8.
Вернувшись домой, Лена пыталась проскользнуть в свою комнату, но её ждал отец.
Будучи человеком неискушенным в делах любви, он не заметил перемену, произошедшую с дочерью, и отчитал её лишь за то, что ушла без разрешения. Но возникшая из-за отцовской спины мать мгновенно поняла всё.
Три часа она истязала дочь, пугая её унизительным осмотром, который доктор Ахтырский, без сомнения, провёл бы. На самом деле, доктор вместе с Федяевым-Смородянским ушли не солоно хлебавши, потому что Красавины достаточно ясно дали понять, что не намерены выдавать свою дочь за графа Петросова. Но сейчас всё стало иначе.
Вероника Платоновна сидела напротив дочери, голос её дрожал от гнева:
— Только целовалась? Неслыханно! Он касался Вас? Где он Вас касался? — обращение на «Вы» означало у матери высшую степень гнева.
Плача, Леночка крутила головой и всё время повторяла одно и то же:
— Не касался! Нет! Только один поцелуй!
— А это что? Подарок? — мать взяла руку дочери, где на пальце сиял рубин, обрамлённый лепестками лилии. — Что это, я вас спрашиваю! Снимайте!
Леночка вдруг выкинула невероятную штуку, проявив невероятное доселе упрямство:
— Не сниму! — спокойно сказала она, глядя матери в глаза.
Тогда Вероника Платоновна сама взяла дочь за руку и попыталась снять кольцо. Мука продолжалась несколько минут — палец посинел и распух, из-под золота выступили капли крови. Только тогда мать отпустила руку дочери.
— Если не удастся снять, велю спилить! — сказала она жёстко.
Глядя на увеличившиеся, малиновые, словно спелая вишня, губы дочери, Вероника Платоновна снова крикнула:
— Ну что, правду скажете, наконец? Что он вам сделал?
— Ничего такого, за что мне было бы стыдно.
Елена тряслась мелкой дрожью — она впервые видела свою добрую maman в такой ярости.
— Не врать! Отвечайте, как всё было! — и Вероника Платоновна впервые за всю свою жизнь дала дочери хлёсткую пощёчину.
Пощечина была несильной, но от обиды девушка не выдержала и заплакала, подвывая, как щенок.
Вероника Платоновна, стоя над ней, словно коршун над падалью, медленно и тихо произнесла:
— Из дома до свадьбы вы больше не выйдете. И ещё. За Вас сегодня сватался граф Петросов. Теперь я не вижу причин для отказа.
— Маменька! Не губите… маменька-а-а… — зарыдала Елена и рухнула перед матерью на пол; обняв её колени, она подняла на неё полные мольбы глаза.
Не удостоив дочь ответом, генеральша высвободила юбку и оставила дочь распростёртой на полу.
В двери дважды провернулся ключ. Вероника Платоновна пошла к себе, крикнув Наташе, чтобы та принесла ей сердечные капли.
9.
Граф Петросов, которому Красавины отказали в руке дочери, был приятно удивлен, получив приглашение посетить их дом с тем, чтобы назначить дату свадьбы. Сваты в разговоре с родителями девушки умолчали о весьма непростом характере жениха: это был человек крайне самолюбивый и не умеющий прощать. Потому он, получив отказ, уже обдумывал план мести семейству. Теперь же, узнав, что его предложение, скорее всего, будет принято, он для себя решил, что несмотря ни на что, не забудет первоначально нанесённую обиду.
Насвистывая незамысловатый мотивчик, он застёгивал пуговицы модного редингота и подумывал, что по дороге к Красавиным посетит, пожалуй, цирюльника.
Борис Емельянович видел Леночку Красавину единственный раз, на том самом первом для неё балу, где она сразу же стала центром внимания. Несмотря на то, что юная красавица оставила графа, впрочем, как и других своих поклонников, без внимания и отказала ему и в котильоне, и в мазурке — он был уверен, что рано или поздно она станет его женой. Петросов был из тех, что идут к цели напролом, мало заботясь о последствиях.
Некто Чернов, с которым девушка танцевала весь вечер, вряд ли мог составить Петросову конкуренцию — с ним граф планировал разобраться позднее.
