом, она бы не снискала славы: «Ведь многие другие делали то же самое». Нужен был новый литературный проект. «Тогда я вспомнила о лэ, которые слышала ранее», — пишет Мария. И решает создать из них нечто новое. Это и есть билет в бессмертие.
Таким образом, Мария «обновляет концепцию translatio imperio et studii и создает тексты, которые возносят древних бретонцев до римлян», поясняет Наталья Долгорукова. В последнем из двенадцати лэ даже появляется словосочетание «anciens bretons» — «античные бретонцы».
Созданный Марией жанр лэ позволил ей взрастить дивный сад куртуазных добродетелей. Он укоренился, разросся и пышно цвел до XIV века.
Кстати, эта аналогия — всего лишь продолжение ее собственной растительной метафоры: «благое слово», красноречие подобно «только что распустившемуся цветку». В конце концов этот цветок «раскрывает свою чашу и наполняет воздух благоуханием».
Новый жанр был синтетическим: это не просто текст (стихи), но и музыка, а возможно (исходя из этимологии слова), и танец. А главное — это своего рода театр, представление для короля. Монарх трапезничает — и заодно развлекается: ему поют лэ.
Происхождение слова «lais» не совсем ясно, отмечает Наталья Долгорукова в книге «Сафо Средневековья. Мария Французская: Круг чтения и литературные принципы автора XII века». Слово с похожим корнем — «laid» — есть в древнеирландском языке: это «поэма, стихотворение, песня». Родственное аглосаксонское слово «laic» происходит от готского «laik» (танец). Похожий корень есть и германских языках.
Сюжеты лэ всегда красочны и необычны. Живи Мария в наше время, ее произведения немедленно экранизировали бы. А любители фанфиков дописывали бы истории о ее героях — Ланвале, Гижморе, Эквитане, Элидюке и других. Но тут повезло только Тристану и Изольде — их историю в последний раз экранизировали в середине нулевых.
В авангарде литературы
Исследователи считают Марию предтечей романтиков. Так, в ее лирике есть двоемирие: оппозиция действительности и мечты. Вместе с трубадурами она шла в авангарде тогдашней поэзии, а именно «трубадуры — великие открыватели романтической любви и рифмы», отмечает Наталья Долгорукова.
В лэ Марии есть весь букет любовных чувств и действий: от томления до авантюр, от хитрых женских уловок до восприятия мужчины как рыцаря, который завоевывает даму. Эта любовь впитала куртуазные ценности XII века. Так, рыцарю положено быть «умеренным» (ключевое понятие mesure — мера) и радостным. Но куртуазность — вещь управляемая: ее, как громкость звука, можно регулировать. Главное, что во всех последующих «рыцарских» произведениях (от Вальтера Скотта до Александра Блока и Марины Цветаевой) можно отыскать поэтические гены Марии Французской, осколки ее поэтики.
Мария в литературе сыграла роль Жанны д’Арк. Обе дамы возвысили национальное самосознание и национальное самоуважение. Просто Жанна сделала это на войне, а Мария — в поэзии.
Город женщин
И, наконец, Мария — первая женщина-писатель нашей эры, первая женщина - автор светской литературы. До нее была, пожалуй, только немка Хильдегарда Бингенская (1098–1179). Но она, визионер и мистик, была по преимуществу автором церковных сочинений.
Настоящей бабушкой феминизма была Кристина Пизанская, поэтесса XV века, автор «Книги о Граде женском» — манифеста против гендерной дискриминации. Неудачные браки — отнюдь не вина женщин, а следствие человеческих пороков, подчеркивала Кристина. Но и тексты Марии Французской часто рассматриваются в контексте гендерных исследований. Ее весьма занимала тема mal-mariée, женщин, несчастных в браке. Средневековая красавица, заключенная старым грозным мужем в донжоне, горюет о своей судьбе и ждет рыцаря. Хорошо, если он прискачет. Другой вариант — сказочный, фольклорный: роман с каким-нибудь рыцарем-птицей (как происходит в одном из лэ). «К сожалению, героиня Марии находит счастье лишь в мире вымысла, фикции», — комментирует Наталья Долгорукова.
И в этом вполне романтическом сюжетном повороте ощущается женский взгляд на проблему, джейн-остиновский интерес к женскому сознанию.
Шекспировская загадка
Сведений о Марии, увы, мало. Да и там будет много допущений и домыслов, как в истории с Шекспиром. Вопросов немало: откуда латинская ученость сей дамы? В стихах она то Цицерона, то Овидия процитирует. Какие сюжеты лэ придуманы, какие — заимствованы? И, наконец, кто такая была эта dame Marie? И, наконец, существовала ли она вообще? Подобно шекспировскому вопросу, в литературоведении был и вопрос Марии Французской (в XIX веке). «Мы не знаем точных дат жизни Марии, — рассказывает Долгорукова. — Годы ее сочинений тоже нельзя установить. Мы также не знаем, где она родилась, была ли у нее семья и как она выглядела». Единственный ее портрет есть в «манускрипте 3142, что хранится в Арсенале, книге, где собраны 12 ее лэ». «На этой миниатюре, похоже, Мария, женщина с прекрасными золотыми локонами, склоняется над пюпитром, держит в руке перо и что-то пишет, — рассказывает Наталья Долгорукова. — Но большой вопрос, писала ли поэтесса сама или диктовала кому-то».