Сейчас же нужно было действовать решительно и быстро, потому граф, не мешкая, отправился закреплять успех, захватив с собой бутылку французского шампанского и купив по дороге цветы для своей будущей невесты и ее maman.
Его приняли сдержанно. Вероника Платоновна, протягивая ему руку для поцелуя, не сводила с него напряжённого и внимательного взгляда.
«Та ещё штучка, — подумал про себя Петросов. — Ну ничего, и не таких объезжали». — Он улыбнулся будущей тещё самой обаятельной и доброй улыбкой, на какую только был способен.
Затем говорил с Петром Акимовичем о политической обстановке и о предстоящих перестановках в ведомстве, где служил Красавин. Генерал был неприятно удивлён такой осведомлённостью будущего зятя. Он понял, что Петросов нарочно навёл справки.
Петросов с одинаковым энтузиазмом рассуждал о влиянии античных философов на общество, о шляпках, представленных в этом сезоне салоном мадам Коше. Одним словом, ему хотелось произвести впечатление приятного и образованного собеседника.
Пётр Акимович не был очарован будущим зятем, а Веронике Платоновне он и вовсе не понравился — она мучилась сомнениями: материнское сердце никак не хотело согласиться с тем, что этот развалившийся на диване щёголь, расточающий ей комплименты, способен сделать её дочь счастливой.
— А где же Елена? — глядя на Веронику Платоновну масляными глазами, промурлыкал Петросов.
— Ей с утра нездоровится, — ответила хозяйка, кутаясь в любимую кремовую шаль. — Простудилась, голубушка.
— Жаль, жаль…— покачал головой Петросов, — но позвольте вас спросить, уважаемая Вероника Платоновна, как она отнеслась к моему предложению?
— Известно, как отнеслась. Леночке всего семнадцатый год — ветер в голове. Говорит, что вовсе не хочет замуж… Но вы, граф, здесь ни при чём. Такие настроения нынче среди молодых барышень.
— Понимаю… Но ведь они, с другой стороны и в девках засидеться боятся! Вот и поди разбери их, — задумчиво произнёс Борис Емельяныч, разглядывая свои холёные ногти.
В этот момент Веронике Платоновне больше всего хотелось, чтобы Петросов, узнав о том, что Леночка не желает замуж, откланялся и навсегда покинул их дом.
— Уж кому-кому, а нашей дочери участь старой девы не грозит! — она попыталась срезать углы, мягко улыбнувшись Петросову.
«Норовистая лошадка…» — подумал он, скользнув по ней взглядом, а вслух сказал:
— Молоденькие девушки сами не знают, что для них благо. Уверяю вас, я окружу вашу дочь такой заботой и почтением… Она будет счастлива со мною!
Вероника Платоновна лишь кисло улыбнулась.
Дату свадьбы решили назначить чуть погодя, и Петросов снова был задет. Однако он ничем не выдал себя, сладко улыбнулся и обещался зайти на неделе — тогда они и обсудят все детали.
— Надеюсь на скорое выздоровление вашей дочери, дражайшая Вероника… Платоновна, — он поднес к губам её ручку, раскланялся с Петром Акимовичем и ушел, оставив после себя запах одеколона и табака.
10.
Дом Красавиных спал, все огни были погашены, лишь в спальне хозяйки горела лампадка. Женщина не могла сомкнуть глаз — она ворочалась с боку на бок, как человек, вынужденный сделать выбор. При том, что ни один из возможных вариантов ей не нравился. Она и подумать не могла, что в ту же самую минуту к ним в дом скользнула чёрная тень и просочилась в комнату, соседнюю с дочкиной. Скрипнула фрамуга. Ловко перепрыгнув с окна на балкон, Владимир стукнул в окошко. Показалось бледное, исхудавшее лицо Лены, она впустила ночного гостя.
С минуту они молчали, просто взявшись за руки.
— Меня хотят выдать замуж за графа Петросова, — голос девушки звучал безжизненно. — Я никогда…
Но он не дал ей закончить, припав к её бледным губам. Этот поцелуй длился недолго, но, как ей показалось, принес облегчение. Она любит! Она любима… И нет ничего, что могло бы ей помешать быть счастливой.
— Леночка! — сжимая её плечи и прожигая её взглядом, полным безрассудной любви, сказал Владимир. — Ты нужна мне!
Он достал маленький свёрток и протянул ей.
— Это подарок тебе, моей невесте.
Она развернула. Внутри был кулон с лилией, которая приходилась родной сестрой цветку, что цвёл у нее на пальце.
— Как красиво! — заворожённо произнесла девушка.
— Позволь мне надеть…
Он осторожно снял с неё нательный крестик и бросил его на туалетный столик, затем надел ей украшение на шею.
— Ты согласна быть моей женой?
— Но маменька… — она опустила глаза.
— Я знаю, знаю… Твои родители никогда не дадут согласия на наш брак. Но не это является основной преградой на пути нашего счастья! Я никому тебя не уступлю!
Он дрожащими руками развязал тесёмки на её ночной рубашке, и она соскользнула вниз, открыв его взору красивую, словно созданную античным художником грудь, крепкий белоснежный живот и упругие бёдра.
Она без смущения стояла перед ним. Распущенные волосы делали её похожей на русалку. Владимир встал перед ней на колени и склонил голову. Она гладила его волосы… Так они стояли очень долго.
— Прежде чем согласиться, стать моей женой ты должна знать правду. — наконец прервал он молчание.
Он встал, подвел её к окну, и в свете луны она увидела отсвет клинка. Она даже не успела испугаться, как он, задрав рукав, резанул свою руку.
Брызнула кровь, несколько капель попали на её белоснежную кожу…
— Нет! — крикнула она, задрожав.
— Тише… Разбудишь родителей. Смотри!
И, к своему изумлению, она увидела, как глубокий порез затянулся, словно его никогда не было.
Елена не верила своим глазам, в них можно было прочесть и восторг, и удивление — страха не было.
— Кто ты? — одними губами спросила она.
— Я тот, кем старые няньки пугают непослушных ребятишек, — ласково прошептал ей в ухо Владимир.
Она улыбнулась:
— Значит, ты по ночам пьешь кровь, а днём спишь в гробу?
— Да, дорогая, почти что так. Но тебе не стоит меня бояться. Я никогда не причиню тебе вреда.
— Это шутка? — неуверенно произнесла Лена. — Владимир, скажи, что шутка! Мне страшно!
— Увы, это чистая правда. Попроси — и я уйду навсегда. Прикажи — и я разделю с тобой бессмертие!
У неё закружилась голова, она села на кровать. Владимир ждал, скрестив руки на груди. Его лицо было спокойно, как у человека, который сделал всё, что мог, и теперь ему осталось только ждать, что из этого получится.
— Для того чтобы разделить с тобой бессмертие, я должна умереть?
Он кивнул. Стало так тихо, что она слышала, как падает за окном снег.
— У тебя уже была любимая? — тихо спросила девушка.
Владимир кивнул.
— Где она?
Елена встала и, подойдя к нему вплотную, коснулась его лица, точно не веря, что перед ней не призрак.
— Я потерял её. Она была добра, как ангел, и всё её преступление состояло в том, что она любила меня. Я не успел её спасти — всё, что мне осталось, это месть. Я нашёл и убил всех, кто так или иначе имел касательство к её смерти, но это не облегчило моих страданий.
Лишь увидев тебя, я понял, что ты — единственная из всех можешь залечить эту рану и заполнить ту пустоту, что осталась в моём сердце после утраты. Ты готова разделить со мной бессмертие?
Лена подняла к нему мокрое от слёз лицо и утвердительно кивнула.
— О да! Всё, что угодно — главное, что бы ты был рядом со мной. Всегда!
— Всегда… навек!
Он покрывал благодарными поцелуями её лицо.
— Ты готова? — спросил он, тяжело дыша.
— Да, любовь моя…
Она закрыла глаза и почувствовала его дыхание на своей шее. Потом всё погрузилось в темноту.
11.
Вероника Платоновна ощутила резкую боль в области сердца. Она хотела позвать Наташу, но не могла: ей казалось, что если она сделает вдох, сердце лопнет, как перезрелый орех.
Она ощутила его присутствие и прошептала:
— Кто здесь?
— Я любил вас, Ника. Со мной вы могли бы жить вечно… — сказал тихий ласковый голос, и она увидела бездонные глаза, взгляд которых столь бережно хранила в своём сердце столько лет.