Самое плодотворное для Марии время — середина XII века. В начале XIII века сведения о ней обрываются. Известно, что ее лэ предназначались для монарха. В прологе есть прямое обращение: «Все это в вашу честь, благородный король». Судя по всему, Мария жила при дворе Генриха II Плантагенета. Не исключено, что к английскому двору она прибыла вместе с его женой, блистательной Алиенорой Аквитанской, дважды королевой (сначала — Франции, затем — Англии) и внучкой первого трубадура, Гильома IX Аквитанского.
Королева, весьма образованная и начитанная, собирала вокруг себя интеллектуальную и творческую элиту еще во Франции. А затем создала похожий «салон» в Англии. Возможно, Мария была частью этой элиты. Что, впрочем, не проясняет вопроса, откуда у нее латинская ученость, «книжность». Она не королева (как Алиенора), не духовное лицо (как Хильдегарда), не ученица Абеляра (как Элоиза).
И все же кто такая Мария «родом из Франции»? Некоторые ученые отождествляют ее с Марией Шампанской, старшей дочерью Алиеноры Аквитанской. Королевская дочь, кстати, покровительствовала Кретьену де Труа. Некоторые исследователи (в том числе писатель Джон Фаулз) увидели в Марии сводную сестру Генриха II. У его отца, Жоффруа Плантагенета, была внебрачная дочь Мария, настоятельница Шефтсберийского аббатства. Бесспорно одно: Мария родилась во Франции, но зрелую пору жизни провела в Англии. Лингвисты замечают, что она писала на литературном языке Иль-де-Франс с небольшой примесью англо-норманнских черт.
Вторая жизнь — в манускриптах
Рукопись — это всегда интрига, загадка. Самый ранний манускрипт с текстами Марии принадлежит к середине XIII века. Разрыв между автором и манускриптом — 60-100 лет. «У нас нет текстов, записанных рукой Марии, — уточняет исследователь. — Манускрипт — это не автограф, а список, созданный рукой скриптора. Он мог добавить что-то от себя при переписывании или что-то переврать. То есть манускрипт — это уже вторая, а то и третья степень письма».
Есть два главных манускрипта с лэ. Первый (так называемый «манускрипт H», British Museum, ms Harley 978) хранится в Великобритании. Второй («манускрипт S») находится в Париже, в Национальной библиотеке Франции. «Проблема в том, что у нас нет отдельного сборника лэ Марии Французской, — отмечает Наталья Долгорукова. — У нас есть огромный «манускрипт H», где есть все, включая медицинские советы, песни и пр. И в числе этих текстов — двенадцать лэ Марии. И это единственное полное собрание, благодаря которому мы говорим, что у нас есть Мария Французская, автор двенадцати лэ».
«Манускрипт S», наоборот, включает только лэ, но там произведения Марии перемешаны с текстами анонимных авторов. «Не случайно в XIX веке дебатировался вопрос, какие из этих лэ писала Мария. Может быть, она создала не 12, а больше лэ, — говорит исследователь. — Единственный аргумент против — «манускрипт H», в котором вместе с Прологом собраны двенадцать лэ. Поэтому остальные анонимные тексты из «манускрипта S», видимо, не принадлежат Марии. Тем не менее, французский «манускрипт S» хранит восемь лэ. Это тоже немало».
Два поэта
Есть мнение, что два французских поэта — Мария Французская и Кретьен де Труа (автор классических рыцарскх романов «Ивейн, или Рыцарь со Львом», «Ланселот, или Рыцарь Телеги», «Повесть о Граале» и т.д.) — встречались при дворе Алиеноры Аквитанской. Но вопрос о влиянии двух самых известных французских авторов XII века друг на друга — очень сложен.
«XII век не случайно называют «овидианским Ренессансом», — поясняет Долгорукова. — Кретьен де Труа перевел некоторые «Метаморфозы» Овидия на старофранцузский язык. А Мария цитирует «Метаморфозы» в одном своем лэ. Не исключено, что она читала их в переводе Кретьена, приобретшем большую известность».
В лэ Марии Французской появляются овидианские превращения людей в животных и растения (рыцарь перевоплощается в птицу, другой рыцарь — в волка и пр.). «Я называю эти два лэ «бретонские Метаморфозы»», — комментирует исследователь. Возможно, Кретьен был посредником между Овидием и Марией. Но это уже история про средневековую интертекстуальность, которая заслуживает отдельной статьи.
IQ
Автор текста: Ольга Соболевская