— Прошу тебя, оставь в покое меня, и Леночку. Уходи...
— Вы отказались разделить со мной бессмертие, и что же?! Ваша плоть сохнет, Вы страдаете мигренью, я уверен, несчастливы в браке! Я не позволю, чтобы ваша дочь повторила вашу ошибку.
— Владимир, прошу… Только не Елена! — взмолилась Вероника Платоновна.
— Вы так похожи, — он ласково провел рукой по её начинающим седеть волосам. — Те же волосы, глаза… Я вижу вас, Ника, в глазах вашей прекрасной дочери. Ах, какой вы были тогда! И второй раз я не упущу свой шанс на счастье. Я не могу позволить помешать мне! Прощай! Прощай, Ника, любовь моя! Я отпускаю тебя к тому, кого ты мне предпочла на самом деле!
Он поцеловал её и вышел так же незаметно, как и вошел.
Утром Веру Платоновну не смогли добудиться. Один из кулаков был сжат. С большим трудом Ахтырский, которого вызвали с утра зафиксировать смерть, разжал его. Играя розовато-сиреневыми бликами аметистов, на ладони лежали серьги белого золота.
В городе уже проведали о скоропостижной кончине Вероники Платоновны, и отовсюду стекались друзья и знакомые, чтобы высказать семье покойной свои соболезнования и узнать подробности скоропостижной кончины генеральши.
Пётр Акимович отказывался верить в то, что жена его больше не проснётся:
"Что вы делаете, она же задохнётся!" — накричал он на Ахтырского, который накрыл труп простыней.
Генерал слышал о том, что некоторые люди могут спать и месяц, и даже год. В газете писали, что некий Акшар Баба в Индии спал три года!
Красавин то и дело подносил к губам Веры Платоновны зеркальце, в надежде, что она задышит. Когда тело унесли, он потихоньку стал осознавать происшедшее.
Лена смотрела в пол и не отвечала даже на самые искренние соболезнования. Люди не обижались, понимая, насколько тяжела для неё утрата. Явился и граф Петросов. Он выразил Леночке соболезнования, но она даже не удостоила его взглядом. Тогда граф переключился на папеньку: он по-товарищески обнял Петра Акимовича и произнёс несколько проникновенных слов, от которых сам же и прослезился. Потом по-хозяйски распорядился Наташей, чтобы принесла в гостиную водки, свежий каравай и всё, что найдется для закуски, и повёл Красавина поминать новопреставленную.
Пётр Акимович был привязан к жене и её смерть совершенно выбила его из колеи, сделав беспомощным и вялым. Этим-то и решил воспользоваться граф, совершенно закрепившись в своём положении жениха Елены. Организацию похорон Вероники Платоновны граф взял на себя, и Пётр Акимович был ему благодарен.
Наступили чёрные дни. Все зеркала в доме были завешены чёрной тафтой, в комнате покойной были завешены ещё и окна. В центре гостиной стоял стол, а на нем гроб, убранный живыми цветами. Среди цветов лежала сама почившая, одетая для своего последнего выхода в выбранное ей при жизни для этого случая платье.
В ушах её мерцали аметисты, а чтобы скрыть бледность лица, Ахтырский сильно нарумянил покойнице щеки.
Смерть Красавиной собрала вместе десятки людей, как родственников, так и тех, кого Вероника Платоновна однажды облагодетельствовала. Прибыл её отец, отставной генерал Маслов, который уже без малого десять лет сам вдовствовал. Два генерала обнялись и расплакались как дети.
— А где внучка? — спросил Маслов, всхлипнув.
— Леночка редко выходит из своей комнаты, переживает.
Холодным утром следующего дня траурный кортеж тронулся в сторону церкви, где уже толпился народ, сдерживаемый жандармами. Всем хотелось поглазеть на покойную. Капитон Капитонович в чёрной повязке на рукаве, в треуголке с чёрным пером, был верхом на лошади. Он был тих и задумчив. Это он, в память о давней дружбе с Вероникой Платоновной, которую знал ещё со времен, когда она была просто Вероникой, выставил у церкви заслон, чтобы не допустить беспорядков, которые могли омрачить и без того скорбный день. С неба сыпалась колючая крошка. Люди, желающие пройти в храм, топтались с ноги на ногу, но не расходились, надеясь посмотреть хоть издалека на похороны благодетельной генеральши.
Несмотря на меры, предпринятые Рязанцевым, внутри храма яблоку негде было упасть. Многочисленные знакомые, знакомые знакомых, подруги с мужьями и детьми — все были здесь. В воздухе пахло ладаном и рождественской елью. Когда батюшка запел «Со святыми упокой», Лена, осунувшаяся и подурневшая от слёз, мягко сползла на пол.
Побледневшую, её подхватили и понесли к выходу, на воздух. Она открыла глаза и увидела себя в руках Владимира.
— Зачем Вы здесь… Вам нельзя, — слабым голосом сказала она, снова обращаясь к нему официально, на «Вы».
— Примите мои соболезнования… — он тоже обратился к ней на «Вы» и склонил голову. — Мне… мне безумно жаль вашу матушку.
— Это я во всем виновата! Я!
Тотчас люди у храма воззрились на неё и Владимир, взяв её под руку, отвел в сторонку.
— Не вините, себя, Елена Петровна. Всё предопределено. Ваша матушка сейчас с Создателем, к которому так стремилась.
Он коснулся губами её виска в том месте, где из под чёрного платка показался рыжий завиток.
— Владимир...я не могу. Не могу быть с вами! Маменька не одобряет! Не одобряла...
Она сделала попытку вырваться, но он не отпускал её.
— Прошу вас, позвольте мне быть рядом! Осушить Ваши слёзы… — зашептал он.
— Отпустите! Мне надо возвращаться. Сейчас маменьку хоронить. Прощайте! — она вложила ему в руку холодную цепочку с кулоном — его подарок.
Он отпустил её. Не оборачиваясь, вошла она в церковь, где у гроба с покойной уже шло прощание. Народ расступился перед нею и Леночка долго смотрела матери в лицо, словно не узнавая его. Оно было безмятежно, словно покойная на самом деле стояла уже у Престола Божия.
Лена поцеловала маменьку в венчик, и шатаясь пошла к выходу.
Ей вслед понесся ропот:
— Неслыханно! Даже не перекрестилась!
— Да оставьте вы её, мать ведь у ней померла…
Поминки были многолюдными, но скромными. Кроме принятой в таких случаях кутьи и блинов на стол были поставлены сбитень и квас, но и они скоро закончились. Люди начали расходиться по домам.
За столом остались только Петр Акимович, генерал Маслов и граф Петросов. Наташа принесла запотевший графин и три лафитника.
Спустя час отец и дед приняли окончательное решение: выдать Елену за Петросова, — вообразив, что того же самого хотела бы и покойная Вероника Платоновна.
Так день похорон закончился определением даты предполагаемой свадьбы, которую, соблюдая траур, решили отсрочить и сыграть через год с небольшим, на Красную Горку.
Следующим утром генерал Маслов торжественно сообщил внучке о результатах семейного совета.
Лена выслушала деда спокойно, если не сказать равнодушно.
— Если Вы считаете, что матушке было угодно… Что же… А графа я не люблю. И никогда не смогу полюбить, невзирая на родительское благословение. Так и запомните!
Генерал подошел к внучке и усадив её на кровать, сел рядом на пуф, стоящий у туалетного столика.
— А кто Вам сказал, барышня, что в браке важна любовь?! Любовь — это для дамских романов. А в браке… В браке самое главное — это союз! Ибо муж и жена – это прежде всего союзники, которые вместе противостоят всем трудностям жизни! Вот, к примеру, взять нас с вашей бабкой. Я женился на ней не потому, что моё сердце сжигало какое-то мифическое амурное чувство! Но пришла пора, и твоя бабушка стала лучшей для меня…моей боевой подругой! Она была мне надежным тылом, и я благодарен ей. И мне её не хватает, хотя иной раз думалось, что хоть бы её чёрт подрал! — генерал Маслов перекрестился.
— Но граф Петросов мне противен! — ноздри Лены нервно подрагивали. — он гадкий человек! За ним я буду так несчастна… ах, дедушка! Спасите меня от него!
Лена вдруг бросилась к деду, и тот, обнимая её, растерялся.
— Ну, ну… Не надо… всё пустое — гладя широкой ладонью её рыжие волосы, шептал он. — Вот и матушка ваша, Петросову согласие дала... а что народ про него говорит... может и брешут. Оставьте, дорогая… Ну! Ну же…
Лена, на секунду почуяв поддержку, поняла, что ошиблась. Она села, безвольно опустив руки. Поцеловав её в макушку, генерал вышел, аккуратно закрыв за собою дверь. Ему было жалко внучку — бедняжка только что лишилась матери. Но, с другой стороны, все её мысли о любви и нелюбви он считал девической блажью и безрассудством.
Ника, помнится, тоже за какого-то фигляра замуж собиралась, а он, её отец, выдал её замуж по своему разумению, и не ошибся!
«Стерпится — слюбится», — сказал он сам себе и пошёл собираться в обратный путь.
Сегодня он намеревался уехать домой, к своим лошадям, списанным со службы, которые избежали бойни и доживали свой век в тепле и сытости только благодаря ему. Старый генерал иногда катал на них деревенских ребятишек.
12.
Пётр Акимович и Лена остались одни. Отец несколько раз просил дочь принять графа, но та отказывалась под разными предлогами. Минуло два месяца, и Пётр Акимович объявил дочери, что больше не намерен терпеть её отговорок, поэтому граф Петросов приглашён к ним сегодня на обед.
Граф, в свою очередь, готовился. Он надел самое модное своё платье, заказанное им специально для этого случая. Поверх белоснежной рубашки и фулярового галстука на нём был светлый жилет и приталенный сюртук с бархатным двойным воротником, светлые, в тон жилета, панталоны в полоску. На плечи графа была небрежно накинута енотовая шуба, а дополняли наряд складной цилиндр-шапокляк и белые перчатки.
Явившись в назначенный час, Петросов был раздосадован, но не удивлен тем, что Елена снова не вышла его встречать, хотя он знал, что ей было известно о визите.
— Проси Елену Петровну спуститься, я принёс ей подарок! — крикнул Петросов, вручая Наташе трость и цилиндр, оставаясь при этом в шубе.
Елена Петровна спустилась только после того, как за ней пошёл отец. Графу было жарко, но он всё же произвел нужный эффект, достав из-за пазухи шубы маленькое пушистое существо, которое, извлечённое на свет, тихонько замяукало.
— Ой, котёнок! — девушка приняла из рук графа пушистый комок и прижала к груди. — Какой хорошенький! Наташа, ему бы молока, а? — и она впервые за много дней улыбнулась.
Петросов, насладившись произведённым эффектом, наконец-то смог снять шубу и отдать её Наташе. Сели за стол. Пока подавали обед, разговор витал вокруг покойной Вероники Платоновны. Говорили в основном мужчины. После обеда граф не ушёл, а принялся рассказывать курьёзные случаи из жизни, что вычитал в альманахе "Веселые истории".
Пётр Акимович слушал благодушно, иногда улыбался, иногда задавал уточняющие вопросы.
Лена молча гладила котёнка, который, напившись молока, спал. Потом граф стал рассказывать о странах, где приходилось ему бывать, о быте и обычаях живущих там народов, многие из которых могли бы показаться русскому человеку дикими.
Лена слушала его рассказы в полуха, избегая смотреть на графа, но несмотря на это, Петросов возвращался домой насвистывая, в радостном расположении духа. С этого вечера он стал бывать у Красавиных ежедневно.
Как всегда, в Великий пост все развлечения были отменены — спать ложились рано. Леночка уже сомкнула глаза, засыпая под урчание своего котёнка, который лежал у неё под рукой. Внезапно котёнок встрепенулся и спрыгнул с кровати.
— Котя, котя, кс-кс-кс… — позвала Лена, но котёнок не отзывался.
Она сначала почувствовала присутствие вампира а потом уже увидела силуэт, чернеющий на фоне окна.
На улице было холодно, но он снова был одет легко.
— Как ты вошёл? — только и спросила девушка.
— Настоящая любовь не знает преград. Иди ко мне!
Он сделал шаг и остановился, раскинув руки.
Неожиданно для себя Лена бросилась к нему и, уткнувшись в его плечо, вдохнула так глубоко, что закружилась голова.
— Где ты был так долго? — она была готова разрыдаться от вдруг охватившего её, такого внезапного счастья.
Всю ночь до утра был слышен нежный и горячий шепот.
Утром она всё ещё шевелила губами, заклиная свою любовь и давая обещания, но открыв глаза, обнаружила, что в комнате никого нет. Сон? Что-то не так. Она посмотрела на кровать — там, на шёлковой простыне с её вензелем, расцвёл красный мак девственной крови. И только тут она поняла, что не так. Котёнок, урча, подлез ей под руку, потом заинтересовался пятном. Она лежала с открытыми глазами, но как ни пыталась, не могла вспомнить ничего, кроме горящих глаз Владимира и его горячего шёпота, который свел её с ума. Лепные толстые амурчики, сидевшие по углам комнаты, подпирали ручками свои пухлые щёчки и откровенно смеялись над ней.
Вечером, как всегда, явился граф, но Елена, не найдя в себе сил видеть его, не спустилась к ужину, сославшись на недомогание. Петросов, выпив по чашке чая с её отцом, ушёл.
Она решила оставить свечи, полагая, что Владимир вернется. И не ошиблась. Он бесшумно возник из-за тяжелых портьер. Леночка вглядывалась в его осунувшееся лицо в обрамлении чёрных волос, в горевшие лихорадочным огнем глаза и не узнавала в нём того человека, которого любила.
— Владимир… Что с тобой случилось, ты не похож на себя, — сказала она. — Уходи, я не желаю… Я больше не желаю вас знать!
— Отчего? — лицо его потемнело.
— Вы обманули меня. Я не хотела, чтобы так… — Лена закрыла лицо руками, — не по-людски… Вы обрекли меня на позор! Подите прочь!
— Слишком поздно — ты принадлежишь мне! Елена… Ну, прости меня! Прости! Я виноват!
Он подошел к ней и, обняв, зашептал ей в ухо. Так обычно уговаривают непослушного и капризного ребенка.
— Елена, я не хотел обидеть тебя! Но у меня не было выхода: этот недограф слишком торопит события. Мне пришлось опередить его. Я пришел за тобой! Собирайся!
Ей показалось, что у Владимира появились клыки, и она, зажмурившись, вжалась в стену. Кровь в ранках, которые Елена вынуждена была скрывать от всех с той самой ночи, когда умерла её матушка, запульсировала, сознание помутилось… Чем ближе подходил к ней Владимир, тем сильнее ей хотелось ощутить его прикосновения и почувствовать ту сладкую боль, которую он уже причинил ей однажды.
Внезапно дверь распахнулась. На пороге, бледный и растрёпанный, стоял Пётр Акимович. Обеими руками он сжимал ружьё.
— Отойдите от неё, сударь. Иначе, клянусь, я не промахнусь, — дрожащим голосом сказал он.
Вампир засмеялся, запрокинув голову:
— Я готов. Стреляйте! — он рванул рубашку, обнажив сильную, рельефную грудь.
— Оно заряжено серебряными пулями, мосье — Петр Акимович прицелился, закрыв один глаз. — Мне всё известно о вас. Вы истязали мою жену, а теперь добрались и до дочери… О, с каким наслаждением я убью вас, Чернов, или как вас там.
Наваждение не отпускало Лену — она обняла вампира, мешая отцу сделать выстрел.
— Лена, отойди, иначе я буду вынужден убить вас обоих. Я сделаю это, клянусь!
В глазах Петра Акимовича была решимость, которую никто и никогда прежде не видывал. Она заставила поверить Владимира, что Красавин не шутит. Тогда он поцеловал Лену и усадил на кровать.
— Стреляйте, — голос его был спокоен, точно он говорил «банкуйте», сидя за карточным столом.
Раздался щелчок — ружьё дало осечку.
Вампир рванулся в сторону окна и в один момент перемахнул через подоконник. Пётр Акимович перезарядил ружьё и подбежав к окну, выстрелил ему вслед.
С улицы донёсся сдавленный стон. Щёлкнул затвор, и Пётр Акимович вновь прицелился. Леночка завизжала и закрыла голову руками.
Окончание >>>
